We'll Meet Again

Месяцы шли словно минуты, жизнь была и сказочной, и досадной, и такой разной, но в ней была красота, в ней было всё. Декабрь В жизни Артура рождество тысяча девятьсот сорок четвертого было одним из самых интересных. Всё имело свойство быть интересным, если был вовлечен Альфред. Над пабом нависла пугающе гигантская рождественская елка, стоящая в углу — самая большая, что Альфред только смог найти во всем Лондоне, и была она настолько огромной, что её верхушку придавило к потолку, а втиснуть её во входную дверь помогали несколько солдат. Остальное пространство было покрыто самодельными украшениями, которые Альфред разбросал по всему помещению: бумажными снежинками, разноцветной мишурой, пустыми бутылками с крошечными огоньками внутри. Артуру это всё казалось страшно безвкусным. Альфреду — праздничным. Постоянные клиенты находили всё это довольно странным, но не таким странным, как шумный американец, настоявший на том, чтобы попробовать помочь за барной стойкой. Он был безнадёжен, но почему-то никто никогда не жаловался, если он забывал принести их напиток, или приносил не то, или каким-то образом умудрялся разлить всё прямо на них. Артур задавался вопросом, было ли дело в его недостающих пальцах, или в том, что никто не мог долго злиться на счастливого, дружелюбного американца. Сегодня Альфред особенно старался, и его жизнерадостность особенно раздражала. Наступил сочельник, и паб был полон рождественских гуляк. Среди них был и Франциск, который был более чем счастлив провести один из своих последних вечеров в Англии с Альфредом и Артуром. С широкой улыбкой Альфред принес к барной стойке поднос с напитками и эффектным жестом поставил стакан перед Франциском. — Ваш бренди, сэр. — Альфред, это бурбон, — сказал Артур, наблюдавший за ним из-за стойки, безумно надеясь, что тот не уронит поднос в третий раз за эту неделю. Его и без того небольшой запас терпения был на исходе. — Я просил вино, — сказал Франциск, с негодованием глядя на стакан. — Ох, — Альфред пожал плечами. — Попробуй бурбон. Он хорош. — Альфред, — Артур слегка повысил голос, предупреждающе и раздраженно. — Или, эм, я просто принесу тебе твое вино, да? Франциск вздохнул. — Не стоит. Ты покалечишься, а я этого не желаю, — он сделал глоток, скривился и отодвинул от себя стакан. — Ах, ужасно. Как можете вы пить эту отраву? — Держи, — Артур бросил на Альфреда свирепый взгляд и достал из-за бара поднос с пирожными «картошка» и предложил Франциску. Это был фирменный десерт Артура, он делал их каждое Рождество и весьма ими гордился, пусть даже самым закоренелым пьяницам становилось нехорошо уже после второго шарика. Франциск с подозрением их осмотрел. — Чтобы избавиться от вкуса. — Что это такое? — спросил Франциск, взяв один в руку и перевернув. — Ромовая картошка, — весело сказал Альфред. Он положил поднос и облокотился на стойку. — Очень вкусно. Правда. Артур готовит лучше всех в Англии. Досада Артура отступила, и он расплылся в улыбке от похвалы. Альфред иногда мог быть милым. — Почему-то это не вселяет в меня уверенность, — медленно произнес Франциск, но все равно поднес сладость ко рту. Альфред слегка толкнул Артура локтем и прошептал, давя смешок: — Смотри, он поверил! Глаза Артура сузились. Альфред иногда мог быть таким мерзавцем. Пару секунд Франциск задумчиво жевал. Затем его глаза округлились, щеки покраснели, а проглотив, он испытал лютый приступ кашля. — Ну? — спросили Артур и Альфред в унисон. Франциск быстро моргнул и поднял на Альфреда красные затуманенные глаза. — Альфред! Mon ami! — воскликнул Франциск. Слова его были невнятны. — Ты знаешь, ты в самом деле самый… ты значишь для меня так много, знаешь? После всего, через что мы прошли… и только ты можешь понять… — он обхватил рукой плечи Альфреда и тяжело на него навалился. Альфред с трудом удержал его на ногах. — Полегче, дружище, может, тебе стоит… — На что ты уставился? — внезапно вскричал Франциск. Под его мутным взглядом глаза Альфреда расширились. — Ни на что. — Imbecile! Хочешь драки со мной? — он замахал руками, но от его слабых ударов Альфред легко увернулся. — Давай же, ас, покажи мне тот американский esprit, о котором ты все говоришь! — Еще один удар, не достигший цели, и Франциск упал на барный стул, в унынии обхватывая руками стойку. — Это не стоит того! Ничто не стоит! В конечном итоге, чего ради? Я был влюблен однажды. Он носил на лацкане полярного медведя. Alors, об этом бы вышла великолепная песня, — Франциск дважды всхлипнул и свалился со стойки. На пол он упал уже в отключке. Альфред присвистнул. — Сколько рома ты положил в эти штуки, Артур? — По правде говоря, — тот в замешательстве покачал головой, — это были безалкогольные. Позже этим вечером, когда паб опустел, когда спящего Франциска перетащили в комнату для гостей, когда попытка Альфреда спеть рождественскую песню провалилась, когда они получили предупреждение за нарушение тишины от полиции, и когда весь этот безумный, дивный вечер подошел к концу, Артур повалился на кровать рядом с Альфредом. И впервые в жизни он засыпал рождественской ночью, окруженный умиротворением, счастьем и любовью, вместо холода, пустоты и ощущения чего-то недостающего. И он определенно мог к этому привыкнуть. Январь. Ни с одним прошедшим годом Артур не был так готов попрощаться, как с сорок четвертым. Непрошенные воспоминания из месяцев, лишенных надежды, часто возвращались и оставляли после себя мучительное ожидание и страх снова остаться в одиночестве. И так было не только с ним. Он знал, какие потери год принес Альфреду. Он видел это в его глазах, видел боль и вину, когда тот говорил с солдатами в пабе. Он слышал это в его голосе жуткими ночами, когда Альфред просыпался с криком, когда несколько минут уходило на то, чтобы убедить его, что он дома, а он лежал, дрожащий, в объятиях Артура, и только Артур видел его слезы. Да, сорок четвертый год Артур провожал без грусти. Был канун Нового года, и Альфред пел. Это было не в новинку. Он часто пел, или занимался чем-то отдаленно подобным. Что именно это была за песня, обычно было не различить, пока не спросишь у него самого. И сегодня Альфред отчего-то пел, и делал это в своей обычной манере: громко, скверно и без внимания к нотам и ритму. — Ну и с чем ты выступаешь на этот раз? — спросил Артур, взглянув на Альфреда. Тот облокотился на стойку и наблюдал, как Артур убирает последние на сегодня стаканы. Был ещё день, он закрыл паб рано, и посетители отправились домой, чтобы провести Новогодний вечер со своими семьями. — Это песня, которую недавно пели в баре. Называется «Old Lang’s Eye». Не знаю, зачем вы британцы поете про глаз какого-то старика, чтобы отпраздновать Новый год, но эй, не мне судить! — и Альфред снова запел: — Let Old Aunt Quaintance be forgot, and never brought to mind… Артур несколько раз моргнул, замерев с бутылкой виски в руках, которую он собирался заменить. А он было решил, что уже услышал самое идиотское, на что способен этот янки. — Ты понимаешь, что она называется «Auld Lang Syne»? Чей-то глаз тут ни при чем. К тому же, правильное слово — «acquaintance», и откуда, черт побери, ты взял тетушку Квэйнтанс? * Альфред пожал плечами. — У меня была тетушка Квэйнтанс когда-то. Я не очень понял слова, подумал, они на китайском, или вроде того, так что придумал свои. Артур гневно покачал головой. — Ты безнадёжен, — он заменил бутылку, потом повернулся к Альфреду и обнаружил, что тот на него смотрит со знакомым блеском в глазах. — Что? Альфред пристально смотрел на него еще секунду, а затем вдруг запрыгнул на барную стойку, схватил Артура за пояс и перевернув, уложил спиной на бар. Все так быстро произошло, что мозг Артура не успел это обработать. — Ух ты, что за… — Ты знаешь, сколько раз я стоял у стойки, смотрел на тебя и хотел это сделать? — прошептал Альфред Артур на ухо. Артур подавился воздухом. — Это… неужели? — он потихоньку начинал привыкать к этим неожиданным, импульсивным проявлениям чувств, которые часто получал от янки. Они весьма раздражали, несколько смущали, но в то же время были удивительно волнующими. — М-хм, — Альфред прижал губы к его шее. — И, э… что ещё ты хотел сделать? — спросил Артур, слыша глухой стук собственного сердца. Ещё эти порывы обычно стоили поощрения. Альфред усмехнулся. — Это. Через несколько минут их тела сплелись на стойке, штаны Артура были расстегнуты, а его голова кружилась. Прикосновения рук и губ Альфреда были горячими и захватывающими. Он подходил к точке, после которой всегда терял контроль, когда входная дверь вдруг громко распахнулась. Альфред взвизгнул и упал со стойки. Артур подскочил от неожиданности. — Как вижу, по-прежнему не запираешь дверь, Артур. Несколько секунд оба ошеломленно сидели. Наконец, Альфред вскочил и рассмеялся: — Мэттью! Ты… Как… — в один шаг он оказался рядом и заключил Мэттью в объятия. — Ты что здесь делаешь? Я думал, ты застрял во Франции! — Должен же я был прилететь пожелать тебе счастливого Нового года? — спросил Мэттью, потрепав Альфреда по спине. Он был в боевом обмундировании и выглядел так, будто неделями как следует не спал. Но таким счастливым Артур видел его впервые. — Рад тебя видеть, старый друг. Живым. Альфред отстранился и вгляделся в Мэттью, недоверчиво качая головой. — Ох, мерзавец, мог меня предупредить, что берешь отпуск! — И где было бы все веселье? — Мэттью ещё сильнее походил на Альфреда, когда так ухмылялся. — Привет, Артур. Артур встал и подошел к Мэттью. Видеть его было таким облегчением. Артур искренне волновался за него, когда тот был там, во Франции, почти так же сильно, как, он знал, волновался Альфред. Он протянул руку, и Мэттью крепко её пожал. — Чертовски здорово видеть тебя невредимым, приятель. — Тебя тоже, Артур, — сказал Мэттью, почти пронизывая его глазами. Артур кашлянул и кинул на Альфреда беспокойный взгляд. Он ещё не рассказал ему об ужасном состоянии, в котором Мэттью его нашел незадолго до их воссоединения. Он предпочел бы, чтобы говорить ему не пришлось вообще. Мэттью вдруг покраснел, прочистил горло и отвернулся. — Простите, если я не вовремя… Артур невинно покачал головой. — Нет, что ты. С чего ты взял? — Ну, эм… У тебя штаны расстегнуты. — О, черт, — пробормотал Артур, поспешно приводя себя в порядок позади барной стойки. Альфред лишь засмеялся. День продолжался, и вот они оказались на удобном диване у камина, попивая лучший бренди Артура. Мэттью рассказал им всё, что знал о военных действиях во Франции: об ужасной высадке в июне, о блистательном освобождении Парижа и о том, через что сам прошел на юге страны. Альфред не говорил о том, что пережил сам, и Мэттью не задавал вопросов. Наконец, когда свет снаружи давно погас, разговор ушел в сторону от войны. Артур знал, с них всех её хватило. И когда он наклонился, чтобы вновь наполнить свой стакан, входная дверь в очередной раз с грохотом отворилась. — Ну все, я приделаю к ней замок… — Mon Dieu, на улице мороз. Артур, ты уже закрыл паб? Я зашел сказать… — Франциск замолк, когда подошел к камину и его взгляд упал на Мэттью. — Мой канадец! — прошептал он. Мэттью застыл с широко распахнутыми глазами, его рука, сжимающая стакан с бренди замерла в воздухе. — Прошу прощения? К изумлению Артура, веселью Альфреда и полному ужасу остолбеневшего Мэттью, Франциск упал перед ним на колени. — Моя любовь! Я думал, что потерял тебя навеки, и вот я встречаю тебя в том самом месте, где родилась наша любовь! Это провидение! Это судьба! Это… l’amour, non? — Я… я… я боюсь, месье, вы меня с кем-то перепутали, — Мэттью посмотрел на Альфреда, безмолвно моля о помощи. Альфред лишь бессильно хохотал, пряча лицо в спинке дивана. Франциск настойчиво покачал головой. — Невозможно! Я узнаю вас везде, лейтенант Мэттью Уильямс. — Простите? Откуда вы знаете мое имя? Теперь Мэттью посмотрел на Артура, который уронил взгляд в свой стакан. Он вовсе не собирался признаваться, что тем, кто сообщил Франциску его имя, был он. Французский капитан драматически вздохнул. — Мне разбивает сердце то, что ты меня не помнишь. Разве я не говорил, что однажды, если нам посчастливится, мы встретимся снова? Глаза Мэттью засветились осознанием. — О-ох. Да. Странный француз, который заговорил со мной у двери пару месяцев назад. — Мэттью, это капитан Франциск Бонфуа, — с трудом выдавил Альфред сквозь смех. Мэттью нерешительно кивнул и протянул руку. Он всё ещё был в замешательстве. — Рад познакомиться с вами, э-э, снова, капитан Бонфуа. Франциск взял его руку и поцеловал. — Enchanté. — Франциск, заканчивай приставать к Мэттью и выпей бренди, — сказал Артур. Альфред кинул французу в спину диванную подушку. Тот наконец поднялся с пола и опустился на диван. — Прошу, что угодно, кроме той омерзительной ромовой картошки. В конце концов, когда на часах было без одной минуты двенадцать, Мэттью поднял стакан и остальные за ним последовали. — За друзей, старый и новых, — произнес он, улыбаясь Артуру. — И за друзей, которых с нами больше нет. Альфред кивнул. Он оторвал невидящий взгляд от земли и посмотрел в глаза Артуру. — За новые жизни. — За l’amour, — сказал Франциск и посмотрел на Мэттью, двигая бровями. Тот стал на три тона краснее и молниеносно отвел взгляд от слишком настойчивого француза. — За Англию, — решительно сказал Артур, а затем мягче добавил: — И за конец этой чертовой войны. Однако война не закончится так просто. Мэттью и Франциск оба вернутся во Францию. Альфред и дальше будет тренировать британских пилотов, чтобы те продолжали борьбу. Лондон не был в безопасности, и они знали, будет потеряно ещё много жизней. Но когда часы пробили двенадцать, они подняли бокалы, прощаясь с тысяча девятьсот сорок четвертым, с надеждой и осторожной верой, что тысяча девятьсот сорок пятый будет лучше. А ведь как иначе? Он просто не мог быть хуже. На следующее утро, когда Артур проснулся и спустился в паб, он обнаружил Мэттью и Франциска, которые спали на диване у камина, обвив друг друга руками. Он тихо усмехнулся. Год начался многообещающе. ---- Old Lang’s Eye — Глаз Старого Лэнга Let Old Aunt Quaintance be forgot, and never brought to mind — Пусть старая тетушка Квэйнтанс будет забыта, и о ней никогда не вспомнят. Auld Lang Syne — Старое Доброе Время acquaintance — знакомство, знакомый В оригинале: «Если старый знакомый будет забыт, то о нем никогда не вспомнят» Aunt Quaintance — тетушка Квэйнтанс ---- Февраль День святого Валентина никогда не имел для Артура значения. В прошедшие годы в феврале он выставлял в своих витринах напоказ шоколад и сердца и закатывал глаза от всей этой чепухи. Всё это было так бессмысленно, так пусто. Так раздуто и претенциозно. Так… по-американски. Так что он был слегка потрясен, когда четырнадцатого февраля спустился в паб и обнаружил, что всё в нем покрыто цветами. Они лежали на стойке, ими были засыпаны столы и устлан пол. Челюсть Артура отвисла, когда он в смятении вошел в помещение. — Что за чертовщина? — Я в прошлом году тебе сказал, помнишь… Артур обернулся и увидел Альфреда, с трудом удерживающего гигантский букет красных роз, красную коробку, перевязанную лентой и, самое нелепое, чудовищных размеров розовую открытку в форме сердца. Глаза Артура округлились. Он не знал, рассмеяться ему или поморщиться от неловкости. — Помнишь, — продолжил Альфред, — в моем письме. Я сказал, что устрою тебе настоящий День святого Валентина. Артур наконец остановился на смехе в качестве уместной реакции, и свой истерический смех он не мог остановить. Альфред выглядел так глупо среди всех этих цветов, с полными руками сувениров Дня Влюбленных, глядя на него сквозь свои очки из-за букета роз. — Альфред, — сказал Артур, не переставая смеяться, — ты выглядишь абсолютно… — его голос постепенно затих, когда он увидел, как лицо Альфреда вытянулось. Он постарался взять смех под контроль. — …очаровательно, — закончил он. Глаза Альфреда снова засияли, и он широко улыбнулся. Артур подошел к нему, слегка поцеловал в щеку и взял у него из рук розы. — Глупый янки, — тихо проворчал он. — Вот, открой коробку! Это шоколад, мне его выслали из Америки, потому что ваш британский — просто ужас. О, и прочитай мою открытку, я исписал ее всю. Альфред продолжал болтать, засовывая подарки ему в руки, и выглядел при этом словно полный энергии щенок. Иногда было сложно. Альфред подолгу тренировал пилотов, часто уезжал, и времени, которое они могли провести вместе, всегда было мало. И всегда была эта мысль… осознание, что всё это временно, что этому придет конец, война закончится, и Альфреду придется улететь в Америку. И Артур останется один. Мысль об этом никогда не уходила, даже в самые счастливые минуты. Но ещё бывали минуты как эта, когда Альфред был таким глупым и чудесным, и Артур так ясно видел, за что его полюбил, что он мог почти забыть обо всем. В такие минуты он понимал, что никогда в жизни не бывал так счастлив. И может, День Святого Валентина был не так уж плох. Март Артура разбудила ослепительная вспышка и оглушительный шум. Его сердце подпрыгнуло, но он успокоил дыхание, вздохнул и перевернулся в постели. Бомбардировки были не в новинку. Конечно, последняя была несколько месяцев назад, но Артур привык просыпаться от неожиданных немецких воздушных атак. Он почти уснул, когда комнату наполнил грохот разрыва другого снаряда, а его весьма неожиданно схватили за руку и дернули вверх. Мало что понимая в полной темноте, Артур чувствовал лишь, как рука Альфред упорно тянет его прочь из кровати и из спальни. Сонный мозг с трудом поспевал за происходящим. Когда его глаза снова могли видеть, он был в гостиной, тело Альфреда прижимало его к стене, а здание сотрясалось словно от землетрясения. — Что, во имя адского пламени, ты творишь?! — он попытался перекричать громоподобные взрывы и вой сигналов о воздушной тревоге. — Это ракеты. Фау-2*, — в ответ прокричал Альфред. — Мы должны спуститься в погреб. — Что, прости? Это чепуха, у меня бывали ночи и похуже. Я возвращаюсь в постель, — Артур попытался оттолкнуть Альфреда, но тот лишь снова прижал его к стене, пытаясь прикрыть его голову рукой. Артур её гневно стряхнул. — Выпусти меня, Альфред. — Нет! Немцы атакуют! Нам надо в укрытие! Артур зарычал и закатил глаза к потолку. Тупоголовый американец. — Могу я сперва хотя бы заварить чаю? Альфред не ответил, но когда пол на секунду перестал трястись, он мигом двинулся прочь, утаскивая Артура за собой. Вырваться у него не было и шанса. Спотыкаясь, они преодолели два лестничных пролета и наконец добрались до погреба. Там Альфред затолкал его в угол, опустился вместе с ним на пол и обхватил его руками. Артур зевнул. Стены дрожали, снаружи доносился грохот. — Это совершенно излишне, — прижатое плечо Альфреда приглушило его слова. — Ш-ш, — его губы были у самого уха Артура, рука поглаживала его по спине. — Не бойся. Артур раздраженно сжал кулаки. — Я не боюсь, я просто хочу в кровать. Я пережил Блиц, знаешь ли. Альфред то ли не слышал, то ли намеренно игнорировал его. — Ш-ш, — опять прошептал он. — Это последняя отчаянная атака. Немцы знают, что все кончено. Блица больше не будет, обещаю. — Ох, обещаешь? Великолепно, — сказал Артур, желая, чтобы воздушная атака скорее кончилась и он мог встать с холодного каменного пола, а Альфред прекратил разыгрывать геройство. — И как же ты можешь такое обещать? — Верно, не могу. Тогда я пообещаю… если они снова устроят атаку вроде Блица, я сам пойду туда и остановлю их, — Альфред широко улыбнулся ему. Артур скептически покачал головой. — Ты их остановишь? — Собственноручно, детка, — подмигнул Альфред, и у Артура вырвался смешок. Потом Альфред с придыханием прошептал: — Я защищу тебя. И это Артура чертовски разозлило. — И какого дьявола ты думаешь, что мне нужна защи… — его оборвал особенно громкий и сокрушительный взрыв, сотрясший здание. Он закричал и стиснул плечи Альфреда, который прижал его к стене и накрыл его голову руками. Комната вокруг них тряслась, бутылки падали с полок, вдребезги разбиваясь о каменный пол. Темный погреб осветила вспышка ярче, чем свет дня. Тогда подступила паника. Артур сказал себе дышать. Продолжать дышать. Пока дышишь, знаешь, что ты жив. Его снова охватил тот ужас времен Блица. Тошнотворный страх, подобный ночному кошмару. И посреди этого кошмара он совсем один. Но затем он вдохнул запах Альфреда, прижался к нему, и, ощущая трепет, отдался сильным рукам, которые держали его и старались защищать. Нет, это был не Блиц. В этот раз он был не один. Наконец, вокруг снова стало темно. Их перестало трясти. Они сидели, в напряжении ожидая, что вот-вот прогремит следующий взрыв. Его не было. Через какое-то время Артур с облегчением вздохнул и едва не застонал, услышав хихиканье Альфреда. Он мгновенно пожалел о том, что закричал. Ему этого не забудут никогда. Апрель Артур стоял у основания лестницы, постукивая ногой по полу, снова и снова глядя на часы. — Может, поторопишься? — крикнул он в пятый раз. — Да иду я, иду, придержи коней, — донесся сверху голос Альфреда. — Что придержать? — прокричал Артур в ответ. Американские выражения часто заставали его врасплох. — Коней. — Ко… Зачем мне… Что ты, черт возьми, несешь? — И они всегда были какой-то бессмыслицей. — Успокойся, милый, — кажется, Альфред смеялся. — Я? Это ты несешь какую-то чушь про коней. И не называй меня милым. — Сладкий? Детка? Куколка? Как мне тебя называть? Артура передернуло от отвращения. — Называй меня Артур. А теперь быстро спускайся сюда и пошли, мистер Черчилль не будет ждать тебя целый день, Альфред Джонс. Альфреду давно сообщили, что он получит медаль, только вот не упомянули, что Британское правительство также публично признает его заслуги перед Содружеством. Так что приглашение на особую церемонию, где ему вручат его награду, было абсолютной неожиданностью. Когда-то Альфред так горячо желал поощрения, славы и звания героя, но это было так давно. Теперь его пришлось уговаривать принять приглашение. Хотя всё шло к тому, что он в любом случае пропустит все почести. К этому времени Артур хорошо знал одну вещь: куда бы Альфред ни собирался, он тратил на это уйму времени. Он раздраженно закатил глаза к потолку. — Хорошо бы, ты хоть в этом месяце… Он обернулся к лестнице и осекся, увидев спускающегося Альфреда в парадной униформе Военно-Воздушных сил. Он надел форменный пиджак вместо своей кожаной куртки, на его лице была ухмылка, а на голове, разумеется, пилотка, сдвинутая набок. В общем и целом, он был невозможно красив. — Как я выгляжу? — самодовольно спросил он. Само совершенство. — Сносно, — сухо ответил Артур. — Теперь пошли, мы страшно опаздываем. Целью церемонии, как и многих других, прошедших в этом году, было отдать дань уважения множеству военнослужащих за их содействие Британии в войне. По прибытии Альфреда тотчас забрали высокопоставленные военные чиновники, и при этом их взгляды едва скользнули поверх Артура. Тот пожал плечами, ведь привык к подобному обращению и не ожидал другого. Первые ряды были заняты личным составом вооруженных сил, за ними стояли члены семей, а представители прессы рассеялись позади. Артур стоял в заднем ряду, в толпе гражданских, которые вытягивали шеи, чтобы увидеть сцену. Его блуждающий взгляд остановился на женах и девушках английских военнослужащих, которым выделили специальное место рядом со сценой. Несомненно, им было лучше видно. Артур наблюдал, как британских военных поименно вызывали на сцену, перечисляли их заслуги и награждали медалями. Наблюдал, как они спускались прямо в объятия своих жен. Смотрел, как репортеры фотографировали их вместе с их дамами, которые гордо и изящно улыбались. И на короткое мгновение он задумался, каково это: вот так с гордостью стоять рядом с любимым человеком, не прячась и ничего не скрывая, а мир вокруг видит и принимает тебя. Артур очнулся от своих мечтаний, когда диктор заговорил об американском летчике, который получил ранения, побывал в плену, а теперь делился своими немалыми профессиональными знаниями, тренируя молодых британских пилотов. Его сердце застучало с огромной скоростью. А когда он увидел, как Альфред широким шагом поднимается на сцену за своей медалью, как всегда в сдвинутой набок пилотке и с очаровательно нахальным видом, Артур почувствовал, как сильно он хочет, чтобы каждый в толпе знал, что этот красивый американец принадлежит ему и только ему. Но он лишь вежливо похлопал вместе с остальными. Альфред повернулся к публике, кивнул и приподнял пилотку. Было бы приятно не скрывать свои отношения. Но Артуру было достаточно знать, что из всех собравшихся людей для Альфреда только он один имел значение. Позже, среди болтовни, громкого смеха и выкриков поздравлений американским солдатам в Изумрудном Льве Альфред наклонился к стойке, коснулся рук Артура и спросил: — Ну, как я выглядел там, наверху? Знаешь, я же искал тебя в толпе. Вздохнув, Артур решил дать Альфреду насладиться моментом. — Ты выглядел так мужественно и отважно, что я чуть не умер от гордости, — монотонно произнес он. Он чувствовал себя нелепо, говоря это, но ослепительная улыбка, которой наградил его Альфред, стоила того. И он ни за что не признается самому себе, что сказал тогда правду. Май И одним прекрасным днём это случилось. Миг, на который Артур надеялся, но о котором почти не смел мечтать последние шесть лет. Он сел к столу, так же, как в любой другой день. Альфред слушал потрескивающий радиоприемник, так же, как в любой другой день. Но сегодня было иначе. Они с нетерпением ждали радиотрансляции, которая вот-вот должна было начаться. Снаружи трижды ударили в колокол. «Премьер-министр, достопочтенный Уинстон Черчилль…» — послышался голос диктора из радиоприемника. — Т-ш-ш, — Артур помахал на Альфреда рукой. — Я ничего не говорил! — Хватит, тихо. — Но я… — Альфред, заткнись! Слова, которые процеживались сквозь динамики в тихую, неподвижную комнату, приковали Артура к радио. Этого момента они ждали дни напролет… этого дня они ждали годами. Артур не дышал, только смотрел на свои руки, лежащие на столе, пока слова из приёмника меняли окружающую действительность. «…военные действия прекратятся сегодня в течение минуты после полуночи…» Он не запомнил ни сказанное до, ни сказанное после, но эти девять слов останутся выгравированы в его памяти навсегда. Глаза Альфреда прожигали его насквозь, а речь продолжалась. «…мы позволим себе краткий период радости…» Артур пытался слушать, но в его ушах стоял заглушающий всё гул. Словно ему послышалось. Словно это не могло быть правдой. «…это ваша победа…» В окна ворвались рёв и смех с улицы. «Вперед, Британия! Храни вас Господь». И всё закончилось. Артур потрясенно взглянул на Альфреда. Все его мысли и чувства зеркально отражались на лице американца. Комнату захлестнул шум с улиц, а они сидели молча, пока, наконец, просиявший Альфред не издал оглушительный вопль. Шокированный Артур покачал головой. Не то чтобы он не ожидал. Просто по-настоящему услышать это… это было совершенно другое. — Ты слышал?.. — Да! — выкрикнул Альфред. — Не могу поверить! — Артур снова покачал головой. — Артур… война закончилась! И когда слова наконец достигли Артура, его грудная клетка переполнилась, готовая взорваться, и он залился счастливым смехом. Он вскочил, кинулся в объятия Альфреда, и тот кружил его, пока не закружилась голова. Это было умопомрачительно… Это было невероятно. Будто бы весь мир вздохнул с облегчением. Война закончилась. — Пошли! — закричал Альфред. Он поставил Артура на ноги, схватил за руку и потащил вниз по лестнице и за дверь. Тот пытался не упасть, но не мог перестать смеяться. Артур не представлял, что его родной город может быть таким. Люди наводнили улицы, словно закружив их в водовороте радости; они обнимали незнакомцев, танцевали, вышагивали строем, держась за руки. Вокруг царил восторженный хаос, и этот экстаз ожившего города казался совершенно фантастическим после долгих лет мрака. Волна гордости пронзила Артура. Они справились. Он прижался к Альфреду, надеясь не потерять его в кипящей толпе. Рядом пронеслись танцующие молоденькие девушки, ярко одетые и ещё ярче улыбающиеся. Они с интересом оглядели красивого молодого пилота в американской униформе, который смеялся и приподнимал пилотку, когда люди останавливали его на улице, жали ему руку и благодарили его. Куда ни глянь, везде был «Юнион Джек» — океан красных, синих и белых красок. Альфред радостно выхватил британский флаг из толпы, втиснул его Артуру в руку, а себе на плечи накинул американский флаг, снятый с машины. Судя по его виду, он наслаждался моментом. Артур изо всех сил старался не отставать, поскальзываясь на памфлетах и бумажках, выстилавших улицу, и уворачиваясь от бумажных гирлянд, которые люди развесили на балконах и кидали в толпу. Лондон превратился в вечеринку, в ярмарку, в деревенское гулянье. Радость была осязаема, а воздух вибрировал от витающих в нём эмоций. Артур видел солдата, целующего девушку в щеку, старика, с улыбкой качающего головой, женщину средних лет, по щекам которой текли слезы. — Я как-то сказал тебе, что твой город — фантастика. Он удивительный! — весело сказал Альфред. Артур громко засмеялся и замахал флагом в воздухе. — Вперед, Британия! Шум вокруг практически потонул в реве самолетов, пролетавших над ними. — Это ваши? — спросил Артур, глядя на боевой строй в небе. — Нет, это Спитфайры*. Британцы. Опасные, дерзкие и элегантные. И очень красивые. Артур перевел взгляд с неба на широкую улыбку Альфреда, закатил глаза и отвернулся. Но, как всегда, не смог помешать улыбке растянуться и на собственном лице. Они двигались дальше по улице, глядя по сторонам, вбирая в себя эту атмосферу. Повсюду были военные в форме, которые прогуливались в толпе гражданских, смеялись, шутили, пожимали руки и получали поцелуи. Артур едва не налетел на нескольких и собирался обойти их, но понял, что Альфред вроде бы узнал эту группу. Солдаты обнимали Альфреда, хлопали по плечам, громко смеялись, что-то говорили ему и улыбались. — Пора домой, Джонс! Или может отправят в Тихий океан. Но мы наконец закончили в Европе! Альфред смеялся, а сердце Артура упало. Война в Европе кончилась. Забывшись радостью, он и не подумал, что ещё это означило. Какой толк теперь Альфреду здесь оставаться? — Пошли, Джонс, выпей с нами! Это напомнило Артуру, что нечего ему здесь торчать. Он должен вернуться и открыть паб для всех, кто хочет праздновать. Снова работать, снова пытаться забыть. — Приходите через час в Изумрудный Лев, — улыбнулся Альфред. Американцы согласились и оживленно направились дальше. Альфред с радостной улыбкой обернулся к Артуру. — Ты сегодня сорвешь куш, Артур! — Полагаю, ты теперь уезжаешь домой, — прямо сказал Артур, отводя глаза от этой ослепительной улыбки. В данный момент смотреть на неё было слишком больно. — Ну да. — Разумеется. Я понимаю. Он чувствовал себя раздавленным. Это был тот самый момент. Тот, которого он ждал в страхе, зная, что его не избежать. Тот, от столкновения с которым ему долго удавалось прятаться, но больше не удастся. Альфред покидал его. На этот раз навсегда. — И ты едешь со мной. Артур едва не задохнулся. Он, должно быть, ослышался. — Что? Альфред засмеялся. — Да я тебе уже говорил, помнишь? Я хочу показать тебе улицы Нью-Йорка, и свою ферму, и всю страну, когда мы будем лететь над ней на самолете. Хочу показать тебе все. Ты ведь поедешь со мной? — на лице Альфреда были написаны страстное желание и мольба. Вместо боли грудь Артура наполнило незнакомое чувство, будто надежда поднимает его в облака. Но он быстро опустился на землю. Оглядев праздничные, любимые им улицы, он понял… — Альфред, я не могу жить в Америке. Я никогда не брошу Лондон. Альфред пожал плечами. — Значит, вернемся сюда. Летные инструкторы всегда будут нужны. И я, в общем-то, спас Англию, они не смогут выгнать меня. Я герой войны, мать его! — дерзко усмехнулся Альфред. Артур подавил желание не то посмеяться над Альфредом, не то пнуть его, хотя эмоции и грозили переполнить его. — Но… как же твой дом? — Ну, конечно, я не могу совсем бросить Америку. Но мы как-нибудь разберемся. Альфред посмотрел на него, прижался к нему в пульсирующей толпе. Его улыбка почти исчезла, а взгляд стал серьезным и глубоким. По телу Артура пробежала дрожь. — К тому же, Артур, мой дом там, где ты. Ну так что, ты поедешь со мной? И заберешь меня с собой? Потому что я больше никогда не хочу покидать свой дом. Сердце бешено стучало, и Артуром вдруг овладело безумное счастье. — Альфред, ты… ты что говоришь? — Ну, я бы подарил тебе кольцо, но не думаю, что ты его будешь носить. И я бы встал на одно колено, но меня тут точно задавят. Но, Артур… — он подмигнул, — я, в общем, вот о чем говорю. Пульс Артура участился, а его лицо и шея пылали от прилившей крови. Интересно, но то, как он улыбается ему, как подмигивает, когда-нибудь перестанет быть таким волнительным? Почему-то он знал, что не перестанет. И посреди улицы, заполненной ликующей толпой и летающими гирляндами, залитой солнцем, сияющим в голубом небе, Альфред взял руку Артура и поцеловал, и в голубых глазах тот видел любовь и обещание. И Артура не волновало, что они были на улице, посреди бушующей толпы, что их могли увидеть люди. Глубоко внутри он всегда был уверен, что однажды Альфред бросит его — все бросали. Но прямо сейчас он вдруг осознал то, что должен был понять уже давно. Что куда бы Альфред ни ушел, он всегда вернется. Что они всегда встретятся снова. Звуки и цвета угасли и померкли где-то вдалеке, пока не остались только они с Альфредом, улыбающиеся, смеющиеся и с трудом верящие, что эта война имела для них такое заключение. Это было невероятно. Прекрасно. Волшебно. И это было только начало.