Студия была, несомненно, любимым местом Люси в доме. Здесь, в окружении инструментов и аппаратуры, под приглушённым светом искусственных звёзд, она чувствовала себя спокойно и уютно. Не так, как в студии звукозаписи в “Fairy records”, которую она любила по-своему за её всегда оживлённую атмосферу и витавший в ней истинный дух шоу-бизнеса. Здесь было иначе: это был её маленький идеальный мир, куда можно было убежать от реальности, где была только музыка, и где она могла петь то, чему позволено было звучать только здесь.
Теперь это место кипело жизнью. С появлением Нацу и группы, количество обитателей этого автономного мира увеличилось, и Люси была этому рада. Ей казалось, что студия наконец-то исполняет ту миссию, ради которой когда-то была создана. Будь то долгие вечера, когда они с Нацу работали над аранжировками, засиживаясь до поздней ночи, или же выходные дни, когда приходили ребята из группы, превращая это место в подобие хаоса, — Люси чувствовала, что созданный ею мирок стал полноценным и самодостаточным.
Она старалась не пропускать ни одной репетиции. Её заряжала их музыка, голос Нацу, тот настрой, с которым они играли, вкладывая себя в каждую песню. Это как получить VIP-места на рок-концерте, почти на самой сцене. Люси знала, что когда-то они будут собирать многотысячную аудиторию, а пока она наслаждалась этим временем, когда ей посчастливилось быть их единственным слушателем. Правда, иногда к ней присоединялась Леви. Люси до сих пор с трудом верилось в этот разворачивающийся у неё на глазах странноватый роман: миниатюрная Леви с милыми ленточками в волосах смотрелась совершенно неправдоподобно в обществе брутального Гажила, но Люси давно поняла, что любовь не только зла — у неё, ко всему прочему, ещё и сомнительное чувство юмора.
Сегодняшняя репетиция была «особенной», по словам участников группы: им предстояло выступление в некоем малоизвестном ночном клубе, который Люси характеризовала не иначе как «полуразвалившийся сарай на окраине города, а не клуб», но не рисковала произносить это в присутствии Нацу, который был чрезмерно воодушевлён тем, что их впервые пригласили выступить хоть где-то.
— Нацу так хочет, чтобы я пришла послушать, а я боюсь даже соваться в тот район, — тихонько пожаловалась Люси, наливая себе и Леви красное вино в бокалы. Они сидели на своих привычных местах на кожаном диванчике, «в фан-секторе», как говорила Мира, и наблюдали за репетицией.
— Это очень важно для них, — ответила Леви, — особенно для Нацу. В его ситуации, — добавила она более осторожно.
Нацу сам написал заявление об уходе. И Люси не пыталась его остановить. Несмотря на все её переживания, терзания совести и тревожные мысли о последствиях, она ничего не могла поделать с чувством гордости от того, что он пошёл на это ради неё. «Радоваться в такой ситуации — эгоистично», — повторяла она себе, но уж больно сладким был этот эгоизм.
Люси отпила вина из бокала и подняла взгляд на Нацу. Она в очередной раз невольно восхитилась тому, насколько идеально он смотрится на сцене возле микрофонной стойки. Чёлка падала ему на глаза, белая гитара эффектно оттеняла загорелую кожу, и, глядя на него, Люси уже могла представить себе толпы обезумевших фанаток, хоть её и передёргивало от этой мысли. В одном она точно не сомневалась: его место явно было здесь, а не за звукорежиссёрским пультом.
Нацу поймал её взгляд и весело подмигнул ей.
— Я бы не сказала, что он сильно страдает в этой «его ситуации», — улыбнулась Люси, переводя взгляд на Леви.
— Всё благодаря тебе, Лю-чан, — Леви улыбнулась в ответ.
— Ой, — Люси отмахнулась, чувствуя, как щёки покрываются румянцем, — при чём тут я вообще.
Больше они ни о чём не говорили, лишь слушали музыку, каждая в своих мыслях.
Репетиции обычно заканчивались на том моменте, когда кто-то из участников говорил: «На сегодня хватит», но в этот раз финальным аккордом послужила фраза Гажила «Хочу жрать», радостно поддержанная всеми остальными.
— Нам ещё придётся хорошенько поработать, чтоб не опозориться перед кучкой пьяных подростков в субботу, — сказала Мира, пряча гитару в чехол.
— Эй, это наша первая настоящая публика, прояви уважение, — Нацу погрозил ей пальцем, смеясь.
— Ваша первая настоящая публика — это мы с Люси-чан, — важно заявила Леви.
— Группа поддержки с вас так себе, — Гажил хмыкнул, — где помпоны, где короткие юбки?
— Дурак, что ты несёшь, — Леви недовольно выпятила губы, — какие ещё помпоны…
«Они как красавица и чудовище», — вдруг подумалось Люси.
— Нам не ждать тебя, Нацу? — спросила Кана уже у самого выхода.
— Нет, — Нацу широко улыбнулся, — валите уже.
— И тебе хорошего вечера, — весело ответила Кана, скрываясь за дверью.
Люси было сейчас смешно думать о том, что когда-то она переживала, что эти ребята не сойдутся характерами.
Когда они остались вдвоём, Нацу опустился на диван рядом с Люси, откидываясь на спинку.
— Представляешь, Люси, — начал он мечтательно, глядя на выключенные звёзды на потолке, — скоро мы получим свой первый гонорар.
— Которого вам даже на такси домой не хватит.
Нацу усмехнулся.
— Мы готовы пройти через нищету и голод ради высокой цели, — колкая ремарка Люси не смогла погасить этот неудержимый блеск в его глазах.
Люси подумала, что ей стоит поучиться у Нацу его вечному оптимизму, который был, как правило, далёк от логики и здравого смысла, но который не позволял унывать даже в самых тупиковых передрягах. Как свет спички в тёмном лесу: он не осветит путь, но с ним спокойней.
— Теперь надо стараться репетировать каждый день, — продолжал Нацу, — пока Гажил не перестанет лажать. Завтра тоже нужно собраться. У тебя есть планы на завтрашний вечер, Люси?
— Завтра… — Люси вдруг опустила глаза, — завтра у папы День рождения.
Улыбка исчезла с лица Нацу. Люси никогда не говорила об отце, и судя по тому, как тускнели её глаза всякий раз, когда поднималась эта тема, Нацу понял, что лучше не спрашивать. Но в этот раз он не мог промолчать и позволить ей самой справляться со своими печальными мыслями.
— Люси… Что у вас произошло? Ты же не общаешься с ним, да?
Люси по-прежнему не поднимала взгляд.
— Это не я с ним не общаюсь. Это он не общается со мной. Я даже не знаю, возьмёт ли он трубку, когда я ему завтра позвоню, чтобы просто поздравить.
Её губы задрожали, но она крепко сжала их. Помолчала несколько секунд. Когда она подняла глаза, в них не было слёз.
— Зачем мне, по-твоему, этот огромный дом? — голос Люси был абсолютно спокоен, хоть это и стоило ей немалых усилий.
— Вот! — Нацу вдруг оживился, — ты не представляешь, как меня мучил этот вопрос! Да ты даже не заходишь в большинство комнат. Всё такое роскошное и расфуфыренное, но не чувствуется домашнего уюта: никаких тебе фотографий в рамочках, никаких милых статуэток, цветочков, всё какое-то искусственное. Это как жить в мебельном магазине.
Люси невольно улыбнулась этому сравнению.
— Я не шутил, когда говорил, что твоя комната похожа на кладовку. Она действительно так и выглядит на фоне всего дома. Если тебе этого хватает для жизни, то к чему вся эта мишура? Видно, что твоя душа вложена только в эту студию. А всё остальное — это же показуха, да? — Нацу снизил голос на последней фразе.
— Браво, Шерлок, — невесело похвалила Люси, — ты всё верно разгадал. Это действительно показуха. Для папы. Но эта показуха не сработала.
Она вздохнула, потянувшись за своим бокалом с вином. Говорить об отце было далеко не самым любимым её занятием.
— Он никогда не был против моего увлечения, напротив, он очень любил слушать, как я играю и пою, просто не воспринимал это всерьёз. Говорил, что я не смогу зарабатывать этим себе на жизнь. Что это хорошее увлечение, но не более того. Но когда меня позвали в “Fairy records”, я решила, что это победа, и теперь я смогу ткнуть контрактом папе в лицо и сказать: «Вот, смотри на эти цифры, как тебе? Не смогу зарабатывать, говоришь, да?» А он отнёсся к этому с презрением, и сказал, что я собственными руками ломаю свою жизнь. Я тогда не поняла, что он имел в виду. Я купила этот роскошный дом, чтобы доказать ему, что он не прав, что моё увлечение приносит мне успех. И тогда он сказал мне во время одного из немногих телефонных разговоров, что он во мне разочарован. Что ему за меня стыдно. Ты не представляешь, как меня задели эти слова. Он сказал, что я продалась в «контору-инкубатор», как он назвал “Fairy records”.
— Извини, Люси, — Нацу прокашлялся в кулак, — но, как бы, так оно и есть.
— Да, Нацу, я знаю, что так и есть! — Люси попыталась добавить злые нотки в свой голос, чтобы скрыть отчаяние, — но он не имел права так говорить! Я действительно зарабатываю музыкой себе на жизнь, вопреки его словам! Но он… он сказал, что то, чем я сейчас занимаюсь, не имеет никакого отношения к музыке, и все мои слова о том, как важно для меня творчество, оказались пустым звуком. Он сказал, что лучше не быть знаменитостью, но сохранить своё лицо и свою гордость.
Люси отвернулась. Говорить об этом было нелегко в первую очередь потому, что она сама начинала сомневаться в своей так тщательно спланированной жизни. Её не покидало ощущение, что она спорит сама с собой, и что никуда, кроме тупика, этот спор не приведёт.
— Люси, — тихо позвал Нацу, — посмотри на меня, пожалуйста.
Она нехотя подняла на него взгляд.
— Я знаю, что это неприятная тема для тебя, но твой отец во многом прав. Я и сам тебе об этом не раз говорил. Эта контора действительно не имеет ничего общего с музыкой. Они прячут от всех под скорлупой этого идиотского образа настоящую тебя. Да что там говорить, они больше двух лет прятали настоящую тебя
от меня. Представляешь, сколько времени мы потеряли, Люси, — Нацу убрал прядку волос ей за ухо. От нахлынувших чувств Люси на несколько коротких мгновений перестала дышать.
— Сам виноват, — пробурчала она, мысленно отгоняя от себя купидончиков, — не надо было меня обижать всё это время.
Нацу не смог сдержать смех. Настолько она была забавной и милой. Настоящей.
— Я тебя не обижал.
— Ага, конечно. Так вот, Нацу, поэтому я решила, что так дальше нельзя. Я больше не могу жить так, чтобы мои самые близкие люди были во мне разочарованы. Поэтому…
Она замолчала, понимая, что сейчас, когда она скажет это вслух, пути назад не будет.
— Я расскажу всё Локи, и будь что будет.
Нацу недоверчиво сощурил глаза.
— Да ладно! И ты не боишься опечалить своего драгоценного Локи?
— Я очень боюсь.
— Но ты же понимаешь, что от того, что ты просто расскажешь, ничего не изменится.
— Я не просто расскажу. Я попрошу спеть одну из моих песен на следующем концерте. Только одну. С твоей аранжировкой.
Люси ожидала от Нацу более одобрительной реакции на её, по её мнению, смелый поступок, но его лицо вдруг приняло сочувственное выражение, словно он наблюдал за попытками немощной зверушки выбраться из своей клетки.
— Ты это серьёзно, Люси? Во-первых, ставлю сотку, что он не разрешит, а во-вторых, чтобы что-то изменить, тебе надо уходить из этого инкубатора, а не пытаться вести переговоры с Локи.
— Нет, Нацу! Несмотря ни на что, я люблю этот инкубатор, и я пришла в него с целью его изменить. И теперь этот момент настал.
«Наверно, стоило бы снизить градус пафоса», — подумала Люси, потому что на кого на кого, а на Нацу это совершенно не действовало. Он продолжал смотреть на неё, как на заблудившегося котёнка.
— Очень смешно, Люси. Ты как будто Локи не знаешь. Он же как та принцесса в неприступной башне.
Люси слишком ярко представила себе Локи в этом образе. Теперь ей намного сложней будет говорить с ним серьёзно.
— Это всего лишь одна песня. Я не собираюсь просить его о чём-то сверхъестественном. И почему ты так на меня смотришь?
«Раз уж речь зашла о сверхъестественном, единственное сверхъестественное здесь — это ты», — хотелось ответить Нацу. Её немного неуверенная улыбка, противоречащая задорному блеску в глазах, лёгкий румянец на щеках, звенящий голос, вещающий бодрые лозунги, — всё в ней было слишком прекрасно, слишком не из этого мира. Слишком, чтобы удержаться и не украсть поцелуй с этих губ.
— Я только одно хочу сказать тебе, Люси, — прошептал Нацу, — это всё гиблая затея.
— Спасибо большое за поддержку, — выдохнула Люси, чувствуя, как мысли покидают её голову одна за другой, — но у меня всё получится.
***
— Дорогая моя, ну конечно же, я против! — Локи всплеснул руками, — ты обижаешь меня подобными просьбами. Если у тебя больше нет вопросов, то ты можешь быть свободна, а я, с твоего позволения, продолжу работать, у меня уйма дел.
Это так в стиле Локи, сказать «ты можешь быть свободна» при том, что это она сама к нему пришла. Высшая форма вежливого хамства.
— Я никуда не уйду, Локи, пока ты мне не дашь логичного объяснения, почему я не могу спеть всего одну песню.
Люси шла на этот разговор как на войну. Она знала, что это будут не переговоры — это будут боевые действия. Она готовилась не к отказу, а к целой цепочке отказов, упрёков, возможно даже насмешек. Но раз уж она сюда пришла, она готова была включить режим танка и идти напролом.
Чтобы придать уверенности своему образу, Люси откинулась на спинку стула, сложив руки на груди.
— И снова ты задаёшь глупые вопросы. Послушай, Люси, я простил тебе твою интрижку с Драгнилом…
— Что значит, ты простил?! Да Нацу пришлось уволиться из-за тебя! Это называется, ты простил?!
— Я буду благодарен, если ты не будешь меня перебивать. Я закрыл глаза на то, что вы втихую замышляли что-то несомненно очень глупое, потому что я надеялся, что твой здравый смысл всё-таки победит. И вот теперь ты мне заявляешь, что вы с ним наклепали какие-то любительские фонограммы, и ты собираешься спеть под это одну из своих песен, которые вообще никуда не вписываются, на концерте, программа которого тщательно разработана и отредактирована специалистами?
В кабинете у Локи работал кондиционер, раздавая приятную прохладу, но, несмотря на это, Люси чувствовала, как капельки пота скапливаются у неё на лбу. Она боялась, что ей не хватит аргументов и решительности, но она была готова попробовать побороть этот страх.
— Я же говорил тебе, Люси, — Локи устало вздохнул, опуская взгляд на свои бумаги. Люси уже привыкла к тому, что он мог не смотреть на неё во время разговора и даже заниматься посторонними делами, — если хочешь петь свои песни, стань бардом, бери гитару, иди в лес, пой у костра — прекрасно же! Я бы не посмел этому препятствовать. Но пока ты здесь, делай то, что прописано в контракте.
— Это. Всего лишь. Одна. Песня. Давай хотя бы посмотрим, как отреагирует публика! Вдруг всем понравится? Вдруг это привлечёт новых слушателей?..
Люси не покидало чувство, что она пытается пробить дырку в гранитной стене с помощью ударов головой.
Локи посмотрел на неё из-под очков, слегка наклонив голову, словно оценивая, в своём ли она уме, или стоит обратиться к помощи санитаров.
— «Вдруг»? Люси, наша компания не знает слова «вдруг». Мы всегда знаем наверняка, что мы и как сделаем, и как на это отреагирует публика. До этого момента у нас не было ни единого промаха. Ты понимаешь, насколько твоя просьба выглядит лишённой всякого смысла в моих глазах?
Следующим пунктом плана после попытки мирных переговоров, на которые особых надежд не возлагалось, было агрессивное нападение. Люси сама считала это дерзкой затеей, но если не экспериментировать со стратегией, то надеяться было не на что. Она набрала побольше воздуха в лёгкие.
— Да ты просто боишься! Вы все боитесь! Вы боитесь чего-то нового, перемен, совершенствования! Вы так трясётесь над своей системой, что даже когда появляется шанс её улучшить, вы шарахаетесь от него в сторону. Но я не боюсь, Локи. Теперь, благодаря Нацу, я поняла, что моя музыка таки чего-то стоит, и я в состоянии найти своего слушателя. Я могла бы уйти из компании, но я этого не сделала, и сейчас я обращаюсь именно к тебе, Локи. Потому что я хочу и дальше работать с тобой. Я прошу тебя разрешить мне спеть всего одну песню. Никто из нас не пострадает от этого, а возможно даже выиграет. Не спеши сразу отказывать, а просто немного подумай над тем, насколько это простая просьба.
Люси показалось, что её речь прозвучала довольно эффектно. Ей пришлось нагло солгать, что она не боится — ей было до ужаса страшно. Она была вынуждена спрятать руки под стол, чтоб было не видно, как сильно они дрожат, и надеяться, что дрожь в голосе, которую было не скрыть, сойдёт за дрожь от злости, а не от страха. И пытаться смотреть уверенным взглядом прямо ему в глаза, хотя хотелось отвернуться и зажмуриться.
Локи вдруг улыбнулся лучезарной улыбкой.
— Хорошо, Люси, ты споёшь свою песню.
Дрожь усилилась.
— Ч-ч-что?..
Псевдо-уверенный взгляд надломился в миг.
— Я пойду тебе навстречу только потому, что ты очень дорогой для меня человек, — Локи продолжал улыбаться, — так и быть, пой свою песню. И можешь начинать придумывать текст для прощальных открыток, потому что это будет твой последний концерт под моим руководством. Тебе же известны условия досрочного расторжения контракта?
Люси почувствовала, как краска отходит от лица. Как и воздух из помещения.
— Видишь, я на самом деле добрый, я предложил компромисс. Но если ты всё же решишь этого не делать, я буду счастлив и дальше работать с тобой. Хорошо подумай, Люси, на носу новый альбом и тур. Этой своей выходкой ты подведёшь не только меня, но и очень многих людей, которые стараются ради тебя, я уже молчу о твоих поклонниках. Надеюсь, что ты примешь правильное решение.
Он снова улыбнулся ей, и где-то в глубине своего пульсирующего от волнения сознания у Люси промелькнула мысль, что так, наверно, могла бы улыбаться змея перед тем, как скушать мышку.
***
Свежий воздух не помог справиться с тем предобморочным состоянием, которое наступало всякий раз, когда Люси сильно нервничала. Намного лучше с этой задачей справлялся голос Нацу в трубке.
— Я тоже надеюсь, что ты примешь правильное решение, — сказал он, выслушав её рассказ.
— Локи прав, я подведу очень много людей, если мне придётся сейчас уволиться, — телефон так и норовил выскользнуть из вспотевших пальцев, поэтому Люси пришлось поддерживать его второй рукой.
— Можно и дальше беспокоиться о людях, а можно, наконец, заняться своей собственной жизнью. Как ты считаешь, Люси?
Люси позвонила ему вовсе не за советом. Она и без того знала, что он скажет. Ей просто нужно было озвучить все свои переживания, потому что невозможно было держать их в себе, и сказать ему, что…
— Это отличный шанс. Я спою свою песню. А потом уйду из “Fairy records”. Я не в восторге от этого, но я это сделаю.
В ответ она не услышала ничего, кроме тишины.
— Нацу?..
— Прости, Люси. Не знал, что сказать от переизбытка эмоций. Я слишком тобой горжусь, — в его голосе слышалось облегчение и, похоже, восторг.
— Спасибо, — тихо проговорила Люси в надежде, что он поймёт, что на самом деле значит это «спасибо», — и с тебя сотка.
Она подняла глазу к вечернему небу, где начали загораться первые звёзды. Сердце рвалось на части от слишком большого количества противоречащих друг другу чувств: боль от утраты, шаг к мечте, страх перемен, счастье от того, что важный для неё человек ею гордился. Она пока не знала, правильно ли она собирается поступить, но одно ей было известно наверняка: она так и не узнает, если не попытается.
