Нико
— Ты не должна понимать это. — Понимать что? — отстраненно спросила Талия, прижимаясь к моей груди своей спиной и не давая увидеть ни единой крапинки боли. Потому что ее эмоции заслоняла плотная стена непробиваемого льда. И все же язва. Вслушивается ведь в каждое мое слово, но все равно делает невинный вид. — Ты сближаешься с Госпожой. — А это плохо? — Талия! — вскрикнул я, запоздало снижая громкость, перед этим весьма удачно сумев привлечь внимание практически всех полукровок, занимающихся в центре Арены и отдыхающих на своего рода трибунах. В число вторых входили и мы с Грейс. И мы больше не прятали свои… эмм… «отношения»? Да, наверное, их мы и не скрывали от полукровок, чье мнение не играло ни для одного из нас особой роли. Хотя она все еще затравлено вжималась в меня и теснее скрещивала мои руки на своей талии. Не была готова к этому. Но я все равно принял решение. Открыто. Я так хотел, чтобы мы стали хоть немного «нормальными». Но она напрочь все пытается перечеркнуть, начиная копаться в том, что постепенно и приблизит ее к смерти. — Что там происходит? — Ох, хорошо, мы перенесем этот разговор. Но как только ты окажешься в моем домике, ничто не сможет отвлечь меня. — Посмотри же, — настояла Талия, обхватив мой подбородок своими пальцами и повернув мою голову на несколько градусов влево, чтобы показать, как постепенно приближаются друг к другу две соперницы. В одной из них можно было с легкостью узнать… — Нет, но это уже слишком. — Оставь, — встрял я, не давая ей испортить все наши совместные труды, а заодно и дальнейшую судьбу Аннабет. — Она справится. — Кларисса с ума сошла. Эва тренируется день и ночь. — А техника Чейз давно отточена до совершенства, — возразил я, борясь с желанием распустить этот непонятного происхождения пучок на ее голове, именуемый гулькой, и зарыться лицом в ее пусть и не самые длинные, но до скручивания внутренностей источающие неописуемый аромат волосы. В возвращенной гордости Аннабет, готовящейся сейчас к поединку в самой сердцевине Арены, я был уверен. Не на сто процентов конечно же. Но был. А Эва мне казалась эмоционально нестабильной. И это никак не вязалось с образом расчетливой дочери Афины. — Но она не готова еще к этому. — Никто из нас никогда не был к этому готов. Она знает, что делает. Она должна же ведь знать, так? Мне оставалось только надеяться на ее адекватность. — Дыши ровнее. Иначе мы вновь окажемся в мире теней по моей прихоти. И шантаж помог мне успокоить учащенное сердцебиение Грейс, которое невозможно было не ощутить даже через одежду. Но в таком состоянии она пробыла не так уж и долго. А если говорить чистейшую правду, то всего лишь неполную минуту, по истечению которой обе девушки на арене, не сговариваясь и при этом одновременно, скрестили свои кинжалы, намереваясь как можно скорее покончить с этим поединком. И это было невероятно. Никогда еще я не видел борьбы настоящего и прошлого. Но эти ипостаси Времени имели единую душу. Духовный лик. Плоть и кровь. Две стороны одной монеты. А ведь Аннабет и Эва даже не осознавали этого. Что Аннабет удавалось лучше всего, так это ближний бой. Скоростью, напористостью и точностью она брала верх даже над Джексоном. Но Эва ничем не уступала в мастерстве своей «сестре», парируя один удар за другим и не сбивая с ритма свое пока еще размеренное дыхание. Их поединок действительно больше походил на реальный бой. Но за что они боролись? И была ли хоть какая-то цель у этой схватки? Если они старались друг другу что-то доказать, то ничто из этого не будет считаться причиной достойной победы. — Черт! — воскликнула Талия, не упав с трибун благодаря моим рукам, от которых не могло укрыться ее волнение и страх за каждое движение подруги, кстати, упавшей на землю и только чудом не принявшей смерть от острого лезвия кинжала. А Эва бы не промахнулась, если бы Аннабет не перекатилась на живот и не ударила бы «сестру» ногой в бедро. — Ох, в последнее время я все чаще слышу от молодежи подобные речи. Еще бы я не узнал его голос и вечные упреки в нем. Голос, диктующий об ошибках, недочетах и неточностях, которые следует исправить уже в перерывах между вдохами в его поучительном тоне. Да и как память может стереть человека, от крика которого проснется даже мертвый. — Сэр… — И это дочери Афины? — равнодушно спросил он, прищуривая глаза и не отрывая их от набирающего все новые и неожиданные обороты боя. С окончанием его мысли Аннабет вновь оказалась на земле, а Эва безраздумно наносила удары. И всякий раз ее кинжал натыкался на лезвие Чейз, которое она выставила перед собой в надежде спасти свою голову от многочисленных увечий. И большая их половина, поверьте, была бы смертельна. — Она совсем рехнулась! — озлоблено кричала Талия, направив весь свой гнев на Клариссу, не предпринимающую никаких попыток остановить эту бойню. — Тебя разве не учили не вмешиваться в чужую судьбу? — все также спокойно произнес он, не оторвав своего пустого холодного взгляда от обезумевшей Эвы, чьи эмоции заслонили шепот разума. — Живи своей и не стремись спасти всех и вся. В конечном счете вместо взаимопомощи ты получишь самоунижение. И будешь считать себя виновницей всех несчастий. Начнешь ненавидеть себя. Забудешь о жизни. И в итоге сгниешь в собственной беспомощности и жалости к себе. Никто не пожалеет. А для таких, как ты, жалость сравнима, пожалуй, только что с приговорением к смертной казни. Осталось совсем немного. Палача выбери и распрощайся с близкими. — Кто Вы? — Важно не то, кто я. Намного важнее, для чего я появился здесь, — впервые встретившись с Грейс взглядами и заставив меня напрячься от красных бликов в его выцветших, но когда-то, безусловно, ярко-голубых глазах. — Передайте мои поздравления вашей подруге. И как только он поднялся с трибун, Аннабет отбросила свой кинжал в сторону и, уперевшись ладонями в землю, оттолкнулась от нее. Удар ноги в подбородок оказался настолько сильным, что Эва потеряла сознание. А Чейз грациозно приземлилась на носочки, сумев сохранить баланс. Она победила. Она… Аннабет Чейз одержала победу, Дамы и Господа. — Практически идеально. Вот только есть одно «но». Для дочери Афины это не комплимент. — Кто он? — спросила Грейс у меня, как только мужчина скрылся из поля нашего зрения. Но как я мог ей объяснить, что за существо предстало перед нами, воспользовавшись лишь одним словом? О нем непростительно было бы сказать даже около двух предложений. О таких представителях цивилизации говорят либо до потери пульса, либо замолкают навсегда. — Проблема. Проблема Джексона.Перси
— Хочешь знать, что это было? Боги, я кое-как успел переодеться и вернуть себя в соответствие с «нормальным состояние», а мужчина уже стоял возле решетки, предусмотрительно постучав перед этим по прутьям черной тростью. — Ты хочешь научиться бороться с существом внутри? Ты надеешься в конечном счете избавиться от него? — Да, — уверенно ответил я, приблизившись к прутьям, но рефлекторно попятившись назад, так кстати вспомнив о гениальности Лео. — Тогда мне делать здесь нечего. — Что? Вы именно для этой цели и были призваны Хироном. Вы не покинете лагерь, пока не вытащите тварь из него! — взревел Вальдес, встав окаменевшей оградой на пути человека, преобразившегося из неравномерного пятна в высокого, широкоплечего мужчину, телосложение и мышечная масса которого ни в чем не уступали моим габаритам. И рассмотреть эти габариты мне удалось с трудом, потому что они тщательно были скрыты от взглядов окружающих темно-серой одеждой и черным плащом. И лишь лицо так и оставалось все еще единственной оплошностью этого обезопасившего себя от всего мира параноика. И все равно ни грамма человеческих эмоций не исказило эту идеальную маску безразличия. Хотя столетняя борода с редкими седыми волосками в ней еще наводили на мысль, что и у него были свои недостатки. И только на ней держалось подозрение о его человечности. — Значит, так вы интерпретировали это создание? — А неужели можно представить радужного единорога? Как мне кажется, они не для убийств были сотворены людским воображением, — в привычной колкой манере парировал Лео, указывая рукой на меня. — Открой клетку, — Вальдес сглотнул, потому что мое освобождение пугало и его, как бы он не старался этого скрыть. — Меня не интересует фантазия людей. И уж запомни раз и навсегда, дружок. Хирон уж точно не «призывал» меня. Я не раб. Я вольный странник. И дай Бог тебе не пережить то, что я вынес на своей шкуре. — Почему Вы так говорите? — Сэр. При обращении ко мне, будь так добр, употребляй уточнение «сэр», — сказал он мне, ударив тростью в пол. — Я не верю в Богов. Для меня Бог существует в единственном числе. А теперь открывай, пока терпение не покинуло мое тело. Вальдесу пришлось все же подчиниться, перед этим тяжело вздохнув и обменявшись со мной встревоженным взглядом. И мне вдруг настолько стало стыдно за то, что я позволял своим друзьям переживать за себя. Но длилось это ровно до того момента, пока я незамедлительно не последовал за мужчиной, появившимся в лагере из-за проявлений моих трудностей. — Задержи дыхание. В первый раз всегда бывает трудно. — Что..? В следующее мгновение я упал на колени и панически старался вдохнуть в себя хоть что-то, помимо привкуса приближающегося и практически переваренного завтрака. — Я ведь просил задержать дыхание. А Хирон же предупреждал насчет «смышленого мальчика», — устало произнес мужчина, прикоснувшись к моему запястью и сдавив пальцами вену, отчего мгновенно испарилось любое проявление дискомфорта. — Я считал, что он ошибся. Но твоя сосредоточенность оставляет желать лучшего. Дыши. Дыши и вслушивайся в то, что я буду тебе говорить. Ты ведь меня слышишь? — я смог только кивнуть в знак согласия, хотя от недостатка кислорода каждое его слово раскалывало мою голову пополам. — Я не учитель. Запомни это, дружок. Я наставник. Никакой теории на наших «уроках» не жди. Вместо этого будет царить доверие, уважение, твоя покорность и честность. Я отвечаю правдой исключительно на правду. Хирон умолял меня спасти твою душу. И я сделаю это. Но на своих условиях. — Каких? — прохрипел я, ощупывая пальцами землю под собой, и, все еще не открывая глаз, ужасаясь ее отсутствием. Я упирался коленями во что-то твердое. И это «что-то» уж очень сильно напоминало камень. Горный камень. — Сэр, — поправил он меня. — Каких, сэр? — Никакой твари нет внутри тебя. Это нечто большее. Это чудо. Это друг, но ни в коем случае не враг. Это ты должен усвоить в первую очередь. Ни к никакой борьбе и изгнанию чужой души из тела я подготавливать тебя не буду. Я покажу тебе другой способ. Десятки вариантов. Сотни направлений. Ты поймешь, что можешь сотрудничать, любить и оберегать инородную душу. Она или он. Это шанс. Шанс, который ты не должен упускать. Ты станешь дорожить этой возможностью. Его слова впитывались в мое сознание медленно только потому, что я, наконец, позволил себе открыть глаза и увидеть перед собой в туманном дыму невзрачные, размытые вершины гор. А холод с каждым моим последующим вдохом все глубже проникал под одежду, видимо, надеясь убить меня намного раньше Зевса, в чьи владения я, пусть и не по своей воли, но вторгся. Хотя «дядюшку» вряд ли это будет волновать. Ведь для него гораздо важнее станет осознанием того, что я все же нарушил установленные им границы. — Пора посмотреть своим страхам в лицо. Пора уже позабыть кошмары. Нужно действовать, а не стоять на месте. А сейчас что происходит в твоей жизни? Ты даже не знаешь этого. О каких страхах он говорил, я с точностью сказать не мог. Ведь в последнее время только ими и была наполнена моя жизнь. — Ты мертв сам для себя. Ты жалеешь и одновременно презираешь себя за это. Так как другие будут тебя уважать, когда ты сам на подобное не способен? Но я уверен, что твое решение изменится после этого «урока». В противном случае, как я уже сказал, оставаться здесь я не намерен. Я не умею разговаривать с мертвецами. — Я не мертв. — Чем ты это докажешь? Сегодня у тебя появился этот шанс. Думаю, что ты сделаешь все возможное и даже невозможное для того, чтобы не упасть в глазах старого друга. Ведь это так легко сделать. Поверь. Начни уже сейчас доверять мне. Почему-то при упоминании «старого друга» мое тело напряглось, а мышцы сжались от одной лишь мысли о том, что я вновь увижу призрачные очертания Чарли в ком-либо еще. И в который раз я убедился в правильности суждений этого человека. Я ведь действительно не жил весь этот месяц. Моя душа была мертва. И это я внушил себе сам. Моя душа была мертва! Ведь я умер тогда от руки Дамианоса. Я помню, как тишина поглотила меня, согревая остывшее тело. Но это было не тело. Моя душа. Она уносилась прочь от реальности. Прочь от смертной жизни на Земле. И я желал этого. Я покорился этому течению. А Нико вырвал меня из него! — Ну, здравствуй. Если бы я не поднял голову, то никогда бы и не вычислил по этому мужественно глубокому голосу, кто передо мной находился. Но почему? Сколько времени прошло с нашей последней встречи? Но и в тот раз он был таким, каким я и запомнил его на всю свою жизнь. Никаких внешних изменений. Никакого времени. Ничего из этого не делало нас чужими друг для друга. А сейчас лишь прошлое оставалось тем связующим звеном, которое стереть из своей памяти являлось для меня куда отвратительнее убийства. — Здравствуй…