Семь (сборник)

— Монсеньор, пластика проведена успешно: повреждения закрыты на 90%. Остальные дефекты будут убраны в течение пары дней, — сердобольные болванчики-ученые из лаборатории одинаковы на вид: субтильное телосложение, фанатичные огоньки в глазах, тысячи исписанных страниц в лабораторных планшетах, фиксирующих каждый параметр их организма с самого рождения. Придурки. Могли бы все прекрасно заносить в базы, но привычки не перебороть. Ичиджи недовольно щурится на повязки, плотной паутиной оплетшие торс, прижимая к правому боку плотную полосу бинта, пропитанного экспериментальным раствором, ускоряющим регенерацию в разы. — Будут шрамы? — короткий вопрос перебаламутил лабораторных крыс, которые кинулись наперебой его убеждать в невозможности такого варианта, сыпя расчетами, формулами, параметрами, характеризующими кожные трансплантаты, закрывающие выжженные взрывом места. Не сказать, чтобы Искру особо интересовали их размышления и сопоставления. Четкий вопрос и четкий ответ. Все. Больше не надо ничего. Бок не так важен, но вот рука от кончиков пальцев и до середины плеча занимала мысли сильнее. Дикая мешанина обгоревших мышц, раздробленных костей и обрывков формы, припаявшихся столь сильно, что их срезали вместе с окружающими тканями, расплавленными и лопнувшими от жара сухожилиями, от неравномерного натяжения изворачивающие руку в невероятное положение. И руку ли? Мерзкую обугленную ветку, сочащуюся кровавыми соками. Когда его нашла Рейджу, то все было именно так. Пусть искалеченный, но Ичиджи был в сознании, неуклюже отползающий к краю глубокой воронки от взрыва, он был опаснее раненного тигра, активировавшего десятком капканов. Не глядя атаковал, но на удачу сестры, контуженное сознание не позволило адекватно прицелиться, поэтому смертоносная вспышка ушла далеко в сторону, слегка опалив кончики крыльев и волос, свернувшихся в потемневшие на краях завитушки. Принимая яд из обнимающих его ладоней, сознание не потерял, тихо демонстрируя весь почерпнутый в казармах наемников лексикон. — Если бы этот ублюдок Ниджи хотя бы иногда выполнял приказы, то ничего подобного не было, — тело онемело, принимая освобождение от запускающей вглубь него клыки боли. Искусственное изменение болевого порога, перестройка нейронов и аксональных связей — да вся эта гистологическая хрень летит в Бездну, когда всю правую половину тела разодрало в клочья. Благо успел прикрыть лицо сгибом руки с накинутым боевым плащом. И где этот хваленый барьер против всех механических воздействий? А. Вот же он — стал частью его. Кусками. Там, где перемешался с травмированной конечностью и частью торса под ребрами. Искра громко рассмеялся, не пытаясь вырваться из рук Рейджу, зовущей Йонджи на помощь. Так, сука, смешно. Последнее, что он помнил — растерянные переминания Ниджи и его бледное лицо за плечом Шершня. А потом — темнота. Как его доставили в лаборатории Ичиджи не помнил совершенно. Тут не обошлось без чего-то нервно-паралитического. Фирменный коктейль Нулевой, которым она привыкла отправлять в летаргический сон наиболее скучных кавалеров, претендующих на внимание неприступной красавицы. Мельтешение. Мельтешение. Блеск инструментов и холод на ранах. Реанимационный калейдоскоп, который резко застыл в данный момент, остановленный его банальным вопросом: — Так будут шрамы? — Возможно, монсеньор, — глава медицинской бригады замялся. — Локоть и плечо приняли основную ударную волну, поэтому возможны некоторые дефекты… Но не волнуйтесь! На вашей боеспособности это не скажется никоим образом…. Все остальное сложилось в непонятный гул, который уже совершенно не воспринимался. Самое главное для себя он почерпнул. Теперь пора разобраться с первопричиной того, почему он попался в такую тупую ловушку, которая, естественно, не могла отправить его на облачко пускать мыльные пузырики вместе с покойной матерью, но доставила довольно много неприятных моментов в жизни. Интересно, хватит брату благоразумия спрятаться подальше или Ниджи продолжит гнуть свою безрассудную линию? А он продолжил. Встретил практически у выхода, хлопая по перевязанному под накинутой рубашкой плечу и скалясь приветливо и как ни в чем не бывало. Первый раз что ли они вот так выходили из стен, пропитанных миазмами экспериментов, венцом которых можно считать именно их и никого другого. Расступись чернь! Идут Генералы Джермы. И Ниджи орет, вышагивая по широким переходам из одного крыла в другое, так близко, что ничего не стоит впечатать его перебинтованной рукой в стену и протащить мордой под хруст костей лицевой части черепа. Да так, чтобы не один пресс или пластика не помогли в восстановлении черт, и на весь остаток дурной жизни осталось напоминание в виде маски, что за каждое свое решение придется нести ответственность. Но сейчас Молния нес только чушь. Чистейшую. Переживал моменты крышесносящей бойни, которую чуть не пропустил из-за тупейшего по его мнению приказа отца оставаться в тылу и прикрывать отступление основных сил. -… и стоило меня заменить этим придурком Йонджи! У него же мобильность гаубицы, которую тащат безногие единороги. Не то, что я! Ты видел как эти слабаки корчились, когда их сердца взрывались, не перенеся моего разряда! — еще чуть-чуть и Ниджи не будет себя ограничивать. Поддавшись эмоциям активирует способности и вспышкой пролетит по замку. — А вот ты налажал, Ичи… Впечатавшийся и крошащий стену кулак — намек для тупых, что стоило бы остановиться в своих размышлениях и выплюнуть кусок откушенного языка, дабы больше не нести вздор. Но где намеки и где Второй? Правильно, где-то в разных плоскостях вселенной, смотрят друг на друга, не спеша встречаться. — Что ты бесишься? — искреннее недоумение выводит похлеще, чем зуд под повязками. — Подумаешь, наш идеальный и дьявольски предусмотрительный принц сел в кучу дерьма, попав в тупейшую ловушку. Все ошибаются. Они намного тяжелее, чем могло бы показаться на первый взгляд. Тяжелее, прочнее, эмоциональнее. Доказать? Да очень просто. Ичиджи развернулся на каблуке и сомкнул кольцо рук на горле брата, вколачивая его в стену на несколько дюймов выше. Ровно настолько, чтобы концы лакированных туфель еле касались мраморного пола. — Молния, тебе стоит иногда вспоминать, что ты не только избалованный принц, — даже не поморщился, когда нога врезалась в поврежденный бок, а чужие пальцы драли повязки на руке, стремительно пропитывающиеся кровью, — но еще и генерал самой эффективной армии четырех морей. Герой Джермы. Пока еще незначительные разряды пошли по рукам, сворачивая в спазмированные комки мышцы. — И как Генерал принимай приказы и исполняй их, — с трудом оторвал руки, отходя на пару шагов от рухнувшего на пол из-за неловкого положения Второго. Правая повисла неспособной ни на что тряпкой, но голос оставался таким же жестким и холодным. — Иначе Джерма похоронит еще одного принца, спустя тринадцать лет. — Угрожаешь мне, паскуда? — зыркает снизу вверх, хватаясь за горло и надсадно кашляя, пока по волосам и открытым участкам бегут короткие вспышки электрических разрядов, готовые сорваться как цепные псы на защиту своего хозяина. — Мою смерть тебе не простят. Если ты старше на пару минут, то это не значит, что твоя золотая ложка в жопе отличается от моей, Искра! — Не вижу смысла таскать столовые приборы в таком неблагоприятном месте, — черная рубашка хороша тем, что на ней совершенно не видно расползающегося пятна крови. — И я не угрожаю тебе, Ниджи. Просто напоминаю кто ты есть на самом деле. — Я докажу, что лучше тебя! — ему не хватает всего одного повода, чтобы броситься вперед, цепляясь бульдожьей хваткой и начиная рвать. «Ну же, Искра! Моргни, шевельнись в мою сторону, открой рот!» — зацикленная запись, проворачивающаяся сотни и сотни раз за вечность, пока идет поединок взглядов. Ичиджи молча разворачивается, отвешивая своим молчанием самую постыдную оплеуху из всех возможных и невозможных, и уходит обратно в лаборатории. Униженный таким обращением парень лихорадочно сжимает рубашку напротив сердца, вонзая пальцы в себя, и рычит во все горло, так любезно пожатое ранее, выплескивая всю ненависть к такому повороту событий. Отчаянно, зло, безнадежно. Такое не погасить ни одним боем, не затушить ни одним убойным смешением алкоголя и наркотиков, не вытрахать сотней шлюх. — Я СТАНУ ЛУЧШЕ ЧЕМ ТЫ. *** — Какие потери? — очки хорошо прячут взгляд, а голос — настоящие эмоции. Только зажившая недавно правая слегка предательски подрагивает, поэтому приходится искать ненужную опору. Лишь бы было во что вцепиться и не показывать как ходят ходуном пальцы. — — Около шести сотен, — Йонджи сидит на краю стола в штабе, сложив руки на груди, — от Ниджи… — Мы не можем больше нести такие убытки из-за какого-то паршивого Королевства, — Ичиджи перебивает, не дослушав. — Сворачиваем операцию, как только ты зачистишь окраины. Контракт с южанами расторгнут. — Я никак не могу выйти на связь с Ниджи, — Брашпиль гнет свою линию, обеспокоенно следя за братом, спокойно собирающим документы. — Прошло уже два часа, когда его ден-ден-муши перестал быть доступен. Мы должны… — Мы ничего не должны. Для нас первостепенен только контракт и ничего больше. В нем не содержится пункта о спасении неудачников, рискующих всей операцией ради личных амбиций. В очередной раз, — от этих слов по непробиваемому хребту Йонджи маршируют мурашки. Старший пугает своей холодностью и безразличием. Все ради цели и ничего лишнего. «Ты бросишь так всех или только Ниджи?» — вовремя прикусил язык, не рискуя озвучить свои мысли. Время, проведенное рядом с сестрой пошла на пользу — теперь Четвертый интуитивно чувствовал когда можно, а когда лучше не стоит открывать рот. Разборки братьев его совершенно не касаются. — Приступай, — айсберги в голосе еще с треском сталкивались между собой, разбрызгивая ледяную крошку, но явной опасности уже не представляли. — Так точно. Он даже не обернулся, когда кусок ткани, закрывающий вход в палатку колыхнулся после ухода Йонджи, отгораживая Искру ото всего остального мира. Устало положил ладони на столешницу, грузно опираясь на выпрямленные руки и опуская голову. Со стороны могло бы показаться, что он опечален, расстроен или что-то подобное, но это предположение было столь же ошибочно, как и утверждение о спокойствии и обычности Гранд Лайна. Сгорбленная спина изогнулась от горячей волны, распространяющейся по каждой вопящей нервной клетке, лихорадочно жаждущей жить и теребящей мышцы в судорожной дрожи. Ярость разодрала уголки, складывая их так, чтобы из-за разомкнутых губ показались ровные белоснежные ряды зубов. Генная инженерия не оставляет несовершенств. Вроде бы именно так когда-то говорил отец, в хмелю расхваливая свои достижения. Так почему же такая ублюдочная ошибка как его своевольный и не знающий границ братец до сих пор существует? Электрический, сука, феникс постоянно возрождающий его подавленные эмоции из праха равнодушия. Столешница стонет под руками, постепенно начиная обугливаться от невыносимого жара, а ладони миллиметр за миллиметром уходить в нее глубже. Плевать на эти планы, столь тщательно рассчитанные лучшими стратегами, чтобы облегчить представление о ситуации. На самом деле ему плевать на потери. Штамповать все, что только пожелается — семейный бизнес. И особо это выходит с бесполезным пушечным мясом. Выпрямился, слегка остывая. В прямом и переносном смысле. Чтобы он не говорил другим –врать себе не получалось. Только вот пока они не выполнят миссию, он пальцем о палец не ударит ради того, чтобы как-то помочь. Молния нуждается в уроке терпения. И в жестоком уроке, раз другие методы не подвластные его ограниченному пониманию. — Через шесть часов я хочу пройти по трупам высшего командного состава сопротивления, — швырнуть приказ, проходя мимо вытянувшихся болванчиков-командиров, натягивая на ходу перчатки чтобы не запачкаться чужой кровью. Монсеньер желает убивать и пусть кто-то попробует встать у него на пути, ограничивая развлечение. Ниджи требуется хорошее наказание, но не оставлять же инициативу дилетантам? Ичиджи был вполне доволен раскладом. Когда по стране широкой поступью идет война, то законы молчат. Разве мог бы он в мирное время позволить себе прогулку по аллеи поверженных врагов, что была организована его армией? Мог бы, но не стоит увлекаться. Пятьдесят семь висельников вполне достаточно, чтобы немного примирить его с этой утомительной работой. Центральная площадь перед полуразрушенным замком превратилась в амфитеатр смерти, зрители которого пялились на него высохшими белками мутных глаз, без возможности спрятать их под отрезанными веками. Хотя вряд ли их взгляды были обращены на стоящего в центре Искру. Такими глазами удобнее осматривать красоты ада и выбирать себе чертей посговорчивее. *** Ичиджи равнодушно сделал круг по пустой площади, оценивая работу. И эти слабаки хотели установить свою диктатуру? Ха. Шакалы не стали даже сопротивляться, когда пали ворота замка, размалываемы тысячей сапог клонов, серой волной проказы распространяющихся по каждому уголку, поглощая собой всех, кто пытался схватиться за оружие. Остановился перед худощавым мужчиной, покачивающимся под немелодичный скрип виселицы. Лицо, залитое свернувшийся кровью, облепили вездесущие мухи, спешащие урвать себе кусочек падали и отложить в провал рта личинки, которые затем прогрызут себе дорогу к новой жизни внутри висящего тела и вырвутся наружу темным облаком. Кажется, в Саус Блю было предание о демоне, которого считали повелителем этих мерзких созданий. Ичиджи склонил голову, довольно хмыкая своей ассоциации. Вбитые короной гвозди, упавшая вниз челюсть, которая не скрывает пенек выжженного языка и белые глаза с веткой сосудов — все гармонично. И пусть хоть кто-то попробует сказать, что старшего сына семьи Винсмок обошло собой чувство прекрасного! Легкая прогулка по залитых кровью галереям завершилась на первом уровне подземелья, хранившем в себе первопричину всей разлившейся вакханалии смерти. Ичиджи встал в дверях, осматривая довольно светлое помещение. Лучи полуденного солнца пробивались через узкие длинные бойницы практически под потолком, беспорядочными полосами рассекая пространство и размазываясь по коже висящего на цепи, охватывающей запястья и уходящей куда-то к потолку, Ниджи. Какое обыденное зрелище. У местных палачей была настолько убогая практика, что эту должность рациональнее было отдать какому-нибудь бродяжке с улицы, которому бы хватило сил держать камень в руке, чтобы размозжить крысе голову. Пара обгоревших трупов, царапающих обугленными пальцами воздух лишний раз свидетельствовали о непрофессионализме мастеров пыток в этой убогой стране, павшей под поступью Джермы менее чем за сутки. Если имеешь дело с управляющим электричеством, то, как минимум, не стоит прикасаться к нему металлом. Но откуда знать об этом выродкам, по уровню технологий отстающим от его семьи на век. Ичиджи всегда грешил пренебрежительным отношением к поверженным противником, чье уничтожение не приносило усилий или хоть какого-то удовлетворения. — Соскучились по мне, твари? — голос Молнии звучал хрипло и равнодушно. Словно это не его запястья торчали, указывая посиневшими под весом и недостатком крови пальцами в прокопченный потолок. — И уберите уже трупы своих дружков. Воняют хуже дерьма. Искра недоуменно приподнял не скрытую челкой бровь. Ниджи сошел с ума? Или просто издевается, как обычно, что вполне вероятно. Молча подошел, без каких-либо сантиментов вздергивая упирающуюся подбородком в грудь голову вверх за обрезки челки, торчащие в разные стороны, но достаточно густые, чтобы можно было ухватиться. — Теперь тебя можно показывать в Цирке уродов. Будешь иметь большой успех наравне с бородатой женщиной, брат, — Ниджи крупно вздрогнул, услышав знакомые ледяные интонации, источник которых находился так близко и так неопределенно далеко. — Одну и ту же глупость не следует совершать дважды; в конце концов, выбор достаточно велик. Но ты решил таки проверить эту аксиому. Искра с неопределенным выражением лица, изучал произошедшие изменения, исказившие черты его близнеца. Кусочки хорошо прожаренных век, покрывшиеся некровоточащими уже трещинами и совершенно не имеющие ресниц, осыпались во время малейшего движения. Белки в сплошь розовые от сетки лопнувших от жара сосудов и мутные незрячие зрачки, покрытые плотной белесой пленкой, что совсем недавно была роговицей. Волдыри на коже вокруг полопались, становясь кровоточащими язвами, не успевшими подсохнуть. — Красавец, — безволие и страх Ниджи позволили насладиться зрелищем в полной мере, поворачивая голову без малейшего сопротивления с его стороны. — Хорошие стилисты были, Ичиджи. Хочешь познакомлю? — кончики пальцев ног скребли по полу, создавая иллюзию опоры, которую было так легко разрушить простым толчком, от которого Второй бы закачался как окорок в погребе, убранный подальше от земли. — Боюсь, что они теперь технически не смогут привнести в мой облик столь значительные изменения. Конечно, при условии, что мы не встретимся на том свете случайно, — брезгливо вытер пальцы об остатки боевого костюма Ниджи, ставшего грязными лохмотьями, отпуская волосы. — Не могу себе отказать в этом. — — Брезгуешь испачкать свои белые перчатки, — жест Ичиджи оскорблял, доводил до бешенства, заставлял вскидывать голову обратно, мучительно хрустя шейными позвонками. Хотелось плюнуть ему в лицо все, что накопилось за столько лет на душе насчет его… Не успел до конца определиться с желаниями, как тело сложилось практически пополам в воздухе, получая в расслабленные мышцы пресса подошвой боевых сапог, от соприкосновения с твердой вертикальной поверхностью автоматически активирующих выброс импульса, с успехом поддерживающего их в воздухе, но в данной ситуации лишь усиливающий полученный урон в разы. — А теперь заткнись, — Искре было наплевать на кровь выплюнутую захрипевшим Ниджи, хватающим воздух широко раскрытым ртом. — Твоя глупость может быть сопоставима только с твоей гордыней, для измерения которой не придумана величина, объективно отражающая уровень. Ты ошибка не меньше Санджи, пусть в твоем личном деле есть пометка об идеальном образце. И это не дает мне покоя. — Любишь копаться в грязном бельишке. Так по-королевски, — воздух горчил и загонял часть крови в легкие, порождая мучительный кашель и круги посреди белесой мути — единственного доступного ему зрелища. — Я хотел решить все мирно, но, похоже, ты не понимаешь по-хорошему, Ниджи, — искренняя улыбка. — Тогда придется объяснить тебе иначе. Бесшумное кружение, пока пальцы затянутыми в кожу перчаток кончиками описывают крупную спираль, попутно отводя лохмотья, не прерывая контакта от краешка блядской дорожки коротких волосков, едва видимых на линии приспущенных форменных брюк, чуть просевших из-за выдернутого ремня, до судорожно поджатого адамова яблока. Он рисует. Смело, активно, широкими мазками по синякам на ребрах и порезам на мышцах груди. Выписывает имена, даты, события и заканчивает привычной шестеркой на губах, размазывая по ним кровь, а пятна на перчатках пробует на вкус. — Ты собираешься меня наказать или трахнуть? — Ниджи заворожен. Чувствуя опасность, волнами расходящуюся от стоящего перед ним… человека. Слепота и ситуация стирала правильное восприятие происходящего, дополняя ее нереальными чертами и действиями. Если бы не голос, то можно было бы представить, что перед ним стоит кто угодно. Рефлекторно под кожей проскользнуло напряжение, сливаемое в разряды, как верный пес следуя за прикосновениями и желая вцепиться в нарушителя. Но, увы, ему не хватало остроты клыков, чтобы преодолеть изоляцию материала, добротно защищающего от любых посягательств. Глупо было бы думать, что их костюмы не были оснащены для защиты от собственных возможностей. — А раньше ты был не особо против, — Ичиджи любовался на вспышки, мечущиеся за его движениями. Как интересно, оказывается, их организм в аварийной ситуации имеет такой забавный баг, адаптируясь в режим пассивной защиты, пока сознание не примирилось с изменившимися условиями и все сенсорные системы не вошли в привычную синхронизацию, обретая равновесие, пусть и потеряв такой значимый анализатор. — Расслабься, Ни. Ниджи напряженно поджал губы. Если его близнец начинал сокращать имя, то ничего хорошего ждать не приходилось. Последняя черта перед бездной, в которую обычно так притягательно было смотреть, намеренно доводя до точки кипения. Теперь смотреть было нечем, и в глубине души, там где давно был похоронен страх шевельнулись и подняли слепые змеиные головы беспокойство и сомнение. — Ичиджи, — хрипло и спокойно. Имя успокаивает, напоминает, что и кто перед Искрой и обычно приводит его в чувство, если предел еще далеко, — перестань. Тишина раздражает. Где он? Отступил? Ушел? Хочется горько ржать, осознавая свою уязвимость от жалких десяти процентов информации, поступающих с оставшихся чувств.  — Я даже могу предположить, что испытываемые к тебе эмоции я мог бы назвать любовью, Ни, — Молния тут же повернул голову на звук, раздающийся чуть сбоку, скребя шершавый каменный пол кончиками отбитых пальцев и стараясь извернуться так, чтобы мерзкая цепь не стремилась вернуть звенья в привычное положение, отворачивая его обратно. — Но есть одна дилемма. Зачем таким отвратительным палачам столько хороших инструментов? Не иначе как мучать необразованных дамочек, падающих в обморок от одного вида острых предметов. Искра покрутил в руках сверток из тонкой кожи, разворачивая и удовлетворенно хмыкая, рассматривая тонкие изящные иглы. Но это когда-нибудь в другой раз.  — Мы на войне, дорогой брат. С самого рождения. Сегодня это оказался этот остров, а завтра другой. Чей-то приказ превратил эти слабаков в наших врагов; другой приказ мог бы превратить их в наших друзей, но это не важно. Важно то, что по законам войны, предусматривается и предусматривалась повышенная ответственность за преступления, совершенные в боевой обстановке, — отбросив все, приблизился, практически касаясь сжатых в раздраженную полоску губ своими. — Разве так сложно хоть иногда слушать меня?  — Еще как, — глаза болят адски, раздирая голову, но становится так весело. — Ты самодовольный ублюдок, который превзошел меня в этой жизни только раз, когда по какой-то случайности, обвил мою шею пуповиной и выскочил в этот блядский мир первым, оставив меня задыхаться в утробе. А потом возомнил себя самым совершенным ублюдком, который только мог быть порожден смешением химикатов в пробирке и спермы человека, решившего, что он бог и может создавать что-то по образу и подобию. Обнажил зубы, скалясь прямо в лицо и не желая останавливаться.  — Да что ты знаешь о том, чтобы быть на шаг позади. Всегда. Блять. Всегда! Видеть твою спину, прикрытую ублюдочным белым плащом и снисходительную усмешку. Нет, ты не подумай! Я обожаю сине-черное сочетание. Оно не такое пафосное, как твое. Валькирия! Дочь славного конунга, которая реет на крылатом коне над полем битвы и подбирает павших воинов. Так подбери меня, красавица! Я устал и хочу жрать хмельной мед, пока девки ублажают меня за сотни выигранных битв! Ниджи выплевывает эту горечь пока может. Ха! Когда ты не видишь ничего, а твое избитое тело пожирает боль, стекающая мазутом с не чувствующих ничего рук, то можно все. Три индульгенции и личное право на правду, пожалуйста! Ичиджи молчит и внимательно слушает, пока ему выкручивает нервы сонм мелких демонов, поднимающихся из глубины души, весело хохоча и размахивая трезубчиками.  — Хотя можешь даже далеко не уносить, хороший отсос вернет меня к жизни. Эй! Остались в этой халупе достойные дамы, готовые разделить ночь с принцем? — все тише и тише, уже с усилием выталкивая нескончаемый поток слов, становящийся бредовее с каждой минутой. — Знаешь, что, Ичи? Иди ты нахуй. И туда же посади все свои претензии. Я проиграл, попал в плен. Ну так убей меня здесь. Ооооо, а это идея. Тебе поверят на слово, что твой братец сдох и теперь… Удар по лицу вызвал волну смеха, забулькавшего внутри мотнувшейся с хрустом головы.  — Любишь. Как же. Трахаешь иногда, когда совсем невмоготу становится, а девку искать лень, — по щекам стекает сукровица и жгучие слезы из левого глаза, где еще остался намек на слезный проток.  — Не лучшее место и время для таких разговоров ты выбрал, — пальцы железной хваткой сжались на паху Молнии. — Столько слов, а у тебя стоит от этой ситуации так, как никогда. Кому ты лжешь, Ниджи, разбрасывая столько претензий — Кому я лгу? — скалить зубы приятно и легко, особенно когда тебе уже хочется нарваться на самое жестокое наказание, лишь бы отвлечься от боли. — Себе, конечно! И особенно в том, что я ждал тебя, Искра. Безумный наивняк, что ты придешь и спустишь шкуры этих жалких придурков, не умеющих правильно использовать ресурсы на пленниках. Готов поспорить на свою просранную на приемах девственность, что ты уже оценил их неуклюжесть и неумение работать с инструментами. Представляешь, они даже ногти драть стали клещами для удаления зубов, судя по ощущениям. Прикосновение Первого вместо того, чтобы причинить неудобства принесла некоторое успокоение Ниджи. По крайней мере одна рука ублюдка занята. Так пусть там и остается. Молния уронил голову, устав от такой длинной тирады. Все же приличный отдых возможен в горизонтальном положении, а не в виде копченого окорока, заныканного в подвале церкви отцом-настоятелем. — Жаль, что я не могу посмотреть сейчас на твою перекошенную рожу, — почти сам не расслышал, как уронил очередную едкость с пересохших губ. Ниджи не собирался пускаться перед братом в слезливый флешбек про испорченное зрение, потому что, спокойное «Я же говорил» сейчас добьет больше, чем тысячи предположений старшего брата о причинах такого состояния. Чертова девка. Последнее, что Молния смог разглядеть — это ее взгляд полный ненависти и пронзительно синий цвет. Такой же как у него. Иронично, но возможность видеть они потеряли в один и тот же момент. Он — когда тончайшее стекло разлетелось от столкновения с оправой его очков, самовоспламеняющаяся смесь прореагировала мгновенно, вплавляя пластик в удивленное лицо и разрывая стекла во впившиеся вокруг орбиты и в саму роговицу осколки. Вой слился с безумным треском молний, разлетевшихся по всему складу, в котором по данным разведки должны были производить основу для взрывчатки повстанцы, и эта безумная канонада заглушила последний крик той, которая решила прикрыть отступавших товарищей. Он не до сих пор не может предположить что стало настоящей причиной: то, что эта тварь швырнула еще одну основу для зажигательного снаряда в сотни готовых бутылок; то, что ее обугленное тело отлетело, переворачивая столешницу с необходимыми реактивами, тут же вступившими в разрушительную реакцию или же то, что бездумно блуждающее электричество спровоцировало появление шальной искры или всего ранее предположеннного — только через пару секунд безумной боли прогремел взрыв, разметавший все здание к бесам. Ослепленного Ниджи прокрутило как в мясорубке, вышвыривая на гребне ударной волны за пределы склада, обжигая и протаскивая вкупе с ворохом обломков разного калибра по земле. А потом пробел. И ведро ледяной воды на звенящую голову от недоумков, решивших потрясти друг перед другом яйцами и продемонстрировать успехи в изучении брошюрки «10 модных пыток для домохозяек». Ичиджи пропустил половину болтовни брата мимо ушей, больше времени уделяя изучению повреждений и оценивая реальную возможность реализации своих планов. Когда он вошел сюда, то единственным и самым естественным желанием было поставить эту зарвавшуюся тварь на место. Но что-то в этом потоке болтовни скрежетнуло по натянутым нервам как неудачное движение наждачной бумаги по идеально отполированной поверхности. — А если бы я не пришел? Принцесса так и осталась бы подыхать в темной башне от голода и жажды, потому что засунувший туда ее дракон сдох без предупреждения? — отпустил, брезгливо встряхивая кистью. — Эта смерть куда как лучше многих. Хотя скончался бы я быстрее от болевого шока в горячке инфекции, — Ниджи передернуло. Зря он это сказал. Ичиджи бы спокойно мог такое провернуть чтобы просто удовлетворить свое любопытство. Что стоил только тот эпизод, когда он еще подростком вскрыл вены дворецкому и сидел рядом на стуле, записывая свои наблюдения за умирающим. А теперь это проще простого. Просто отойди, перестань говорить и твой объект останется в полной беспомощности, без какой-либо возможности спастись. Сил вырвать руки нет, электричество бесполезно — он даже не сможет остановить себе импульсом сердце, хотя это и один из его любимых фокусов, часто используемых во время теневых акций. Блядство. — Что в принципе может тебя ждать в любой момент времени, вне зависимости от того, нашел я тебя или нет, — Ичиджи всегда считал дурным тоном опровергать очевидные вещи. Как и надуманные сознанием на грани болевого шока. А в адекватности его младшего брата можно было сомневаться с первых же фраз порядком поднадоевшего разговора. Щелчок пряжки ремня был слышен в спертом воздухе четче и громче выстрела. Хлестнув по нервам измученного парня. — О-о-о, меня наконец-то решили угостить королевским стриптизом! Эх, жаль, что я не способен насладиться этой феерией движений, ласкающих взор. Хотя собственно почему? Потому что у меня нечем смотреть! — к чему осторожность? Все уже бессмысленно и бесполезно. — Как же ты задрал, — жесткая, кожаная полоса ожгла лицо беспощадно и резко. Никакого свиста, движения воздуха и прочей лабуды, что усиливает драматизм. Только резкий удар, выбивший все слова и разрывающий скулу, в резко повернутой импульсом голове, дикой болью. Ичиджи равнодушно смотрит на распахнувшиеся губы, буквально кусающие воздух, чтобы дать возможность дышать. Жалость? Зачем, если знаешь, что по-другому заткнуть не получится. Три движения: первое — проверить гибкость выделанной петли, недовольно морщась ребристым желтым вставкам, которые неприятно терлись друг о друга, пока вторым движением проверялось трение; и третья — финальная манипуляция — резкое затягивание петли чуть ниже разбухших от веревок запястий до их большего покраснения выше и ниже тугого обхвата, увенчанного небрежным узлом. Искра не церемонясь схватил и выкрутил бледные с участками синевы фаланги, торчащие вверх и указывающие на закопченный свод. Ни стона, ни вскрика, ни едкого комментария, а это значит, что Молния уже банально не способен почувствовать, что происходящее с его конечностями, и это слишком безрадостно для их владельца. Плащ белым призраком соскользнул с плеч, растекаясь по полу единственным ярким пятном, резко диссонируя с окружающим интерьером. Короткая вспышка света, резанувшая по остаткам мутного зрения неясным отблеском, была непонятна оглушенному Ниджи, но вот резкое падение куда-то вниз кольнуло легким страхом на грани реального и не слишком похожего на него. Пока не завершилось спустя целую вечность для дезориентированного Второго, но всего через несколько десятых секунды для всего остального мира. — Страстные объятья от самого Монсеньора. Расскажу дома — все служанки нашей сестры обзавидуются, — они разные, но пахнут практически одинаково. И Молния знает это очень хорошо. Кровь и тепло у Ичиджи, кровь и легкий аромат озона — у него самого. Эти фимиамы такие привычные, что почувствовать их можно только вот так близко, когда искалеченным лицом утыкаешься в жесткую ткань рейдового костюма брата, небрежно, но надежно закинувшего его себе на плечо, слитным движением накрывая белым плащом сверху, надежной тяжестью легшему на избитую кожу сверху. — Не думаю, что тебе захочется рассказывать в каких обстоятельствах пришлось обниматься, — мир, залитый алым, постепенно обрел привычные оттенки, в нормальном режиме отражаясь на засвеченной сетчатке, восстанавливающейся с невероятной скоростью после каждого использования рубинового лазера из расширенных как у наркомана зрачков. Прикоснулся к безвольным рукам, проверяя надежность наложение давящего жгута, сымпровизированного из пояса. — Не дергай руками. Иначе кроме глаз придется лишиться еще и конечностей. — Будешь скучать по ним? — Второй осклабился, потеряв окончательно ориентацию в пространстве. — И как же мое наказание? — Наказание не должно внушать больше отвращения, чем проступок, — с удовольствием вдохнул теплый воздух, пропитанный спокойствием и разбавленный звуками поскрипывающих под тяжестью грузов веревок и виселиц. — Сейчас ты достаточно себя наказал. Я же преподам тебе урок, когда ты будешь хотя бы физически готов его принять. Знаешь самое первое правило палачей? Слегка поправил свою ношу, широким шагом направляясь к передовым частям гарнизона, не спешащим сворачиваться без приказа своего командующего. -Палач, исполняющий приговор не считается убийцей. Как и солдат, сражающийся на поле боя, — эти слова долетали до угасающего сознания Молнии с трудом, оседая там обрывками, среди мыслей о том, как подавить рвоту и заставить Ичиджи идти ровнее. — - Мы не можем сказать, является ли казнь средством устрашения, но мы знаем наверняка, что казненные и запытанные люди больше никогда не смогут убивать. А ты пока обязан это делать, Ниджи Винсмок. А еще я понял, что мне так брезгливо прикасаться к следам оставленным не мной. Распахнув свободной рукой ткань палатки, чтобы войти, и сбросил застонавший кокон на свою походную кровать. — Поправляйся с мыслью, что ты в своей глупости сейчас настолько жалок, что не достоин даже наказания, — Искра склонился, практически касаясь искривленных в боли губ через ткань. — Поправляйся. И я решу что делать с тобой. — Какой же ты ублюдок. — Взаимно.