За границей стереотипов

Резкие размытые картинки мелькали перед моими глазами все время, на протяжении которого реальность потеряла для меня всякий смысл, как и ощущение опоры под моими ногами. Очнулась я уже в темноте, которую с готовностью восприняло мое зрение. Но только не разум, который все твердил, что не может быть настолько безопасно в неизвестном пространстве. Вот только может. Именно это я и испытывала, цепляясь пальцами за края чего-то жесткого под собой. — Талия, тише, тише, успокойся, — этот лживо умиротворенный голос действовал успокаивающе на мою нервную систему, что лишь ускоряло мое сердцебиение. — Почему здесь так темно? Где я? Что со мной произошло? Я умерла? — Боги, не драматизируй, Грейс. Правда, еще никто и не сравнивал мое жилье с царством самой Смерти, — донесся уже с совершенно другой стороны от меня знакомый насмешливый тон, от теплоты которого мурашки издевательски медленно поползли по телу. — Ты в моем домике, а в нем нет места дневному свету. — Я должна видеть тебя. — Тебе придется либо смириться, либо немедленно уйти. Своим принципам я изменять не намерен, — жестко отозвался Нико, находясь уже далеко от меня, где-то за тем толстым слоем тьмы, в котором мне не суждено было видеть его лица. Я доверяла исключительно своему слуху, с помощью которого и определила, что в этом домике я пробуду еще, как максимум, несколько секунд. — Я не прошу изменять своим принципам, ди Анджело. Я прекрасно знаю, что ты не оступишься никогда, потому что в тебе нет слабости. В тебе нет ни грамма человечности. Ты не любишь никого. Ты жалок, но именно отсутствие чувств и делает тебя сильным. — Это все? — пренебрежительно хмыкнул он, после чего я была вынуждена встать с кровати из-за рук, которые прочно схватили меня за майку и потянули вверх. — Все еще считаешь, что мне стоило спасать жизнь того смертного паренька, в которого тебе довелось влюбиться? — Я не влюбилась! — А что ты сделала? О, конечно, ты его жалела. Именно это ты и делала, Грейс, — прорычал Нико, не давая мне даже пошевелиться. — Он ушел вовремя. Так определили мойры, так было написано в книге моей Госпожи, — четко проговаривал ди Анджело, когда мне в нос ударил резкий запах крови. — Ты презираешь меня, но мне плевать на это. Ведь я силен, Грейс, благодаря тому, что нихрена не чувствую. Так ты говорила только что? И ты права. Вот только ты не знаешь, какова была цена моего безразличия. Ты не знаешь ничего, — его голос даже не превышал громкости безэмоционального голоса, но я не боялась все равно, потому что от его тона лишь теплота образовывалась внутри моей грудной клетки. — Почему от тебя пахнет..? — Твоего Микки больше нет. Сколько еще близких ты должна потерять, чтобы осознать, что только бездушным тварям есть место в этом мире? — наконец, прокричал он, бросив меня на нечто до ужаса твердое. Кровать. Это была кровать. А твердым предметом являлся матрас, на котором терзал свое собственное тело Нико. — Ты хотела видеть меня. Пусть будет так, как ты того желаешь. В следующую секунду послышался звук разрывающейся плотной ткани, вслед за которым в помещение ворвался поток тусклого послезакатного света, безжалостно жалящего последними крупицами своей яркости мои адаптированные к темноте глаза. Лишь через несколько долгих минут я смогла позволить себе сфокусировать зрение на нечетком силуэте, который впоследствии приобрел искаженное злостью лицо и тело, большая половина черной одежды на котором была насквозь пропитана кровью. Я знала это, но все равно желала убедиться в своих поспешных выводах. — Я мразь, Талия, потому что, не раздумывая, всадил меч в тело Перси. И сделаю это с каждым, если моя жизнь будет под угрозой. Я доверяю только себе, запомни это уже раз и навсегда. Я не привязан ни к кому. Пора и тебе последовать моему образу жизни. Иначе рано или поздно ты погибнешь из-за такого же беззащитного «Микки». Жалкого смертного, чья судьба… — В моих руках? — … тебя не касается, — закончил он, напрягаясь и отступая к окну, с которого сорвал черные шторы и ткань которых сжимал теперь в своей руке. Его глаза сужались все сильнее с каждым моим шагом, приближающим меня к нему. Я не нуждалась в детальном рассматривании великолепного, но до сумасшествия мрачного и безликого внутреннего интерьера его домика, от созерцания которого захватило бы дух у каждого полубога, если бы всю эту пугающую красоту ди Анджело не решился спрятать во тьме. Но лишь мне он открыл эту тайну. Полубогу, так долго подавляющему свою заинтересованность к самому крайнему и, казалось бы, безлюдному сооружению во всем лагере. Внешний стиль домика детей Аида завораживал, заставляя всякий раз бороться с искушением посмотреть, что же скрывается за слоем абсидиановых плит, и напомнить себе о том, что этот безвкусный череп над дверью обязан был вызывать отвращение. Но не вызывал. Не так часто, но Артемида призывала нас, своих верных охотниц, к барьеру Лагеря Полукровок для обеспечения дополнительной безопасности. И вечно на мои глаза попадался этот домик. И Нико. Неуловимый, быстрый, продолжение тех теней, которые безоговорочно подчинялись ему. Вот только у теней не было привычки тренироваться посреди ночи с отрядом скелетов, призванного специально с этой целью. А еще тени не снимали свои испорченные порезами футболки и рубашки и не вытирали ими свое мокрое от пота и в меру накаченное тело. Тени достаточно много чего еще не делали, что с такой отработанной легкостью удавалось Нико. — Я знаю, сколько вреда причинило Перси лезвие твоего меча. Я знаю, что ты все просчитал, — произнесла я, с каждым последующим шагом все увереннее сокращая расстояние между нами, которое он всячески пытался оставить неизменным. Для меня самым главным оставалось то, что Нико не пытался заткнуть меня, а вместо этого внимательно вслушивался в каждое мое слово. — Ты привязан. И уже давно. Именно эта привязанность и питает твою решимость показать всему миру свое равнодушие. Но ты не сможешь долго оставаться безучастным. Однажды ты сделаешь ошибку. Мы все ошибаемся, поверь мне, — с трудом шептала я, положив руку на его грудь и почувствовав уже намного сильнее металлический запах крови. — Я сократил эту вероятность до минимума, — сглотнув, произнес Нико, затравленно следя за моими руками, одна из которых потянулась к краю его рубашки. — Что ты делаешь? — Ты весь в крови, — отчаянно пробормотала я, с облегчением осознав, что он даже не собирался сопротивляться. Именно поэтому через секунду передо мной стоял по пояс оголенный сын Аида, грудь, шея и руки которого были измазаны запекшейся когда-то липкой горячей красной массой. — Мне нужно искупаться? — выдохнул сквозь стиснутые зубы он, когда мои ладони заскользили по его незащищенным одеждой мышцам плеч, дотрагиваясь до бьющейся на шее жилки и спускаясь к прессу. — Да. Нужно. Наверное, — бессвязно что-то говорила я, пересиливая себя и возвращая взгляд к его глазам. И лучше бы я этого не делала, потому что следующими по списку числились губы ди Анджело, которые еще утром прикасались к моим собственным. На нашем общем счету было ничтожное количество поцелуев, а борьба с желанием увеличить это число являлась непозволительной роскошью для меня. Я больше не могла оставаться холодной, уравновешенной Талией Грейс рядом с полубогом, от одного упоминания имени которого мои колени подгибались, а ноги, вообще, отказывались держать вес моего тела. Я становилась другой. И мне это нравилось. Мне нравилось чувствовать себя живой при совершении, пожалуй, самой непростительной моей ошибки. — Хорошо, — этот бездушный тон был в сто раз больнее любой пощечины, полученной за чужие грехи. И вот этого я всю свою жизнь и боялась. Безответной привязанности. Звучит поэтично, не находите? Вот только нет ничего духовного в этом словосочетании. Сколько чувств я позволила себе пропустить через свое сердце? А сколько эмоций оказалось в моих глазах из-за моей беспомощности перед его близостью? И сколько отчужденности я увидела в расширенных стеклянных зрачках взамен моей открытости? И я ведь все это заслужила. Я приму это равнодушие, как должное, как урок, который не раз и до этого преподносили мне близкие, которых я впустила в свою душу. Я буду презирать себя, а не его. Я буду видеть в этом свою ошибку, а не его бесчеловечный «подвиг». Я найду около сотни оправданий и в конечном счете просто потеряю свою веру в них. Я не буду бороться, потому что не вижу и Вам не советую видеть смысл в том, чтобы доказывать человеку, что Вы лучше всех на свете. Это невозможно. Вы либо будете причислены к общей массе близких людей, либо на Ваше место в конечном счете окажется совершенно другой. А Вы утратите любые привилегии. Вы останетесь там, в далеком забытом прошлом, брошенным и ненужным уже никому. И этого боятся все. Но никого это чувство и не пройдет стороной. Оно не оставит Ваши души до тех пор, пока Вы сами все не испортите одним необдуманным словом. И поэтому Вы будете мучительно долго подыскивать идеальные фразы, которые не выразят все Ваши чувства, но при этом оттянут момент неизбежного трагичного финала. И большую половину из них Вы обязательно навсегда удалите из коры головного мозга, послав к черту свою жажду познаний. Вы непременно научитесь подавлять свое любопытство, ужасно долго выбирая между синим и красным проводком. И Вы выберете. Поверьте, выберете. И бомба взорвется, разнеся Ваше тело, душу, сердце и разум на кусочки, на отдельные кусочки, которым не суждено уже будет никогда больше соединиться в единое целое. Это я и испытывала в тот момент, когда Нико так непринужденно оттолкнул меня от себя и скрылся за черной дверью, ведущую в ванную комнату. Только в это мгновение я и осознала, что и он тоже способен был причинить мне боль. Теперь еще и он.

Нико

Я должен был повиноваться голосу разума и отнести ее в домик Зевса, как и безучастно велел Джейсон, выискивая в толпе пробудившихся ото сна полубогов Пайпер. Вот только Талия его тогда не волновала. Конечно же, ведь она еще дышала, в то время, как жизнь Маклин осталась под вопросом. Не волнуйтесь Вы так, ведь он нашел ее. Правда, не опишу Вам, как «страстно Грейс прижимал ее к себе и целовал дрожащие губы». В это время меня беспокоила одна взбалмошная девчонка, мертвым грузом повисшая на моей шее как в прямом, так и в переносном смысле, и не дающая ясно осмыслить произошедшее. Перси дышал. Аннабет спасла мою жизнь (кстати, теперь я стал ее немного побаиваться). А все свои силы Грейс отдала мне. Понимаю, звучит довольно странно и совершенно не понятно, но именно из-за того, что я неконтролируемо впитал в себя практически всю ее жизненную энергию, Талия и потеряла сознание. Пронзая тело Перси мечом, я думал только о том, как бы скорее вытащить задницу Грейс оттуда. И, возможно, поэтому она и стала жертвой исчезнувшего самоконтроля. Боги, я боялся ее потерять! Да давно я плевал на свою жизнь. Вранье. Все, что сказал ей до того, как закрыться в ванной, было ложью. Вот только я не уверен, что у меня получилось ее обмануть. И если все же удалось, то это будет лучшим цирковым представлением за всю мою двуличную жизнь. Только она видела меня разным. Только ей вечно удавалось беспорядочно срывать с моего лица маски. Но когда же Талия уже поймет, что их слишком много и что ее рука устанет еще до того, как она преодолеет и половину пути? Ей не вытащить меня из моего персонального Ада. Это не доведется пережить никому, кроме меня. Я не позволю. Она не станет проходить эту полосу препятствий рядом со мной. Потому что я так решил! Что она со мной делает?! Да мне даже в одиночестве с трудом получается сдерживать себя! Она ничего не знает! Она не должна видеть во мне хорошее! Его нет! Может, когда-то и было. Но не сейчас! Она не права. Я не могу. Я не могу никого любить. Они погибают. Они все оставляют меня одного. И она тоже оставит, как только поймет, что меня нельзя спасти. Она уйдет. Я видел это в ее глазах. Ведь я оттолкнул. — Тебе не помешало бы тоже искупаться, — все с тем же пофигизмом произнес я, поворачиваясь к ней спиной и указывая рукой на дверь, из которой вышел пару минут назад. А она все это время ждала. Ей стоило уйти именно сейчас. Ведь я позволил. Я сам создал идеальный момент для ее молчаливого ухода. Но она им не воспользовалась. Снова. — Мне помочь тебе. Не думай, Талия. Пожалуйста, не позволяй себе этого. Ты ведь поймешь, что я лгу. Ты же всегда с такой легкостью это различала. — Не в твоих принципах. Эта фраза заставила меня резко развернуться и наткнуться взглядом на освещенную ненавистным светом жесткую неудобную кровать, напоминающую мне каждую ночь, проведенную в лагере, какова плата детей Аида за дарованную им жизнь Богом Царства Мертвых. Я знал свое место в этом мире. И моя роль была ничтожна. Но только не ее. Она не должна была позволять своему голосу срываться на всхлипы. А именно это я и услышал перед тем, как нас разделила прочная лакированная дверь. Я не должен занимать в твоей жизни никакого места, Грейс. Ты этого не понимаешь, но я уберегу тебя от ошибки. Все ошибаются, верно? А ты не ошибешься. Ты будешь все той же идеальной Талией Грейс. Той хладнокровной и безразличной ко всему дочерью Зевса, которую я увидел в тебе при первой нашей встрече. Ты еще многого не знаешь о себе. А я знаю. Ведь та встреча холодной зимней ночью не была случайностью. Я желал увидеть тебя. Пусть и единственный раз так близко, но именно твое лицо я мечтал запомнить в последние минуты своей жизни. Но ты не узнаешь и этого! Твоя жизнь дорога для меня. Ты будешь жить. Пусть моя жизнь в обмен на твою и не устроила мою Госпожу, но ты все равно не умрешь. Моя… близкая, дорогая Грейс. Почему я могу любить тебя только в своих мыслях? — Не оставляй меня, пожалуйста. Скоро что-то произойдет, я это чувствую. Не оставляй, только не оставляй меня. Я поднял руки прежде, чем ее собственные обвились вокруг моего торса, а лицо оказалось скрыто от моего взгляда под мокрыми черными волосами, вода с которых стекала по изгибам моего торса и впитывалась в полотенце, обмотанное вокруг моих бедер. Все, что мне оставалось, так это слышать ее надрывный от громких всхлипов голос и нерешительно опускать поднятые руки вниз. — Я спятила. Скажи, что я спятила. Скажи это, пожалуйста. Я не смел выполнить ее просьбу, хотя каждая клеточка моих любящих мыслей умоляла подчиниться ей. А я не мог. Я даже не пробовал отвести от нее свой взгляд. Больше не было смысла отстранять ее от себя. Она тянулась. Сейчас она была беззащитна, открыта, душевно нага передо мной. А я перед ней. Боги, я не оттолкнул! Вместо этого мои руки стиснули ее талию, скрытую от меня красным полотенцем, которое в одно мгновение перестало вызывать отвращение во мне. Между нами оставалось лишь оно. Одна преграда. Одна возможность. И она не умрет. Этого не произойдет ни сейчас, ни завтра, ни в день свадьбы Перси и Аннабет. Теперь я знал это точно. Ни одно любимою мною чистое создание не попадет в книгу Смерти еще довольно долгое время. А попавшие туда, в скором времени исчезнут из нее. — Посмотри на меня, — как бы не противился, но все же с нажимом скомандовал я, сжимая ее еще сильнее в своих объятиях. — Смотри на меня. В этот раз мне пришлось самостоятельно приподнять лицо Талии за подбородок, позволяя себе в полной мере насладиться теми чувствами, которые она неосознанно вливала в меня. Любила ли она меня? Это не имело значения. Мне было достаточно той любви, которая жила в моих мыслях. Но не в сердце. В том, чего не было, любви быть не могло. — Ничего не произойдет. Я буду рядом. Ты ведь слышишь меня? Понимаешь? Ну скажи хоть что-нибудь, — умолял я, приблизив свое лицо к ее настолько, что наши носы соприкасались без лишних движений. — Грейс… Я буду рядом с тобой. — Не обещай! — воскликнула она, опалив мои дрожащие холодные губы своим горячим учащенным дыханием. — Только не обещай. Я не хочу, чтобы ты остался в моей памяти одним из «многих». — Талия… Моя Талия. На несколько секунд, но всецело моя. Как и слеза, которая, оставив мокрую дорожку на моей щеке, достигла моей верхней губы и исчезла в поцелу… — Ой!

Аннабет

— Подождите, я не успеваю за вами. Прошу вас. Аннабет. Пайпер. Не соображала. В голове был только Перси. Клетка. Собрание. А за спиной Калипсо. Беременная Калипсо. Беременная взволнованная Калипсо. — Так, расслабься, все хорошо, — успокаивающе проговорила я, равняясь с ней и приобнимая за талию. — Уф, я думала, что эта фраза будет принадлежать мне, — с улыбкой ответила Калипсо, схватившись за бок и нещадно втягивая огромными порциями кислород. — Ох, прости, пожалуйста. Если Лео на меня накричит, то и поделом мне. Малыш, тетя Пайпер обязательно расскажет тебе однажды, сколько лекций прочитала твоему папе до того, как он почувствовал ответственность за твою жизнь и счастье твоей мамы, — проговорила возле ее живота Маклин. — Не переживай, Пайпер, не все же следует знать мужу. Порой бывает уместнее промолчать. — Если бы у меня была хоть крупица твоей мудрости, то многих ссор мы могли бы избежать с Джейсоном, — как-то грустно, но в то же время ласково произнесла Пайпер, беря Калипсо под другой локоть и уже в спокойном темпе преодолевая оставшееся расстояние до Большого дома. — Девочки, я вас умоляю, хватит уже идти, как черепахи. Я беременна, а жертва недельного отсутствия сна. Жертва. Отсутствие сна. Перси. — Иногда эта забота радует. Но в чрезмерном количестве жутко напрягает. Вы еще вспомните мои слова, когда вот здесь, — она указала рукой на голову, — памяти станет меньше. А вот здесь, — на этот раз погладила так трепетно и нежно мой живот, положив другую ладонь на свой, — окажется твое настоящее и будущее, весь твой мир. — Ну наконец-то. Только вас с Пайпер и ждут все, — даже немного обвинительно прозвучал голос Лео, открывающего перед нами двери и пропускающего внутрь Большого дома. — Я так понимаю, что бывшую богиню на совете не ожидают увидеть? — Я скажу даже больше. Я не позволю, чтобы ты на нем присутствовала. Подумай о безопасности нашего ребенка хотя бы. Сейчас лишнее волнение нам ни к чему. — В какой момент ты стал таким занудой? — Пайпер, есть вещи, над которыми шутить не стоит, — отрезал отчаянно он, являя миру идеал сильного, волевого мужчины, которого мне не доводилось видеть никогда. — Но ты раньше шутил и над ними. — Ох, родная, он обязательно извинится перед тобой за свою грубость после собрания. Верно? — поинтересовалась Калипсо, нахмурив брови. — Конечно, детка, — так преданно прошептал он, наклонившись и поцеловав свою жену в лоб, после чего все морщины на нем разгладились. — После собрания, — обратился Лео к Пайпер, сжав ее руку после того, как благополучно передал Калипсо в руки одной из дочерей Афродиты. И только в этот момент я осознала, насколько сильно он был обеспокоен. Его руки подрагивали, а глаза не выражали ничего. Это была совершенно незнакомая мне личность. Усовершенствованный прототип моего старого доброго друга, в комплектацию которого, к сожалению, уже не входило, видимо, безоговорочное подбадривание нуждающихся в хотя бы капле света и тепла, которыми, казалось бы, еще совсем недавно одаривал он. Этот мир потерял многое. — Сейчас же я требую получить ответы на все свои вопросы. Что за клетка, в которой держат Перси? Почему он находится в ней? Какова..? — Клетка? Да вы все издеваетесь что ли? Неужели мое изобретение похоже на клетку? — Аннабет Чейз, сядь на свое законное место. Немедленно, — четко выделил интонацией каждое слово Хирон, указывая рукой на стул, который действительно когда-то принадлежал Аннабет Чейз. Вот только тогда это была, смею Вас заверить, староста домика Афины. — Это место не является моим. — На этом собрании, как ты видишь, не присутствует ни единого незнакомого тебе лица. В этой комнате находятся твои друзья, вся твоя семья. Семья. Они ведь все были моей семьей. До тех пор, пока я не отказалась от них, выбрав смертный мир и Перси. Но Хирон просчитался в одном. Лишь единственное сдерживало мои слезы. Эта та часть этой огромной семьи, которая находилась в неизвестном мне месте. В «клетке». Он забыл, что Перси является даже большей частью этой семьи. И ей угрожала опасность. — Он дорог нам всем. Но иногда любовь может затмить прозрачную сторону истины. — Ты учил меня выживать. Ты сотворил из меня героиню, Хирон. Все присутствующие в этой комнате полубоги стали признанными героями благодаря твоему терпению. — Мои дети со мной. Я чувствую их веру. Я горжусь ими. Всеми вами! — громогласно заявил он, попытавшись встать с инвалидной коляски, но умерев свой пыл гораздо раньше. — Я знаю это. Мы все знаем, — произнесла я, замечая уверенные кивки со всех сторон. — Ты гордишься нами. — Всегда. Я всегда видел в ваших глазах намного больше, чем боевой дух прирожденных воинов. — Но ты учил нас и прислушиваться к голосу собственного сердца. Мы боролись за жизнь, за надежду, за любовь. Ты не сделал из нас машин для убийств. В каждом из нас живет благодарность тебе за то, кем мы стали, пользуясь порой твоими советами. И Перси был одним из нас. — Каков итог твоей речи? — осведомился как всегда вовремя Хирон, коснувшись кончиками пальцев своей бороды. — Где он? Верни его. Почему вы собираете совет, когда ничего ужасного не произошло? — Ты что, совсем рехнулась? Тебе смертные мозги промыли?! Да он же накинулся на детей! — Шерман, не забывай, что это те дети, которые привязали тебя к дереву практически голым. — Закрой рот, Стоулл! — Ребята, пркратите. — Миранда, не лезь. — Кстати, под одном твоей кровати. Эй, а какое у него было лицо? Да брось. Ну, Миранда. Ну, ответь. — Тихо! — прокричал громче всех Хирон, вмиг остановив шум. — Вы прекрасно осознаете, что именно такие испытания и сплочают нас. И это не дает тебе право, Шерман, принижать достоинство члена нашей семьи. — Обезумевшего, свихнувшегося, съехавшего с катушек. — Думаю, достаточно, Поллукс. — А что здесь делает она? — раздался пренебрежительный голос Батча Уокера, направившего свою увесистую огромную руку в сторону Талии. — Она не является охотницей, следовательно, не имеет никакого права оставаться на собрании. — Тебя волнуют правила, Уокер? Тогда я смогу показать тебе несколько вариантов твоей смерти для того, чтобы ты закрыл свой рот и не открывал его до тех пор, пока я этого не позволю. — Успокойся. Стоило Грейс это сказать, как Нико тут же расслабился и замолчал, совершенно незаметно для остальных (но только не для моего внимательного взгляда) сжав ее локоть. К сожалению, я уже не могла анализировать происходящее, поэтому выбросила эту тему в корзину завтрашних тем для разговоров. — Кловис вместе с Холли и Лорель опрашивают ребят, пытаясь узнать причину неожиданного возникновения массового сна. — Что будет с Перси? Почему его судьба никого не волнует?! — Я знаю, о чем ты думаешь. — Хирон, твои знания не помогут, — раздраженно бросил обвинения Джейсон, за все время собрания не выпуская Пайпер из своих объятий. — Это будет честное голосование. Этот голос я уже и не рассчитывала услышать, но Кларисса все же встала со своего стула и обрушила обе ладони на стол, вернув давно позабытую тишину. — Кто за то, чтобы обезопасить Перси от испуганной толпы полубогов и защитить полубогов от еще неизученных приступов агрессии Джексона? Ну же, ребята. Давайте, мы же решаем его дальнейшую судьбу. Ведь мойры теперь перекинули часть своей работы на нас, — саркастически отозвалась Ла Ру, ухмыльнувшись. — Неужели нет никого? Что ж, тогда принимайте первый голос. Вслед за этим ее рука метнулась вверх, вышибая воздух из груди каждого полубога. — Кларисса, что ты делаешь? — Прости меня, но так велит мне долг. — Мой долг мне велит следовать за сестрой, — поддержал Ла Ру Шерман, уверенно поднимая свою руку. — Всего лишь два голоса. Это ничего не… — Я на стороне обдуманных решений. — Миранда, прошу… — Домик Гекаты целиком и полностью в моем лице отдает голос за предложение Клариссы Ла Ру. — Этот сукин сын выпутается из любой ситуации, — объявил Батч, давая шанс рассмотреть свою руку. — Мне очень жаль, но я желаю только помочь. — Уилл, он ведь твой друг, — отчаянно прошептала я, сдерживая слезы. — Именно поэтому таков ответ домика Аполлона. — Поллукс, ты чего, перебрал что ли? — Я знаю Перси. Этот парень не дал мне сражаться с поломанной рукой. Пусть эта плата и странная, но я уверен, что спасаю его точно так же, как и он когда-то меня. Еще один голос. — Лео? Услышав свое имя, Вальдес вздрогнул, словно надеялся на то, что о нем благополучно забудут. Но этого не произошло. И именно поэтому я пристально смотрела на него в надежде услышать желаемое. Но вместо этого получила молча поднятую руку и болезненный удар в область сердца. Он предал его. Он предал мое доверие. — Мы совершаем ошибку. Неужели вы этого не видите? — не выдержала Пайпер, вырываясь из объятий Джейсона и с разочарованием смотря на собравшихся. — Я против этого. Ни в какую клетку Перси не посадят. — Мне безумно жаль. Я, правда, прошу искреннее прощение, Аннабет. Но я пойду сейчас за той, кто хотя бы понимает, что произойдет после этого голосования. Руку Фрэнка я видеть уже не могла, поэтому, наконец, упала на стул, стараясь дышать глубоко. А дальше не помню практически ничего. Лишь заявление Хейзел о том, что она отказывается принимать чью-либо сторону, и заключительную речь Хирона, завершающую это собрание, на котором, кажется, определилась и моя дальнейшая судьба тоже. — До назначенной даты свадьбы Персей остается под строжайщей охраной детей Ареса и Марса в месте, доступ к которому запрещен для Аннабет Чейз. Кларисса Ла Ру отвечает за безопасность Персея Джексона. И на этом собрание окончено. — Аннабет, вставай же. Аннабет! Кто-нибудь, помогите!