Подземелье тайн.

Когда Фриск упала в подземелье, она потеряла память. Ни дома, ни семьи, ни друзей она не помнила, но на языке постоянно вертелись странные неразборчивые слова. Словно её кто-то проклял, и она не могла вспомнить нечто важное. Нечто, что заставляло сердечко девушки дрожать. И она действительно пыталась вспомнить. Слова в голове перемешивались, гудели, кричали, создавая резонанс, из-за которого Фриск сходила с ума. Сама того не замечая, она начинала разговаривать сама с собой, перешептываться, пробовать на вкус каждое слово, которое она могла сложить из слогов. Иногда Фриск пела эти слова, чем очаровывала монстров, которые только хотели к ней прикоснуться, сдавить, убить. Но что-то менялось после встречи с ней. Стоило ей кому-то улыбнуться, сказать доброе слово или просто пощадить во время боя, монстры смягчались и исчезали с её поля зрения. Однако не все было так уж и легко. Иногда, а точнее чаще, чем хотелось бы, она умирала… вновь и вновь. Некоторые монстры были на редкость упрямыми, как например, братья скелеты, которых Фриск встретила после Ториэль. И они, мягко говоря, очень отличались от остальных своим отношением друг к другу. Они ненавидели друг друга. Младший скелет так и вовсе чуть не до полусмерти избивал своего брата за малейшую провинность. А за то, что он упустил человека, так и вовсе готов был окончательно его убить. Но Фриск не хотела этого. Не хотела, чтобы кто-то пострадал из-за нее. Поэтому она сама сдалась Папайрусу, чем слегка удивила двух братьев. Ей не в новинку умирать, она может вернуться, что не сказать о других монстрах. Как, например о Сансе. Он любил язвительно выражаться, из-за чего очень часто получал от своего братца. Фриск не понимала, что могло посеять такую ненависть друг к другу у братьев… хотя она тоже не отличалась. Она не помнила свою семью, но отчего-то в душе было не спокойно при мыслях о ней. А слова продолжали асинхронно шептать и тараторить. И это уже начинало раздражать Фриск, которая сейчас устало присела около стены на небольшое покрывало, испачканное и провонявшее мокрой псиной. Пусть условия были совсем поганые, зато из маленького окошка был виден мягкий лучик луны. Стояла глубокая ночь и на земле, на покрывале, все еще немного влажном, чувствовался холодок. Фриск попыталась найти взглядом хоть что-то, чем можно накрыться и согреться в эту ночь, но, сколько бы она не искала взглядом по углам, помимо покрывала, в камере была лишь миска с ледяной водой. Сдавшись, девушка прислонилась к такой же холодной стене и подняла взгляд на одинокий луч. - “…когда дитя мое уснет под лунным светом…” Слова сами слетали с женских губ, и Фриск не могла понять, почему именно сейчас они были в правильном, как ей казалось, порядке. - “…его веки навеки останутся закрыты… а ветер тихо напомнит… что ночь впереди… ночь впереди… ты не жди рассвета… в лунном свете, нет ни капли тепла… лишь холод укроет тебя, дитя… когда за остывшей душой… ангелы спустятся, они споют колыбель… о сгоревшем доме, о потерянной жизни… ты не жди рассвета… ведь он навеки забыт…” Внезапно она вспомнила все, что с ней произошло, вспомнила ненавистные события, вспомнила родителей. А за дверью в это время стоял Папайрус, он был обескуражен голосом Фриск. Он слышал каждое протяжное слово и, отчего-то его душа дрогнула, и он почувствовал невероятную горечь. Возможно, это было из-за её мягкого дрожащего голоса, а может причиной стали внезапно всплывшие воспоминания о былом. О прошлом. Где Папайрус и Санс, еще совсем мальчишками были счастливы простым вещам. А потом, в какой-то момент все сломалось. Разрушилось. Разбилось в дребезги подобно упавшей фоторамки. И эти воспоминания были самыми восхитительными в жизни Папайруса. Он давно о них забыл. Забыл, какого это… чувствовать. Быть счастливым. И кого-то любить. И он любил. Давным-давно своего брата. Однако сейчас перед ним был не его брат, а хрупкая девушка, которая, замерзая, свернулась в калачик на холодном и грязном покрывале. Папайрус внезапно почувствовал себя настоящим говнюком, которому срать хотелось на мягкосердечную и симпатичную девушку. А ведь она ничего не сделала, чтобы заслужить к себе такое отношение. Может быть, Папайруса загрызла совесть, или он просто хотел сказать спасибо за возвращённые ему воспоминания о старом, но ему хотелось сделать что-то хорошее для Фриск. И он поднял её, когда сама девушка резко распахнула глаза в ожидание новой боли. До этого монстр изрядно с ней повеселился, награждая её тело синяками и жгучими ранами от плети. Отчего теперь все её тело ныло при малейшем соприкосновение с чем-либо вообще. - “Пожалуйста, не нужно, в этот раз я не сбегу…” Тихим голоском промолвила Фриск и зажмурилась, ожидая резкого хлопка-пощечины, которого и вовсе не было. - “Я…кхм…” Слегка смутившись, Папайрус отвернулся от пристального взгляда девушки: - “ТЫ ВЕДЬ ЗАМЕРЗЛА!? АРГХ! КАКОГО ХРЕНА Я ДОЛЖЕН ОБЪЯСНЯТЬ!?” Резко сменившись в лице, рявкнул монстр и грубо посмотрел на Фриск, отчего та мягко хихикнула. - “ЧЕГО СМЕШНОГО!?” - “Просто я не ожидала от тебя такого милого поведения…” Как можно яснее постаралась объяснить девушка и уткнулась носиком в шейный позвонок Папайруса. - “ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?!” Неожиданно оттолкнул ладонью лицо Фриск от себя скелет, явно смущенный поведением человека. - “Извини… я просто немного устала…” С грустью в голосе, ответила она и прислонилась к его плечу, когда монстр уже остановился у какой-то двери. - “Чтобы ты знала, я вовсе не проявляю к тебе заботу! Просто иначе ты быстрее умрешь, чем я тебя отдам Королю!” Пояснил монстр и опустил человека на пол. - “Можешь спать на моей кровати. НО ТОЛЬКО ДО УТРА!” Громко заявил Папайрус и поспешил вон из коридора, откуда после послышался грохот посуды, который Фриск не могла проигнорировать и побежала следом по лестнице вниз. - “БЛЯДЬ ОПЯТЬ ЭТА ДОЛБАННАЯ ПОСУДА ПОВСЮДУ ВАЛЯЕТСЯ!” Отбросив осколки тарелок в сторону, Папайрус хотел подойти к плите, однако заметил девушку. - “Я просто хотела помочь…” Сказала Фриск, когда её бесцеремонно затолкали в комнату. - “ДАЖЕ ЕСЛИ БЫ МНЕ НУЖНА БЫЛА ПОМОЩЬ, Я НЕ СТАЛ БЫ ПРОСИТЬ ТАКУЮ КАК ТЫ!” Высказался через дверь монстр и Фриск грустно посмотрела на деревянную поверхность. - “Такую как я…” Повторила девушка и облокотилась о дверь спиной. - “Да… никто не хотел бы такую как я…” Тяжело вздохнув, Папайрус виновато уткнулся лбом о дверь. - “Знаешь, почему я попала сюда?” Спросила Фриск пустоту. - “Моя мама была очень красивой… но красота еще не значит, что это хорошо… она любила свою красоту… больше чем отца… больше чем меня… нет, даже не так… она ненавидела меня… ненавидела всеми фибрами своей души… такую как я – она называла уродиной… такую как я – она сотни раз душила во сне… а перед этим она пела… лунную колыбель…” Рассказала Фриск и ей самой стало настолько противно, что она опустилась вниз, на холодный пол: - “…когда дитя мое уснет под лунным светом…” Тихо начала напевать она, но внезапно её прервал резкий толчок в дверь. - “Не нужно…” Понимающе попросил Папайрус, но девушка, будто не слышала его и продолжала: - “…его веки навеки останутся закрыты… а ветер тихо напомнит… что ночь впереди…” Почему-то сейчас он не хотел вновь услышать эту песню, а Фриск продолжала петь, едва ли сдерживая слезы с мыслями «Я ни кому не нужна в этом мире… такая как я не заслуживает ничего кроме боли.. поэтому я тут… это мой ад…» Однако, закончить колыбельную не позволил Папайрус, который проломал дверь и крепко обнял Фриск сзади, затыкая её рот ладонью. - “Хватит… достаточно…” И он чувствовал, как ей больно, как по её теплым щечкам стекают ручьи горячих соленых слез. Папайрус чувствовал то же самое, буквально не давно, но он никогда не позволял чувствам, настоящим чувствам завладеть собой. А сейчас он крепко сжимал девушку… и она казалась ему самой прекрасной на свете… самой искренней… самой красивой. - “Пожалуйста… если это моя судьба… пожалуйста… отведи меня к Королю…” Молящим голосом попросила Фриск, развернувшись лицом к Папайрусу. Но вместо ответа, он поцеловал её. И она впервые целовалась, впервые почувствовала сквозь боль, нежность и заботу. Немного погодя, Папайрус отпрянул от Фриск, осматривая её и изучая, словно в первый раз. И для себя он вновь повторил, перед ним была и правда самая восхитительная девушка, которая мило щурила глазки, закусывала нижнюю губу и шмыгала мокрым носиком. Она была очень милой. И Папайрус не захотел её отпускать. Усмехнувшись, он медленно встал и подал руку человеку: - “Я не отведу тебя к Королю, но обещаю, что больше ты никогда не будешь сожалеть о своей жизни… тебе стоит просто принять мою руку…” Фриск не стала долго думать, она приняла его руку… сердце… и душу. Она приняла его таким какой он есть, прямо сейчас и навсегда. Словно бы она дала обещание. Папайрус впервые искренне улыбнулся и отвел девушку на постель, уложил её и накрыл махровым одеялом. - “Спасибо, Папайрус…” Улыбнулась Фриск и погладила монстра по руке. - “Если не заснешь прямо сейчас, мне придется спеть смертельную колыбельную…” Девушка засмеялась и потянула на себя руку Папайруса: - “Может лучше лунную колыбель?” - “Почему? Ты же ненавидишь её?” - “Наоборот… очень люблю…” - “Но почему? Ты же сама сказала, что твоя ма…” Не успел он договорить, как его рот был заключен поцелуем. И это был не тот легкий и мимолетный, утешающий поцелуй, а жадный, глубокий, горячий. Подобно языкам пламени, их языки сплетались, заплетались и расплетались. Казалось, недолгий поцелуй превратился в настоящий и желанный, после которого у обоих появился на щеках густой багрянец. - “Потому что, именно лунная колыбель сделала меня такой, какая я перед тобой…” «Когда дитя услышишь ты, Колыбель луны, Закрой веки и усни, Навеки вечные ты взаперти. Душа твоя порочна, не чиста она, Уродлива и сломана, А руки холодны, Тепла совсем не видели они. И когда дитя мое уснет под лунным светом, Его веки навеки останутся закрыты, А ветер тихо напомнит… что ночь впереди… ночь впереди… ты не жди рассвета. В лунном свете, нет ни капли тепла, Лишь холод укроет тебя, дитя. Когда за остывшей душой, Ангелы спустятся, они споют колыбель: О сгоревшем доме, о потерянной жизни, Ты не жди рассвета… ведь он навеки забыт.»