За границей стереотипов

      После того, как один небезызвестный представитель четы Грейсов выставил меня вон из домика Зевса и закрыл дверь чуть ли не перед моим носом, мне ничего не оставалось, как бессмысленно бродить по Лагерю Полукровок в поисках уединенного местечка. Желательно, конечно же, чтобы о нем не знала ни одна живая душа! Иначе я уже был готов разорвать в клочья каждого шумного полубога.       Вы могли бы себе представить, что в этой шумной компашке могли оказаться дети Гипноса? Вот и я нет! А они приносили куда больше проблем, потому что рядом с ними хотелось упасть на мягкую траву и уснуть, наверное, впервые безмятежным сном. Вот только этого я не мог себе позволить из-за их криков и смеха! Да и не только.       Сон в последнее время стал для меня лишь иллюзией, длившейся не больше десяти минут, и необходимостью, требующей полного восстановления сил, но не давящей мертвым грузом на мой разум. Неужели я сказал мертвым? Хах, вполне в духе сына Аида, не правда ли? Боги, дошел до того, что уже говорю с неизвестно кем в своей голове. Мда, вот это я называю тотальным сбоем в системе отчаяния и цинизма интроверта с извращенными связями с внешним миром.       Она ведь знала, что я не мог спасти того смертного! Она должна была догадываться. Хотя бы догадываться. Неужели это так сложно? Ведь стоит осознать, какой я меркантильный ублюдок, как все склизкие «толерантные» мысли разбегутся, расползутся по своим местам. Все хотят казаться умнее, чем они есть на самом деле. Так закройте рот! И тогда Вы поймете, что именно из-за слов возникают наши проблемы. Вот не вернул бы я к жизни Перси, и он был бы безразмерно счастлив оказаться в лучшем мире, а не постепенно сгнивать в той железной мясорубке, которая перемалывает его тело раз за разом, подмешав впоследствии в сочащуюся из фарша кровь инородную душу!       Я обязан был оставить Джексона в покое! Нельзя вмешиваться в чувственный баланс между жизнью и смертью. Я осознал свой урок. Я молил Ее о снисхождении и обмене. Но все, что получил взамен, так это бездушную улыбку и усталый взгляд. Смерть не приняла жертву, довольствуясь тем выбором, который она сделала в пользу сына Посейдона. И уже давно. Единственным ее прощением стала… гибель Грейс. Холодный труп моей Талии! — Все возвращается на круги своя, Нико ди Анджело.       И почему я не догадался, что если живому существу не наткнуться на меня в этом лесу, то демону Преисподней при этом даже напрягаться особо не нужно? Пора уже избавляться от рассеянного Нико. — Что именно тебя подтолкнуло к такому выводу, Бальтазар? — поинтересовался я, решив оставить и приветливого (если такой был, конечно же) Нико в прошлом. Давно пора убраться в чувственном хаосе, верно?       Демон лишь снисходительно улыбнулся, наблюдая за тем, как я поспешно опускаюсь на пушистую (именно пушистую) траву в тени высокого дерева и прислоняюсь спиной к его стволу, вдыхая в свои легкие летнюю прохладу и ощущая покалывание в пояснице, подтверждающее тонкую зигзагообразную связь между мной и открывшимся мне миром живой природы. Шепчущей завыванием ветра и шелестом сухих золотых листьев клена природы.       Я, будучи посланником Смерти, почувствовал то, что навеки подарило моей жизни смысл — понимание языка самой Природы. Но предупреждаю, в нимфы (и не думаю, что Гроувер с радостью примет сына Аида в свою природосберегающую свиту в виде… Боги, как же я буду выглядеть?) подаваться не намерен! — Неужели ты не видишь сам? Разве не ощущаешь, как все, что ты когда-то позволил себе разрушить в порыве гнева и отчаяния, вернулось к прежнему состоянию? Не вспомнишь даже это место?       Бальтазар, как всегда не изменяющий своим демоническим принципам и представший передо мной в излюбленном черном одеянии, отвечающем всем новшествам современной моды, взмахнул рукой, обхватывая этим весь периметр той открытой поляны, на которой я желал укрыться от любопытных взглядов.       Я знал, что имел в виду демон, но продолжал всматриваться в покрытую все той же пушистой (глупый эпитет!) травой землю, пытаясь отыскать хотя бы взглядом доказательство того, что это именно то самое место, где Перси сообщил мне о смерти Бьянки. Это ведь было здесь? Бальтазар был прав, но я продолжал отрицать очевидное, вырывая вместе с корнями зеленый защитный покров и пачкая пальцы в обычную черноземную почву. Должна быть трещина. Я помню, что земля раскололась. Смутно, но помню! Словно это случилось вчера. — Ты не найдешь больше ничего. Время повернуло все вспять, — произнес над моей головой демон и приземлился на расстоянии вытянутой руки от меня, не обращая никакого внимания на то, во что превратится вскоре джинсовая ткань при соприкосновении с черноземом.       Но то, что он говорил, было невозможно. Тот гнев и ярость, которые впитала в себя земля, расколовшись от моей материализовавшейся волны боли, просто не могли бесследно исчезнуть со временем. Он врал! Осталось только выяснить: мне или себе? — И это не такой уж и бред. Не будь идиотом и не отрицай правду, которая предстала перед твоими глазами. — Правды нет! Нельзя восстановить то, что стерто в груду бесформенной пыли, — вскричал я, отшвыривая прочь от себя горстку искалеченной, но возвращенной к жизни земли. — Все возможно, если в твоей душе остается хоть крупица мужества признаться себе в том, что пора выбираться со склизкого гниющего дна! — рявкнул Бальтазар, смяв в своих сжатых кулаках мою рубашку и приблизив свои разъяренные черты лица к моим не менее разгневанным. — У этой травы нет души! И у тебя ее нет! — взревел я, отрывая его руки от своей одежды и отталкивая демоническую машину для убийств от себя, для того, чтобы уточнить: — Проваливай туда, откуда ты вылез! Уже поздно искать то, что идет вразрез со всеми законами этой чертовой природы!       Мне удалось добиться того, что Бальтазар, наконец, заткнулся, но никакого удовольствия я от этого не получил. Я знал, что уже давно изменился, и ненавидел саму мысль о том, что в это втянута — частично и неосознанно причем — дочь Зевса. А он убедился в этом уже давно. Это отродье Преисподней с самого начала знало о причине моих «страданий». — Как Джорджия? — попытался я исправить сложившуюся ситуацию, пока кто-нибудь из нас не решился бы на ответные (и уже не словесные) действия в борьбе за справедливость.       И мне удалось сделать это. Хотя, может, мне и показалось, но напряжение покинуло тело демона, уступив нежной улыбке на губах и вспыхнувшей тоски в глазах. — Ты не из добрых побуждений спрашиваешь об этом. В последнее время тебя становится так же легко читать, как и открытую книгу, — сказал он, прекрасно осознав мои тщательно скрытые между строк помыслы.       Бальтазар действительно был прав, раз с такой легкостью сумел догадаться о том, что в большей степени меня не интересовала дальнейшая судьба смертной. Мои мысли занимала совсем иная цель. И тем, кто еще не понял, пора догонять бесчисленный поток моих суждений. — И все же вначале, для приличия, ты обязан ответить на мой вопрос, — непринужденно (кого я обманываю?) произнес я, вернувшись к дереву и оперевшись спиной на вырывающиеся из-под земли толстые длинные корни, давая Бальтазару выбор: приблизиться ко мне и наслаждаться теневой прохладой или не сдвинуться с места и изнывать (если такое возможно) от жары. Он выбрал первое. — Как Талия? — задал равносильный моему по степени безразличия вопрос Бальтазар, в полный рост облокотившись на ствол. — Прекрасно, — отрывочно сказал я, дополнив: — Прекрасно, а главное, что вдали от меня.       Подобный сарказм, видимо, не впечатлил демона, потому что иначе оправдать то, что он не рассмеялся, я не могу. Я ведь так старался выплеснуть из себя грязь, а оказалось, что ни одной капли не впиталось в его бездушную натуру. Разве это честно? — Тогда мой монолог был нагло отобран. — Неужели? — притворно удивился я. — И кем же? — Не переводи наш разговор на волну двух нудящих подружек, — угрюмо проговорил он, сложив руки в замок за своей величественно выпрямленной спиной. — Значит, вы больше не виделись, — поспешил с выводом я, испачкав в земле свою щеку в попытке привести беспорядок на голове в нормальный вид, хотя понятия «нормально» давно утратило четкие границы в моем представлении. — Я бы желал этого больше всего на свете. Но, увы, эта девчонка способна кого угодно вывести из равновесия. — Думаю, ты немного ошибаешься. Всем представительницам очаровательного пола принадлежит этот дар, — с улыбкой произнес я, желая, чтобы это не прозвучало, как тотальная дискриминация «хрупкого» пола. — Скажу тебе откровенно, что в девятнадцатом веке было намного проще охмурить даму, чем современную юную деву. — Я уверен, что ты покорил «современную юную деву» именно этими устаревшими эпитетами. Ты не представляешь, как это давит на разум. Как она, вообще, выдерживала разговоры с тобой? Челюсть не вываливалась изо рта во время беседы? — Весьма остроумно, мальчик, — прервал мой нарастающий саркастический темп демон, оторвавшийся от ствола дерева и отошедший от него (соответственно, и от меня) на несколько шагов.       Заломанные за спину руки выдавали его напряжение, которое Бальтазар тщательно пытался спрятать под маской давно сошедшей с его лица беззаботной улыбки. Она ему совершенно не шла, подобно впопыхах накинутой на желтую футболку желтой куртки. Да, согласен, пример не охватит весь масштаб бедствия, но хотя бы даст Вам возможность осознать, насколько неуместной выглядело это вынужденное действие на его лице. — Не мне тебе говорить… — Я знаю, — вновь оборвал меня на полуслове невоспитанный гость из Преисподней, настолько сильно при этом выпрямив спину, что в какой-то момент мне показалось, что она треснет, словно замерзшая ветка да хотя бы и этого дерева в руках желающего проверить ее на прочность полубога. — Предписанные моим отцом правила ты не в праве… — Я знаю! — понизил на несколько тонов свой голос и увеличил резкость в нем демон, вымученно выдохнув.       Видимо, этот свихнувшийся на почве ни с того ни с сего очнувшегося от векового сна сердца сошел с ума от его частых и громких ударов, от которых, как я вижу, ему еще уши заложило, раз он не желает выслушивать меня! Нет, еще не родился на свет тот человек, ради которого стоило бы отказываться от бессмертной жизни высшему демону Преисподней. Черт, как ему только в голову могла прийти такая идея? Ради смертной? Неужели он..? Нет, я не верю, что разум оставил его окончательно. Все еще можно исправить. — Я пришел сюда только за тем, чтобы отдать тебе вот это, — сказал он, повернувшись ко мне лицом и высунув из кармана джинсов непонятный клочок чего-то… — Не думаю, что мне это пригодится, — скептически ответил я, всматриваясь в незнакомую вещь в его руках. — А это предназначается не тебе. Эта собственность отныне принадлежит Талии Грейс. В качестве благодарности за спасение, — он резко замолк, отчего концовка предложения получилась немного смазанной и непонятной, как все тот же предмет, что он бережно держал в своем кулаке, а потом вновь заговорил уже с большей уверенностью в голосе: — В качестве благодарности за спасение Джорджии, — все же закончил он, вручив мне самую бессмысленную на мой взгляд вещь, которую только и можно было подарить полубогу, в особенности Талии. — Плеер? — Эта вещица стоит дороже, чем ты думаешь, Нико ди Анджело. Передай ей, что все возвращается на круги своя, — говорил, как мне показалось, прощальные слова демон, желая побыстрее покинуть этот пропитанный ароматами (ауры, безусловно) детей высших и низших древнеримских и древнегреческих Богов лагерь. — Многое вернуть нельзя. Особенно, если это идет вразрез с… — Повторяешься, — как-то тревожно улыбнувшись, сказал Бальтазар. — Мы познаем самое важное либо за несколько секунд до прекращения своего существования, либо чересчур в раннем возрасте, теряя связь с миром мечтаний. — Мечты не помогут выжить в реальном мире, — произнес я, смотря в, на удивление, посветлевшие глаза демона. — Могут.       Одно слово, потонувшее в густой кроне молодых деревьев, остановило время между секундой, когда я знал все темные стороны этого многогранного существа, и мгновением, в котором эта иллюзия преобразилась в труху. Кто он? И почему он вдруг решил встать на путь просвещения? — Ты хочешь соответствовать данному выражению? — подозрительно спросил я, мысленно умоляя его дать мне отрицательный ответ, но уверенности от выражения его лица во мне не прибавилось. — Ты знаешь ответ. — Нет, — взволнованно прервал его я, стараясь подняться на ноги, которые вместе с моим телом были вжаты в дерево каким-то потусторонним давлением. Это делал Бальтазар. — Однажды ты поймешь меня и примешь мой выбор.       Черт, к чему эти отступления?! — Ты делаешь огромную ошибку. Она умрет из-за тебя, — прорычал я, вкладывая все силы в ничтожные попытки вырваться из-под демонического влияния. — Я не позволю этому случиться. Но и жить, как прежде, я не смогу. — Ты не в праве отказываться от всего ради смертной, — в последний раз попытался образумить его я, осознавая, что в какой-то степени мне все же не безразлична судьба Бальтазара.       Да, он больше не сможет существовать в Царстве отца с бьющимся сердцем и зарождающейся душой. Аид уничтожит его только для того, чтобы показать каждому существу Преисподней, к какому результату приведут их чувства. Сбежать не получится. Бальтазар уже мертвец. И он прекрасно это осознавал. А самое гадкое в этой ситуации состоит в том, что он признавал это! Признавал свою слабость — привязанность к смертной. — Я уже давно отказался от всего, — со злостью произнес демон, доставая из другого кармана джинсов ампулу с красной жидкостью. — Персей мой должник, а в последнее время издевательство над нервами и чувствами не приносят мне должного удовольствия. Содержимое этой ампулы, — сказал он, бережно положив мне ее в карман куртки, — должно оказаться в ее организме. Попроси его лишь об одном, — выдохнул Бальтазар, продолжив: — Она должна забыть меня как можно быстрее. Я не прошу, чтобы завтра же это вещество каким-то образом оказалось в чашке с зеленым чаем, который она пьет ровно два раза в день по неизвестным даже ей самой обстоятельствам. Но и спешить ему не требуется. — Ты обрекаешь ее на… — Иногда приходится брать судьбу дорогих людей в свои руки, — открыл мне очередную истину демон. — Цель моего существования достигнута. Дальше только тьма.       Я не произнес больше ни единого слова, а только позволил себе наблюдать за тем, как менялось его выражение лица и разглаживались морщины на лбу. «Цель достигнута». Он был прав. — Спасибо, — прохрипел я, ощущая вкус горечи в горле и жжение в глазах, которым, казалось бы, давно пора было бы забыть о моем существовании. — Уже не за что, Нико. Уже не за что, — разнесся по ветру человеческий шепот, исчезнувший в один миг вместе со своим хозяином и силой, что сковывала каждую клеточку моего тела.       Не нужны были прощальные слова «пока» или, что хуже всего, «до свидания», потому что я отчетливо осознавал, что больше никогда не увижу Бальтазара вновь. Может, он прав, и однажды мне все же удастся принять его выбор. Но вот только пока это «однажды» не настало, мне только и оставалось, что с третьего раза (и это мне еще повезло) вставить наушники от потрепанного старого плеера в свои уши и насладиться тем спокойствием, которое дарили медленные протяжные звуки, не омраченные ни женскими ни мужскими голосами.       Не помню даже, как мне удалось заснуть, но прекрасно помню тот момент, когда проснулся от того, что на меня упало чье-то тело. Черт, это было безумно больно. — Ди Анджело? — ошарашенно прошептала Талия, губы которой находились в нескольких дюймах от моих, напоминая об утреннем происшествии. Да, происшествии! — Ты невменяемая, Грейс?! Скажи, ты разучилась бегать? Какого хрена ты здесь делаешь?!       Понимаю, что начинать разговор с выяснения отношений — это особенность наших недоотношений как дружеских (если они еще существуют), так и… не важно, но совладать с собой я просто не сумел. — Он сошел с ума. Нико, Перси… Он… Он обезумел. Нам нужно бежать! — Куда бежать? — непонимающе переспросил я, прижимая извивающуюся Талию к себе только для того, чтобы не дать ей вырваться и причинить себе вред в состоянии непонятного мне страха. Она боялась, я видел это в ее глазах. Только чего она боялась? Кого? — Нам нужно бежать. Его надо остановить. Он их всех убьет. Он убьет их, — кричала Грейс, щеки которой были исполосаны черными от туши дорожками слез.       Она не просто плакала, это была самая настоящая истерика, которая вместе с бешеной дозой адреналина в крови Талии увеличила ее силы раза в три, отчего Грейс все же удалось вырваться на свободу. — Талия, иди ко мне. Мы их спасем, только успокойся. Расскажи мне…       К сожалению, договорить я не успел из-за лезвия, вошедшего по рукоятку в толстый ствол несчастного дерева. Угадайте, кто только что чуть не раскроил мне череп? Святой Аид, это был Джексон, спокойно направляющийся в сторону нас с Талией, практически задохнувшейся от дикого крика, но смотрящий исключительно в мои глаза. Это был не Перси. Это был не сын Посейдона. Глаза. И это были не его посветлевшие серые глаза. — Какой аромат источают ваши наполненные страхом тела.       Этот голос уж точно не принадлежал ему! Но что случилось с остальными? Где полубоги? Откуда на его теле столько ран? Почему он еще уверенно стоит на ногах, когда из каждого пореза на его теле сочится кровь?! И вся ли кровь, которой измазан каждый дюйм его кожи, принадлежит ему? — Время пришло быстрее, чем ты думал, сын Аида, не правда ли?       Мой ответ его, видимо, не особо интересовал, потому что в следующую же секунду крик Талии потонул в животном рычании твари в теле Джексона, после чего безоружный «Перси» накинулся на меня.