Талия
Тьма. Я всегда сравнивала ее с одиночеством, потому что ничем иным она не наделяла меня. Только безграничным чувством неполноценности. Я презирала людей, которые находили в ней прибежище и покой. В ней нет ничего, кроме холода. Она не успокоит в минуты боли. Ее попусту не существует. Темнота. Ничего. Лишь черная, непроницаемая бездна. Так я думала, отрицать не имеет смысла. Но руки, его руки на моем теле, не позволяли мне уйти в себя и придаться думам о грядущем. «Думам». «Грядущем». Зоя Ночная Тень бы одобрила мой лексикон. Да и внутреннее составляющее тоже, потому что только сейчас я начинала понимать, что мы действительно могли бы подружиться, несмотря на прошлое. С годами мне все яснее становились ее взгляды на мир богов, я проживала бессмертную жизнь охотницы Артемиды, но так и не не сумела отыскать свое место даже среди них. Запомните, даже если вам через несколько часов исполнится шестнадцать лет, это не дает вам права без согласия родителей присягать на верность госпоже Артемиде и выбирать бессмертия. Пусть ваш отец и вечно занятое верховное греческое божество. Микки бы сумел меня понять. Еще совсем недавно я была рядом с ним. — Что происходит? — Все хорошо. Вот правду же говорят, что, если нечего сказать, не стоит и пытаться. Вместо того, чтобы подавить наплывающие рыдания, я открыла рот, из которого вырвались первые всхлипы. — Грейс, посмотри на меня. — Я н-не могу, — прорыдала я в подушку. Я не знала, что вызвало во мне истерику, но то, что сделал Нико, окончательно добило меня. Он ушел. Просто поднялся с кровати, прихватив часть своих вещей, и с этого момента покой домика Аида нарушал мой усилившийся плач. — Поговори со мной, Талия Грейс. Этот шепот я встретила сдавленным вскриком. — Тебе не нужно плакать. Просто поговори со мной. Все пройдет. — Ты уш-шел. — Только для того, чтобы вернуться. Если бы пару недель назад мне заявили (даже сами боги), что Нико ди Анджело способен возвратиться после ухода, не имея на то веских оснований — скажем, спасение вместе с папочкой Аидом Олимпа от армии Кроноса, — я бы всадила десять стрел в язык предателя, чтобы он не смел больше никому лгать. Но это, как оказалось, и рядом не стояло с последующими сюрпризами, потому что через несколько секунд во тьму домика Аида проник луч света. Он сосредоточился над нашими головами, вовсе не стремясь ослепить, а наоборот, согревая душу и безболезненно прижигая края кровоточащих ран. — Однажды мне довелось помочь Аполлону. Задание он для меня подобрал грязнее некуда, но наградил за его выполнение щедро. И я бы очень удивился, если бы после моего визита в лагерь мужененавистых охотниц он не поделился со мной частичкой солнечного света. А я еще хотел выбросить этот трофей. — Ты нашел отряд? — Это было давно, — приостановил мой порыв Нико и, перед этим попросив разрешения, осторожно лег на кровать, не пытаясь прикоснуться ко мне. — Но я тебя не видела. — Это и не удивительно, ты и мужчин-то не замечала. Что уж говорить обо мне? — Неправда, — пробурчала я. — Это было тайное задание. Когда-то Аполлон помог мне. Я обязан был отплатить ему тем же. Если бы я знал, что встречу там тебя… Мне нужно все ему рассказать. Сейчас или никогда. — Нет, я знал, что ты охотница, что ты дочь Зевса. Я просто не думал… А это сложнее. — Что сложнее? — Меня не учили выражать свои эмоции, Талия. Всю свою сознательную жизнь я подавлял их. Они не выходили за пределы моего внутреннего мира. Сейчас же я действую против своей природы, потому что не могу потерять тебя, — говорил Нико, то замедляя, то ускоряя речь. — Да, Перси куда легче изъясняется. Они с Аннабет много говорят. И обо всем. Они так часто говорили друг другу «я тебя люблю», что это… — Ни к чему хорошему не привело? — Нет. Им больше не нужны слова. Мне порой кажется, что они сказали друг другу все. Разве такое может быть? — Может. Глядя на них, кажется, что возможно все. Я, на заметку, дочь Зевса, а не Афродиты, раскрыла чувства Аннабет еще до того, как она задумалась о том, что в Перси можно видеть «больше-чем-просто-друга». А вот с Перси пришлось повозиться, потому что в его рыбьих мозгах, как бы это не звучало странно, разобраться было, поверьте на слово, намного сложнее. — Я люблю тебя. Может, когда-нибудь и мы с тобой скажем друг другу все и молча будем наслаждаться нашим скромным обществом. — Мне нравится наше скромное общество, — пробормотала я, скрыв свое смущение в ткани его холодной безразмерной куртки на предплечье. — И все же ты уходил? — Я всегда считал, что у меня своя голова на плечах имеется, но решил последовать совету Перси. Примирительные сладости? Не представляю даже, где сын Аида прятал целый пакет этих «примирительных сладостей» из кондитерских, судя по содержанию, европейской части земного шара, но спустя минуту он лежал на коленях Нико. — Обещаю, что не съем все сам, как это обычно делает Перси. Серьезно, он ничего не оставлял Аннабет. Он заставил меня рассмеяться. Небывалая наглость. Из-за него я не переставала смеяться до тех пор, пока не пришла к выводу, что уж слишком довольная улыбка расползлась на лице Нико. Тогда-то я и решила ничего ему не говорить. Главное — его безопасность. И лучшее, что я могла ему подарить — это время. — Так ты снимешь эту ужасную куртку? — А я думал, что из-за нее-то ты меня и терпишь. — Ну, из-за нее тоже…Аннабет
-…пока смерть не разлучит нас… — Жених, — напоминает Гроувер, прерывая наш с Перси зрительный контакт. Боги, как я могла, произнося клятву, забыть о том, что нахожусь на собственной свадебной церемонии? И почему обязанности, возложенные на Хирона, выполняет Гроувер? — Аннабет Чейз… Джексон… Нет, еще не Джексон. Анна… Аннабет… Он не помнил ни единого слова из того листа бумаги, на котором написал клятву, а мне и не требовались они. «Я уже давно вложила в твои руки свою судьбу, душу, сердце, жизнь, Перси. Мне так хочется уже дать тебе это запоздалое согласие. Я произнесу «Да». Ты это знаешь». — Знаю, — прошептал он. — Ты удивительная девушка, Аннабет Чейз. Какие бы препятствия не пророчили нам Судьбы, ты не перестаешь бороться. Аннабет… С каждым словом мне все тяжелее дышать, ткань свадебного платья сдавливает грудную клетку, но я не могу себе позволить упасть в обморок. «Мне так хочется обнять тебя, Перси. Что-то беспокоит меня». Мне нужно всего лишь прикоснуться к нему, чтобы успокоить надвигающуюся панику. Я чувствую, что-то не так. — Конечно, ты это чувствуешь. Пора уже отступить. Не имеет смысла бороться со мной, дорогая. Ты проиграла это сражение. Ничтожная. И это дочь Минервы? Я ожидал намного большего от греков, а они разочаровали. Всегда разочаровывали, — прохрипел он, сжимая пальцами мой подбородок и тем самым не давая возможности укрыться от серых, холодных глаз и исказившихся черт родного лица. — Смотри, потому что я вернулся. Передай грекам, что совсем скоро их настигнет отмщение. Вернулся. Спустя столько лет. Я С… — Это невыносимо. Я похожа на няньку? Скажи мне, разве я хоть немного на нее похожа? Ты пугаешь полдомика своими криками. Еще ни одно утро не прошло без них. Ты не считаешь, что обычного «доброе утро» вполне хватило бы? Под эти причитания Эвы я окончательно и пришла в себя. У моей названной «сестры» выявилась ужасная привычка — все преувеличивать. Но благодаря ей кошмары блекли в сравнении с реальностью. — Все хорошо? — разволновалась Паулина, забравшись на мою кровать. — Всего лишь сон. — Конечно. А с другой стороны, почему я возмущаюсь? У нас же теперь появился в домике личный будильник. Завтра на пять минут позже прокричишь, договорились? — Эва, когда я выдвигал твою кандидатуру в качестве старосты домика Афины, то и не подозревал, что ошибусь в выборе. Я разглядел в тебе достойную личность, готовую бороться за идеалы нашей матери. Аннабет Чейз являлась старостой долгие годы и прошла через столькие испытания. В конце концов она соизволила полюбить сына Посейдона и пойти наперекор многовековой вражде олимпийцев. Разве я ошибся на твой счет, когда предложил тебе столь ответственное место? — Малкольм Пэйс. Не желая упускать предстоящей возможности, я позволила себе, как маленькой девочке, спрыгнуть с кровати и броситься в объятия своего брата. — Аннабет, ты подрываешь мой авторитет. — Что ты здесь делаешь? — Я надеялся развеять слухи о том, что Аннабет Чейз выходит замуж за Персея Джексона. Я все никак не мог поверить в то, что девушка, которая отрицала чувства к лучшему другу, согласилась стать его женой. Как бы меня не убеждали, мне пришлось вернуться домой и удостовериться в этом недоразумении лично. — Это еще ни о чем не говорит, — возразила я, ощущая нарастающую во мне уверенность. Несмотря на физические изменения, Малкольм все еще оставался полукровкой, существование которого напоминало о том, что прошлое не только приносит боль, но и согревает душу. — Я все еще могу передумать. — Если задумаешь побег, то на меня можешь не рассчитывать. Но я приехал не только ради этого. В эту минуту я ожидаю дальнейших действий от старосты, — он многозначительно посмотрел на Эву. — В лагере поменялись порядки? Мистер Ди полюбил опаздывающих на завтрак? — Ой. На завтрак нам удалось не опоздать, но Диониса это не впечатлило. Бог наградил Эву раздраженным взглядом, словно девушка лишила его возможности разбавить свои скучные лагерные деньки наказанием детей Афины. Я позволила себе рассмотреть павильон для трапезы, но Перси за нужным столиком я так и не увидела, как и Хирона, Нико и Талии. Зато возле выхода из павильона я заметила мужчину в черном плаще. Я бы и не обратила на него внимания, если бы не чувствовала на протяжении всего завтрака на себе холод его пристального взгляда. Такой же холод преследовал меня во снах, в которых я встречалась с существом, живущим в теле Перси. — Ты чего? — Ты его знаешь? — обратилась я к Малкольму, бережно укладывающему на свою тарелку лучшие куски для подношения нашей матери. — Мое происхождение не обязывает меня знать все на свете. — Эй, конечно же, обязывает. — Аннабет, я только знаю, что он… — Привет, — появилась в поле моего зрения Крис, помахав мне рукой и присев за столик детей Афины. — Это против правил. — Брось, величайший воин Малкольм Пэйс, Дионис не смотрит в нашу сторону. Он никого не замечает. Очередное обострение. Персей Джексон вновь отравляет остаток его тысячелетнего изгнания, а ему опять приходится изображать из себя страдальца, уже сотни раз прихлопнувшего в своих мыслях несносного мальчишку. — Значит, так величает меня молодежь? Величайший воин Малкольм Пэйс? — Ты только это услышал? — Нет, слышу-то я многое, но не все мне нравится так же сильно, как это прозвище. — Так кто же этот… — когда я повернулась, от мужчины не осталось и следа. — Кстати, я ведь пришла затем, чтобы рассказать тебе свежие новости. Перси тренируется на Арене. Хирон… Я поднялась из-за стола и уже собиралась побежать к выходу из павильона, когда теплые пальцы Малкольма сжали мое запястье. — Это ложь. Я говорил с Хироном через Ириду. Он бы не подпустил Перси к остальным полукровкам. Слишком опасно. — Ты обвиняешь меня во лжи? — закричала Крис, видимо, позабыв от негодования о нахождении в павильоне Диониса. К сожалению, этот крик нарушил трапезу бога. К счастью, Крис соизволила не продолжать спор на громких тонах, и изможденное, отрешенное лицо Мистера Ди приобрело разочарованную маску. — С точки зрения разума, Хирон бы ни за что не навлек на полукровок опасность такого масштаба. — Малкольм. — Мне жаль, Аннабет. Если ради спасения сотен следует пожертвовать жизнью одного полукровки, этот выбор будет не в пользу Перси, — беспристрастно отчеканил он, унося меня в прошлое. Неужели в этой борьбе мне придется рассчитывать только на свои силы? Я ведь тоже ребенок Афины. Малкольм не такой, как наша мать. Во всяком случае до сегодняшнего дня я именно так и думала. — Тогда ради спасения сотен вам придется убить двоих. Никакие обстоятельства не заставят меня отречься от Перси. Я поклялась на реке Стикс, что буду защищать его ценой собственной жизни. Я не дам его в обиду. В каждой передряге мы сражались рука об руку. И это испытание не станет исключением. — А-а! — этот нечеловеческий рев мне уже доводилось слышать. Если боль от пыток становилась невыносимой, Перси и тогда подавлял в себе крики. Он держал себя в руках. И если сейчас он кричал, значит, муки оказались сильнее его выдержки. Кто-то издевался над ним. Ворвавшись на Арену, я, не успев в спешке продумать план действий, подняла с земли попавшийся мне на глаза меч Перси и кинулась в атаку. Я видела оседающего на колени сына Посейдона и осознала, что угроза исходила от стоящего ко мне спиной мужчины в черном плаще, личность которого я пыталась установить. — Di immortales, Аннабет! Голос Хирона распылил мои мысли насчет сложившийся ситуации, поэтому я и пропустила удар стального наконечника в солнечное сплетение. Мне не хочется врать, говоря о том, как за считанные секунды я восстановила позицию и взяла верх над противником, потому что я и вовсе не помню, что произошло после того, как электрический ток вышиб дух из моего тела. Я не видела, не различала голосов. Умирала ли я? Мои кости плавились. Груз неба давил на меня, пригвождая к земле. Но я не была на горе Тамалпаис. Перси спас меня. Лука погиб. Зоя Ночная Тень отдала свою жизнь, чтобы ее отец Атлас, коварный титан, остаток своего бессмертия провел в отведенном ему олимпийцами месте, удерживая на плечах небо в наказание за то, что сражался на стороне титанов и возглавлял восстания против богов. Или я все еще на горе Тамалпаис? Перси не нашел меня? Он поверил в то, что я умерла, упав в пропасть? Или я действительно умерла?