Рейчел
— Ну наконец-то, — с улыбкой произнесла я, облегченно выдыхая и укладывая голову Перси на подушку. — Что ты делаешь? — Успокойся. Тебе приснился кошмар? — ласково поинтересовалась я, смачивая влажную тряпку и стирая с его лба капли пота, которым из-за беспорядочных метаний по кровати пропиталась та одежда, в которой его принесли сюда — то есть шорты и — надеюсь, не ошибусь в этом — нижнее белье. — Где Аннабет? Что произошло? Почему ты находишься в моем..? Только в этот момент голова Перси метнулась в сторону, отчего он зашипел и инстинктивно протянул руку к затылку, пытаясь, скорее всего, на ощупь найти истинную причину физической боли. — Не трогай, — я перехватила вовремя его руку и положила ее на постель, желая не причинить ему этими резкими движениями еще больше дискомфорта. — Когда ты научишься слушать старших? — Рейчел? — Перси, прошу тебя, замолчи. Я тебе все объясню. Но потом. Слезы, которые я изо всех сил старалась сдержать, жгли глаза, но только он не должен был этого увидеть. Я обязана была показать, что мое эмоциональное состояние никак не связано с теми событиями, которые произошли в лагере в часы моего отсутствия. Почему я не видела этого? Почему не интересовалась его душевным состоянием? Почему Аннабет молчала и лишь тихо бормотала в трубку, что «все в порядке»? Ведь сейчас я ощущаю его страх. Сейчас, когда он в еще сонном и эмоционально беззащитном состоянии. Да, слишком много в это время я зациклена на состоянии близких мне людей. — Где я? Ох, если бы я только знала, как тебе об этом сказать. «Перси, мне так жаль, но…» «Пожалуйста, просто пойми, что ты не виноват в том, что…» «В скором времени все изменится, нам остается только…» Но во всех этих предложениях есть один общий недостаток. А если точнее, то есть то, чего нет. Как бы странно это не звучало, но все же в каждой из этих фраз не существует финальных слов, которые бы смогли исцелить его душу. Сколько бы я не прикладывала усилий, в этом не будет никакого смысла, если Перси не сдвинется с мертвой точки. Реальность вновь ударяла в уже найденные слабые места, а методы борьбы с ней были… Их не было. Он не знал, как противостоять этому. Он не мог приспособиться к неизвестности. Но никто из нас не сумел бы и продержаться так долго в подвешенном положении, когда свои же устоявшиеся принципы рушатся в одно мгновение, а выстроить новые или хотя бы не дать окончательно разрушиться старым нет возможности. Но он понимал, что есть. И это было отчасти самым главным. Его мир перевернулся на все девятьсот градусов, а он все еще держит расфокусированное зрение чистым и ясным. Ведь что-то же еще не дает тьме уничтожить его. — Рейчел? Я и сама не понимала, что плачу, до того момента, пока Перси не провел по моей щеке кончиками пальцев, стирая одновременно несколько слезинок. — Я все еще помню. Прости меня за мою трусость. И я выкинула из себя все, что долгими месяцами скрывала даже от самой себя. Я все еще помнила тот день. Я не могла его себе простить. Да и смогу ли вообще? Невероятно огромный парень беспорядочно наносил удары только в одну цель. И этой целью был Перси, который уже не стремился даже поднять головы и посмотреть в лица бесчестных палачей, при этом за все время этой, как мне казалось, бесконечной пытки упрямо стискивал губы, не проронив ни единого звука. Но этого не могла сделать я. Не могла, потому что с каждым последующим ударом ломалось и гнило что-то внутри меня. Именно до этой самой секунды я и представить не могла, каким символом необъятной силы и веры стал для всех полубогов сын Посейдона. Эти дети, которых с помощью магии приговорили к насильственному наблюдению за издевательствами над их идеалом, не должны были видеть этого. Никто не должен был видеть ничего подобного. Ведь этого не должно было даже произойти! Неужели этот римлянин Дамианос считал, что сможет уничтожить сопротивление толпы не достигших даже шестнадцатилетия полубогов, устроив такое дешевое представление? Пожалуй, да. Вот только он просчитался. Не было поверженных стонов и не числилось в списке Перси еще не выполненных дел мольбы о помощи. В его глазах не было страха. В его глазах была она. Аннабет. Его душа была наполнена ею, потому что свет, исходящий из глубин его сердца, не мог быть незамеченным. К этому свету стремился каждый участник этой инсценировки. И да, именно инсценировки, потому что я все еще не могла поверить, что финал был так близок. Перси не умрет. Он будет жить. Он должен жить. Он обязан жить, разве я не права? — Достаточно? Достаточно?! Отойди, идиот, дальше я и сам могу, — яростно рычал Дамианос, оттолкнув здоровяка и сжав пальцами подбородок Перси, закрывая весь обзор на его изуродованное тело и указывая рукой в нас, невольных зрителей. И вдруг я ощутила себя свободной от невидимых пут. Я вновь чувствовала тело и могла поворачивать головой в разные стороны, чтобы не видеть больше его избиения. Этому не было причины. Я просто была освобождена от магии, когда взгляд Перси метнулся в моем направлении. Вот только объектом его внимания была не я. Кларисса. Воин, утративший маску тотального умиротворения и безразличия к мнимым трудностям. Это уже была обычная девушка, которая желала всевозможными способами оказаться на месте близкого друга или хотя бы разделить его учесть. И она бы забрала большую часть его боли. Она готова была кинуться к нему. Она готова была стереть со священной для нее земли Лагеря Полукровок, ее дома, всех приспешников Гекаты. Она готова была на все! Вот только этот шанс выпал мне. И я не воспользовалась им. Я так и продолжила притворяться недееспособной, боясь оказаться на месте Перси и убеждая себя в том, что такова его судьба. Я струсила! Я отступила! Я не помогла ему, когда он нуждался помощи! Я отказалась от него. Это я его убила. Его кровь на моих руках! — Слишком поздно жалеть. Все уже произошло, а возвращаться к этим воспоминаниям я больше не намерен, — шептал он в мое ухо, крепче прижимая к себе и глубоко вдыхая горький аромат моего отчаяния. — Все хорошо. Это больше не имеет значения. Отпусти прошлое. Прости себя, потому что ты ни в чем не виновата передо мной, — успокаивающе говорил Перси, зарываясь пальцами в мои волосы, прижимая мою голову к своей груди и раскачиваясь в такт своему сердцебиению. Он не злился. Его душа была спокойна. Она еще жила. Жила в нем и пыталась отполировать те осколки, которые таились в его душе задолго до прихода тьмы, которую признано именовать «злом». Но в данный период это понятие относительно, Вы так не думаете? Правда? Вы серьезно? Ведь это является тем, что нас окружает. Давайте еще и признаемся, что мы разделяем целый мир на хороших и плохих людей. И в обществе существует добро и зло, я права? Таково Ваше мнение? Что мир должен олицетворять собой баланс сил зла и добра? Вы признаете лишь белый и черный фон? Они являются основными компонентами Вашего счастья? А Перси сейчас на какой стороне этого двухцветного спектра? Он изменился? Изменился для Вас? Теперь Вы испытываете восхищение только к его былым подвигам, которые уже померкли для Вас после тяжелых событий этих последних дней? Но Вы не понимаете. И я не понимаю. Может, мне легче от того, что я не выбираю никакую сторону и не устанавливаю границы равновесия? Может, именно поэтому я чувствую его душу? Может, поэтому я еще могу чувствовать? Ведь я выбрала любовь. Любовь к этому миру, к людям в любом их обличье, к спорам из-за мелочей и нелепым разногласиям. И я прощу себя когда-нибудь. Его просьба будет услышана. Возможно, когда увижу маленькое чудо — благословение истинной любви, его ребенка, который появится на свет и будет свидетельством того, что жизнь Перси только начинается. Думаю, именно тогда я пойму, что он живой. А на моем пути осталась лишь одна преграда и переступить ее, не переступив через себя, к сожалению, уже невозможно. — И все же, где я?Аннабет
— Нико, держи его! Это должна была крикнуть я. Это мой отчаянный голос должен был разорвать устоявшуюся между нами тишину. Вот только на этот раз это была Талия, потому что я не смогла. Единственное, на что я еще была способна, так это только на то, чтобы до онемения пальцев сжимать рукой палку, которая неизвестно сколько времени назад послужила объектом спасения жизни Нико. Я ударила его. Я ударила Перси с такой силы, что он вмиг потерял сознание и упал на ди Анджело, ловко подхватившего бессознательного Джексона по команде Грейс. Мне следовало бы заплакать, так ведь? Я же только что, кажется, завершила дело Клариссы. Да и Перси весь в крови. И бесчисленные порезы на его теле. И, наконец, умиротворенное лицо. Все это же должно вызвать хоть какие-то эмоции? Хоть одну слезинку. Прошу Вас, хотя бы что-то, но не пустоту внутри. Она ведь, подобно желе, обволакивает каждый дюйм моих внутренностей и приостанавливает работу головного мозга. А мне нужно думать. Мне нужно смотреть в его лицо. Оно не может не всколыхнуть ничего во мне. Боги, позвольте думать. Если чувств нет, то не принуждайте меня к… ничему. Я не хочу дышать в вакууме. Я не желаю существовать там, где мне не место. Мое место рядом с ним, верно? Что может быть лучше долгожданного последнего свидания на берегу Лонг-Айленда с будущем мужем, который чуть не убил большую половину лагеря, а другую усыпил по самым неизвестным обстоятельствам? — Мне это все совершенно не нравится. Эта тишина… Я должна была пойти с ними. Я должна была возглавить отряд. — Кларисса, сейчас не время для споров. — А я считаю, что все же правильное время подобрала. Ты как считаешь, Талия? — язвительно произнесла Ла Ру, вызвав у меня лишь улыбку и заставив Грейс фыркнуть. — Идите вы в..! — Вот лично я и пойду, — решительно заявила Ла Ру, направившись в сторону флага наших соперников, на помощь своему отряду. — Этот бой мы запомним навеки, я в этом уверена. Лучше бы ты оказалась не права, Кларисса. Хотя бы раз. Этого уже было бы достаточно для того, чтобы мир снова не подмял меня под себя. Но он подмял. И Кларисса оказалась права. Никому уже не забыть этого Захвата флага, пока хотя бы один свидетель еще жив. И живы. Живы ведь! — Ты ждешь Перси, я же еще не утратила интуиции? А то она уже практически затупилась об неиссякаемый оптимизм Лео, — донесся за моей спиной голос Калипсо, хотя знала об ее присутствии на этом пляже уже давно, доверяя собственным инстинктам и слуху. Все же подкрадываться незамеченно и бесшумно к жертве не входило в список обязанностей богинь. — Лео молодец, — бессмысленно ответила я, надеясь этой фразой положить конец совершенно ненужному разговору. — Тебе нравится закат? Если честно, лично я просто терпеть его не могу. Но когда Лео обнимает меня и безудержно шутит, я не могу противиться своей ненависти. Она исчезает. Пропадает. — Зачем ты пришла? — не выдержав этого идиотского вступления, перебила я Калипсо, заставшей и все не решающейся присесть рядом со мной на песок. Я понимала, что с помощью такого резкого тона никогда не должна была обращаться к ней, но сейчас не испытывала даже чувства вины за бесполезное словесное нападение. Я не желала на нее кричать. Но ее и не должно было быть здесь. Рядом со мной обязан был сидеть иной представитель древнегреческой цивилизации. И он не пришел. Он даже не попытался. — Закат сегодня другой, тебе не кажется? — Зачем. Ты. Пришла? — безразлично процедила я сквозь стиснутые зубы, сжимая в кулаке горсть еще теплого песка. — Я хотела поговорить с кем-нибудь о закате. А потом увидела тебя. И тут, представляешь, возникла мысль. А почему бы мне не разделить свои чувства с кем-нибудь еще помимо вечно пропадающего в бункере мужа? Ее жалкие попытки меня рассмешить не приносили никакой пользы. Вот только ее серьезный тон никак не вязался с сарказмом в голосе. Может ли быть так, что Калипсо говорит от чистого сердца? Способна ли эта девушка, вынашивающая под своим сердцем дитя, лгать во имя поддержания равновесия хотя бы на мизерной территории Лагеря Полукровок? И если да, то почему я не ощущаю фальши в ее голосе? А если нет, тогда что не позволяет мне выслушать ее? — Ты ничего не съела на ужине. Пожалуйста, не заставляй меня волноваться за тебя. — Не стоит за меня волноваться. Возраст мне еще позволяет нести ответственность за свои действия. — Так не пойдет, — остановила меня Калипсо, накрыв мою руку на песке своей ладонью и ощутимо сжав ее, давая почувствовать, насколько бесценна для меня была поддержка практически незнакомого мне человека. — Для начала ты мне пообещаешь, что будешь есть, несмотря на то, что ожидает тебя в будущем. — Это глупое обещание. Сегодня я не могла заставить себя есть, и ты знаешь причину этого. Я не хочу об этом говорить, потому что не готова еще переварить то, что увидела сегодня. И мне нужно идти, потому что последний шанс уже упущен. Нет, Аннабет, сейчас ты встанешь и отправишься в дом под номером три и вытрясешь всю правду из него, даже если в это время он будет крепко спать, восстанавливаясь, как и все полубоги, от полученных травм в физическом и даже моральном плане. На этот раз дипломатия отойдет на второй план. Больше времени нет. Уже не осталось ничего. — Всем нам приходится жертвовать своими силами, временем, чувствами. Но ведь и цели нет благороднее. Мы добровольно связываем свои жизни с близкими и дорогими людьми, не осознавая, сколько времени нам даровано на это. Этим и прекрасна смертная жизнь. У тебя есть только одна попытка. Второго шанса после смерти не дано. — Но он вернулся, — ощущая, как болезненно сжалось сердце в груди, и выдыхая от тех эмоций, которые постепенно начали ускорять мое сердцебиение. Он вернулся тогда. Вернулся ко мне. Я не в силах потерять его снова. Пусть страх еще живет во мне, но ему никогда не удастся разорвать нити наших с Перси судеб, которые были намертво переплетены еще задолго до нашего рождения. В столовой, после Захвата флага и еще до конца неосознанного боя, я чувствовала страх в каждом полубоге, которому так и не довелось принять участия в усмирении героя. Они все упали на землю. Они все уснули глубоким сном, не сумев преодолеть отделяющее их от Перси расстояние. Нет, от тех серых глаз, которые в упор смотрели на меня. «Ему» не нужно было следить за боем, потому что все его тело работало подобно смертоносной машине для убийств. Но он не убивал. Он даже не пытался атаковать. Лишь насмехался, отбивая несовершенные и неотработанные выпады полубогов, не теряя ни грамма энергии и при этом, казалось бы, наоборот, только увеличивая ее благодаря их тактическим неудачам. И Кларисса пыталась его остановить. И Уилл тоже. Джейсон, Пайпер, Малкольм, Лео, все старосты домиков, наши преданные друзья. Они все сражались в первых рядах, защищая собой надеющихся отличиться в этом бою, еще совсем юных и не ведомых инстинктом самосохранения полукровок. Они бились до последнего звона соприкоснувшихся клинков из небесной бронзы. Вот только я уже тогда знала, для кого он сберег силы. Для единственной схватки, которая действительно была важна «ему». И в этой схватке противником была я. — Что бы не произошло, помни, кто ты есть. Не позволяй отчаянию руководить собой, — проговорила быстро Калипсо, когда вдалеке я услышала голос, выкрикивающий мое имя. — Аннабет. — Аннабет! — Ты управляешь только своей жизнью, не забывай это. Иногда стоит отступить, отойти в сторону и принять тот факт, что в этом мире что-то может меняться в независимости от твоего мнения. — Я не понимаю. Сейчас я и правда не понимала, что хотела донести до меня Калипсо, но она настолько сильно стискивала мое запястье своими пальцами, что отстраниться от нее я не могла. — Аннабет, вот ты где, — голос Пайпер на этот раз прозвучал еще ближе, только все свое внимание я сосредоточила на серьезном тоне бывшей богини. — Отступи. Это не означает сдаться. Вовсе нет. Просто порой обстоятельства, касающиеся судеб наши любимых, сильнее нас. А помощь лишь усложнит все. Не протягивай руку. Не вытаскивай его на берег. Позволь течению нести его. — Ты ей сказала? — перебила речь Калипсо Пайпер, подбежав к нам. — Сказала что? — еле выдавила из себя я, больше не ощущая давления на своем запястье и тщательно исследуя их виноватые взгляды. — Перси, он… — Мы должны идти к Хирону. Они закрыли его в клетке, — торопливо бормотала Пайпер, указывая в сторону Большого дома, которого не было видно с такого огромного расстояния. — Это не клетка. — Что за клетка? — Идем же, они собирают военный совет. И темой для обсуждения станет дальнейшая судьба Перси.