"Огненный Бог Марранов" Power Tale

       — Гуам! — только и смог вымолвить изумленный Урфин, глядя на птицу. В последний раз он видел филина много лет назад, во время того злосчастного боя, когда объединенные силы Волшебной Страны положили конец наступлению его деревянной армии. Позже, в изгнании, Джюс не раз и не два принимался гадать, какая судьба постигла его крылатого советника. Досталась ли ему чья-то шальная стрела, подвернулся ли под удар кому-нибудь из воинов Карфакса? Или, может, просто сшибли наземь и затоптали в сутолоке? Спросить было не у кого. И вот теперь ответ сам сидел перед ним, переступая с лапы на лапу.        — Не «Гуам», а Гуамоколатокинт, — между тем сварливо заметил «ответ». — Совсем у вас, людей, памяти нету. А ведь, кажется, у тебя было достаточно времени, чтобы запомнить…        — Откуда ты взялся?        — Откуда взялся, там меня уже нет. Но как ты обвел его вокруг пальца, повелитель! Мастерская работа! Я знал, что с тобой еще не покончено, что рано или поздно мы еще всем покажем!        Возбужденно взмахнув крыльями, Гуамоколатокинт потерял равновесие и едва не свалился на землю. Кое-как удержавшись, он ощупал когтями доску под собой, явно не удовлетворился ее шириной и, что-то проворчав, спрыгнул во двор.        — Неплохо ты тут устроился, а? — он окинул взглядом Дом Бога. — С нашим прежним жильем в Когиде и не сравнить. Огненный Бог, ну надо же! Даже старухе Гингеме такое в голову не приходило. Тебе что, и впрямь поклоняются? Может, даже и жертвы приносят?        Филин издал скрежещущий смех. Сложив за спиной крылья, он заковылял из стороны в сторону, как размышляющий человек.        — Я ведь давно про тебя прослышал. Когда лесные совы начали болтать о том, что новый владыка Прыгунов учит их добывать огонь и строить дома, мне стало понятно, что это ты. Это в твоем духе — взять груду мусора и выковать из нее меч для себя! Ты ведь именно этим сейчас и занимаешься, так? Славно, повелитель, славно!        Взлетев на край наковальни, он поглядел на остывающую заготовку сперва одним глазом, потом другим.        — Я бы и раньше объявился, да этот остолоп все время ошивался поблизости. Давно тебе следовало его его прогнать. Не пойму только, чего ты так тянул с этим? Очаги, кирпичи какие-то… впрочем, это ваши людские дела. Ну так что, ты уже решил, на кого нападем в первую очередь? Только не говори, что опять на Розовую Страну, это до добра не доведет. Возьмемся лучше за Мигунов — у них ведь больше нет Железного Дровосека… Повелитель?        До Гуамоколатокинта постепенно дошло, что в разговоре принимает участие он один. Урфин молчал, и молчание его вдруг показалось птице странно зловещим. Сощурившись, он пристально глядел на сидящего перед ним прежнего сообщника. Над двором повисла неловкая тишина.        — Ну так что скажешь? — снова отважился подать голос филин. — По кому ударим сперва?        — Убирайся отсюда.        — Нет, лучше все-таки по Ми… что?        — Я сказал, убирайся!        Переполошенный внезапным криком, Гуамоколатокинт прянул назад и упал с наковальни. В страхе и недоумении он глядел снизу вверх в лицо Джюса, изуродованное бешенством. Широко расставив ноги, повелитель Марранов указывал левой рукой в сторону, в темно-синее небо. Правая до белизны стиснула рукоять молота. Старого злодея пробрало морозом: он почувствовал, что еще немного — и этот молот свистнет вперед, прямо в него.        — Ты чего, повелитель? — пробормотал он. — Я что-то не то сказал?        — Предатель, — в глотке у Джюса клокотало, словно у тигра, наружу вместо голоса прорывалось какое-то жуткое рычание. — И ты осмелился явиться ко мне теперь?        — Послушай, я…        — Я не собираюсь ничего слушать! Клянусь черными камнями! У последнего из моих дуболомов оказалось больше верности, чем у тебя! Проклятый лизоблюд, значит, вот как ты отплатил мне за все, что я для тебя сделал? Жил все это время припеваючи, бросив меня на позор и насмешки!        Гуамоколатокинт попытался принять назидательный вид.        — Ты, видимо, неверно все понял, повелитель, — начал он. — В том, что произошло тогда, не было ничего личного. Это просто политика. Разве ты не согласен, что продолжать придерживаться проигравшей стороны просто глу…        — Хватит оправдываться! — вновь оборвал его Урфин. Он наконец взял себя в руки. Его кулаки разжались, но голос не смягчился: — У тебя был шанс, и ты воспользовался им так, как счел нужным. Когда-то я думал, что ты достоин быть моим советником, но это было давно. Свою нынешнюю судьбу я сплел собственными руками. И в ней нет места ложным друзьям и ненадежным помощникам. Прочь!        — Но дай же мне хоть слово сказать!        — Прочь из моего дома, я сказал!        Снова махнув рукой в небо, Джюс отвернулся. Несколько секунд было тихо.        — Нет, не так, — услышал он затем хриплый от злости голос. Гуамоколатокинт собрался в комок, перья встали дыбом. Его глаза, не отражавшие прежде света, теперь сами светились тусклым, грязно-желтым огнем. — Это у тебя был шанс, и ты им не воспользовался. От меня нельзя так просто отделаться, Джюс. Теперь пеняй на себя!        Плеснули широкие крылья. Развернувшись, Урфин успел увидеть, как с глухим криком птица летит ему прямо в лицо. Острые когти полоснули его по щеке. С проклятьем отшатнувшись, столяр снова схватил молот, однако было поздно — метнувшись в сторону, филин взмыл над стеною и пропал в темноте.        Князь Торм мрачно смотрел в ночь, измеряя Огненную Дорогу шагами. Ему не нравился проложенный по приказу великого Урфина новый путь — слишком холодно босым пяткам, слишком неудобно, хотя и быстрее прежнего, это верно. Но все равно не дело приличному Маррану шастать по ночам, словно летучая мышь. За плечами тихонько переговаривалась свита. Будь Торм в хорошем настроении, они болтали и шутили бы в полный голос, развлекая своего повелителя. Однако князь уже много дней был не в духе, так что отвлекать его от размышлений было чревато.        Чревато — чем теперь? Вот уже несколько месяцев он не мог ответить на этот вопрос даже себе самому…        То, что Огненный Бог отнял у него власть, Торм ощущал постоянно, словно глухую, тупую и непрекращающуюся боль: так у старого охотника во время дождя вдруг начинает ныть потерянная много лет назад рука. И, как тот охотник, он не сумел бы внятно объяснить, что же именно его беспокоит. Князя не лишили ни доли в добыче, ни голов скота, ему по-прежнему низко кланялись при встрече и выполняли любые его приказы. Но вот как они их выполняли!..        Узнай об этом пращур Грон, выведший когда-то племя из подземного мрака — на месте бы прибил недостойного потомка, не сумевшего сохранить священную силу вождя…        В чьи глаза ни смотрел теперь Торм, повсюду он видел себя, крохотного и ничтожного на фоне огромной фигуры, облаченной в пламя. И все, что он говорил, указывал, повелевал, исходило в этих глазах не от него самого, а от фигуры, чьими устами он теперь являлся. «Возлюбленный ученик» — эти слова навсегда пригвоздили князя к плащу великого Урфина, как брошенный дротик пришивает к земле неосторожного сурка. Всего лишь ученик, пусть и «возлюбленный». Да и где она, эта «возлюбленность»? Десятки обычных учеников уже бродят по всей долине — а разве Торм хоть раз был в Доме Бога? Разве знает он, что происходило с этими сопляками за высокой стеной из обожженной земли, что им говорило и показывало живое божество?        — Долго еще идти? — спросил он будто бы в пространство.        — До самого конца, — ответил один из проводников. Кажется, его звали Клемом. — Мы достигнем цели незадолго до рассвета. Ты сразу узнаешь Дом Бога, когда увидишь его, о князь.        Торм хмуро покосился на него. Вот, пожалуйста — ни поклона, ни титулов. Просто «князь». Так ли обратился бы еще с год назад, низкорожденный! Его товарищ, чье имя ему так и не запомнилось, и вовсе не снизошел до того, чтобы ответить. Даже головы не повернул. Тоже выискались, «уста Джюса»! Бог не называл своих молодых помощников этим именем, но все в долине знали — через этих двоих он изрекает свою волю чаще всего.        Кто-то из лизоблюдов недовольно заворчал за спиной, но негромко. Эти тоже чувствуют, что их господин теряет власть. Уже сейчас они не решаются открыто за него заступаться, потом начнут дерзить и в конце концов уйдут… Правду сказать, Торм не стал бы тосковать ни по одному из этих трусливых шакалов, греющихся в лучах его былого величия. Но вот сама свита… Это было как ложе вождя из белого мрамора, как священный плащ из перьев горных ибисов. Солнце на небе, вода на земле, а у князя должна быть свита.        Иначе какой же он князь?        Так было на протяжении веков до Торма, так должно было продолжиться после него. Он твердо знал, что этими горами правили его предки и будут править потомки. В богов князь давно не верил. Для черни он продолжал приносить им жертвы во время празднеств, но по себя твердо знал, что ни огонь, ни вода, ни солнце не явятся посягать на его власть. Поэтому появление Урфина Джюса, поставившее весь народ с ног на уши, сперва поразило его, как гром, а потом наполнило черными сомнениями. Он нутром чуял здесь какой-то подвох. Прилетевший на крыльях гигантского орла не мог, просто права не имел быть божеством. Но как же ему не быть им, когда Торм сам видел пламя, вырывавшееся из его пальцев, когда в жизни уже появилось столько нового — а кто не знает, что все, чем владеют и обладают люди, им когда-то даровали небожители, что все новое идет от них? Может быть, он волшебник? Купцы из-за гор, с которыми он беседовал в прошлом году, что-то о них рассказывали…        Если бы только знать наверняка!        А теперь еще этот вызов… Торм не знал, что и думать, когда два сопляка явились к нему пару дней назад и передали приказ Огненного Бога — не мешкая, отправляться в Дом. Что могло понадобиться великому Джюсу? Может, этот хитрец наконец-то понял, что Марранами должен править их наследный повелитель? Или, наоборот, в страхе перед разоблачением решил раз и навсегда убрать его с дороги? Или все же оценил по заслугам таланты Торма? Что ждет его впереди — ловушка или награда, возвышение или смерть?        Спросить было не у кого. Оставалось лишь топать навстречу своей судьбе.        Под ногу попался камень, невесть как выкатившийся с обочины на кирпичи. Острый скол больно укусил ступню. Чертыхнувшись, князь наподдал его ногой и проследил, как булыжник со стуком укатывается вперед по дороге. Надо было отбросить в сторону, а то опять подвернется… Тут над дорогой что-то мелькнуло в ночной синеве, и камень мигом вылетел у Торма из головы.        Князю еще ни разу не приходилось видеть подобных птиц. Она напоминала сову, но изредка встречавшиеся в окрестных скалах совы были почти вдвое меньше, а их крылья — настолько же шире. Способные летать даже ранним утром, они легко скользили между вершинами, словно охотящиеся ночные призраки. В этом же существе чувствовалась чужеродность — кружа над головой Торма, оно то и дело принималось с силой молотить крыльями, его тяжелое тело с трудом удерживалось в тонком горном воздухе.        Пальцы Торма коснулись пращи. Такая большая и неуклюжая птица вполне заслуживала того, чтобы стать хорошим завтраком. Однако пернатое существо, похоже, видело в темноте не хуже местных сов — взмах крыльев бросил ее в сторону в тот самый момент, когда камень свистнул в воздухе. Броски спутников тоже впустую ушли в небо.        Описав над ними еще один круг, странное существо глухо закричало. Голос весьма походил на издевательский хохот. Выругавшись, Торм потащил было из мешочка на поясе еще одну круглую каменную пулю, но тут его посетила неожиданная мысль. Рука князя вскинулась над плечом.        — Не стрелять! — рыкнул он так, что по утесам пошло гулять эхо. Недоуменно переглядываясь, лизоблюды друг за другом опустили оружие. Птица наверху снова забила крыльями, пытаясь удержаться на одном месте. Склонив голову набок, князь некоторое время следил за ее потугами.        — Ладно, ты сумел привлечь мое внимание, — громко произнес он наконец. — Чего тебе надо?        — Привет князю Торму! — хрипло донеслось в ответ. Сложив крылья, ночной летун резко спикировал к его ногам. Пожалуй, даже слишком резко — кое-как превратить падение в хоть и быструю, но посадку, ему удалось почти над самой дорогой. Вблизи он оказался еще больше похож на сову, но таких огромных сов Торм еще не встречал. Над широкой головой птицы выдавались вверх два пучка перьев, похожих не то на брови, не то на уши.        — Кто ты? — послышалось сзади. Шагнув из-за плеча князя, Клем с любопытством уставился на странного гостя. Торм едва сдержал себя, чтобы не влепить оплеуху нахальному юнцу… нельзя, не на его стороне сейчас сила. Молодой слуга Огненного Бога близоруко сощурился, осматривая сову. Будучи от рождения куда слабее соплеменников, до сошествия великого Урфина Клем промышлял травничеством и изготовлением стрел, а на птиц и зверей чаще ставил силки, чем охотился сам. Ему тоже прежде не попадались такие тяжелые и неуклюжие птицы.        — У меня послание, — с трудом прохрипел крылатый незнакомец тем временем. Он все никак не мог отдышаться. — Для тебя, светлый князь…        — От кого?        — От меня самого, — птица встряхнулась. — Я — Гуамоколатокинт, и я хочу кое о чем тебе рассказать. Думаю, тебя позабавит известие, которое я принес.        — Гуакото… Гумало… как-как? — недоуменно наклонился к нему Торм.        — Гу-а-мо-ко-ла-то-кинт, — холодно процедило в ответ существо. Кажется, Торм его задел. — Впрочем, это неважно. Важно то, что за сведения, которые я принес, ты не пожалеешь отдать даже свою правую руку. Это просто фигура речи, — торопливо добавил он, увидев, что князь снова поднимает пращу. — Шутка.        — Это хорошо, — кивнул вождь, лениво помахивая плетеным ремешком петли. — Я люблю шутки. А вот чего я не люблю… — он шагнул вперед, так что птица невольно попятилась. — так это когда шутят со мной и надо мной. И когда меня по пустякам отрывают от важного дела, я тоже не люблю. Ты меня понимаешь, пернатый?        — Более чем, — поспешил заверить его «пернатый». — Я ручаюсь за свои слова.        — Ну тогда говори их наконец, — фыркнул Торм. Он был доволен: по крайней мере, еще хоть кто-то в долине боялся его гнева. — Слова свои.        — О нет, не здесь, — Гуамоколатокинт покосился на Клема. Помощник великого Джюса нахмурился в ответ, дивясь неожиданно нахлынувшему на него невнятному, но скверному предчувствию. Взгляд птицы ему очень не нравился, хотя с чего бы, объяснить юный травник вряд ли сумел бы. — Мои известия только для ушей светлого князя.        — Только для моих говоришь? — Торм с сомнением почесал ухо. Он еще отнюдь не устал и рассчитывал добраться до Дома Бога к исходу ночи, так что непредвиденная задержка его изрядно раздражала и, сказать по правде, тревожила. Что скажет великий Урфин о его опоздании? Правда, сроков ему не назначали, а небожитель до сих пор неизменно был снисходителен и милостив — но можно ли долго полагаться на милосердие и добродушие живого пламени? И чем обернется его гнев, когда то и другое наконец исчерпается?..        И вместе с тем князь отчетливо понимал, что сейчас и впрямь сойдет с дороги, скроется за ближайшим деревом и внимательно выслушает птицу. За годы жизни в горах Торм привык доверять своему внутреннему чутью — а не привыкнув, просто не выживешь на негостеприимном Кряже с его сокрушительными лавинами и внезапными обвалами. Сейчас он чувствовал, как его начинает озватывать грозное и веселое возбуждение, как перед дракой или охотой на сильного и опасного зверя. Что за весть ни принес ему среди ночи этот неуклюжий мешок с перьями, Торм уже знал — она заслуживает его внимания.        — Залезай, — он подставил филину предплечье. Недоверчиво проследив, как князь вешает пращу обратно на пояс и вместе с птицей идет в сторону обочины, Клем снова ощутил очень скверное предчувствие…        Урфину не спалось. Шагая из угла в угол двора, он мрачно оглядывал стену Дома, уже слегка потемневшую от пыли и копоти. Время от времени, делая резкое движение, он чертыхался и осторожно прижимал к щеке влажную тряпицу: шрамы, оставленные когтями филина, все еще слегка кровоточили и при каждом неловком рывке болели немилосердно.        Он понимал, что сорвался самым глупым и постыдным образом. Владыке целого народа пристала сдержанность и склонность к взвешенным решениям, а он вместо этого вспылил, как пятилетний мальчишка. Гуамоко был злопамятен и опасен, очень опасен. К чему это приведет теперь? А и как было, с другой стороны, сдержаться, когда этот старый подлец заявился пожинать не им посеянное…        И что теперь делать-то?        Последние слова Карфакса снова и снова отдавались у него в ушах. Выбор и судьба, хм… Раз за разом взгляд Джюса возвращался к наковальне, на которой так и лежала уже остывшая заготовка для меча. Да, неважный из него кузнец… А может, не стоило и начинать? Теперь Урфин понимал, что имел в виду орел. И не могло ли получиться так, что выбор свой он уже сделал?        Бывший столяр с недоумением и странным интересом прислушивался к самому себе. Чтобы одна часть его существа хотела одного, а вторая совершенно другого и обе рвались руководить — такого с ним еще не бывало: напротив, он всегда насмехался над людьми, не способными выбрать что-то одно и принять окончательное решение… «Легко быть бесстрашным, когда никто не пугает» — всплыла в голове старая жевунская поговорка. Вот уж действительно…        Обо всем этом следовало как следует поразмыслить еще раз, на свежую — и выспавшуюся голову. Урфин еще успел подумать, что перед визитом князя Торма надо будет хорошенько выспаться и чем-нибудь задрапировать лицо, когда совсем рядом, за забором, кто-то резко и пронзительно свистнул. Тотчас же высоко над стеной взвились стремительные тени — и тяжелый удар швырнул Джюса вперед, лицом вниз.        В первую секунду он ничего не сумел сообразить — только то, что на него нападают и надо защищаться. Ошеломленный стремительным натиском неожиданных врагов, почти задохнувшийся под их совокупным весом, Урфин попытался сопротивляться. Кое-как высвободив одну руку, он с силой ткнул локтем вверх. Кто-то охнул от боли, тяжесть на спине немного уменьшилась. Воодушевленный успехом, Джюс попытался перекатиться на спину, но тут его схватили за затылок и резко ткнули лбом в кирпичи. В глазах вспыхнуло красным, голова закружилась. Попробовав брыкнуть ногой, он заработал еще несколько болезненных ударов по голове, от которых в ушах остро зазвенело. Ослабшие руки быстро связали за спиной, на голову опустился грубый, дурно пахнущий мешок.        Сквозь шершавую ткань Джюс услышал, как совсем рядом под чьими-то ногами заскрипели песчинки: перед ним кто-то стоял. С высоты человеческого роста раздался грубый смешок, слегка напоминающий рык.        — А ведь и правда, — узнав этот голос, Урфин похолодел. — Как все просто оказалось-то!        — Торм! — он рванулся вверх, навстречу голосу. — Что все это значит? Как ты смеешь?        Вместо ответа темнота перед глазами взорвалась острой и беспощадной болью. Жестокий пинок пришелся в середину лица — еще немного выше, и он оказался бы смертельным. Глухо щелкнула сломанная переносица. Хрипя и грызя мешковину, Джюс скорчился на земле.        — А ты как посмел? — прозвучало уже ближе. По-видимому, Торм нагнулся. — Думал, я совсем дурак, да? Хотел у меня власть отнять? Я всегда знал, что богов не существует. А вы там, за горами, вконец обнаглели, я смотрю…        Новый пинок угодил в плечо. По сравнению с комком боли, в который превратился нос, он показался совсем легким и несильным.        «Как он осмелился? — гудело в голове. — Нет, не так… Как он понял? Неужели… Гуам? Ну конечно, Гуам… Что же я за кретин…»        — Мне про тебя много чего одна птичка напела, — угадал его мысли Торм. — Да ты не бойся, я тебя не убью. У меня есть мысль позабавнее. А пока что, ребята, объясните-ка ему, кто настоящий повелитель Марранов…        Джюс нутром ощутил, что сейчас будет, и успел кое-как подтянуть колени к груди. Бессонная ночь оказала ему услугу — очень быстро после того, как его снова начали бить, он потерял сознание.        Спустя несколько дней холодный рассвет сонно бросил первые лучи на огромную толпу Марранов, собравшуюся перед Домом Бога. Все — мужчины, все при охотничьем снаряжении и с топорами. Усталые, невыспавшиеся и удивленные, Прыгуны без умолку переговаривались между собой, и шум множества голосов, хотя и приглушенных, сливался в неумолчный гул. Все обсуждали повеление князя Торма, облетевшее всю долину — именно «облетевшее» на крыльях странной птицы, отдаленно напоминавшей сову.        Темно-коричневая приземистая громада Дома наводила трепет на собравшихся. Минуты текли, ничего не происходило. Гул нарастал. Марраны начинали нервничать — многие из них жили в отдаленных частях Кряжа и добирались сюда двое или даже трое суток. Некоторым из пришедших еще никогда не доводилось видеть Огненного Бога воочию. Каков он из себя, великий Урфин? И зачем их вызвали сюда с оружием? До сих пор Марраны видели от него только добро, но кто поручится, что это будет длиться вечно?        Вот всколыхнулась занавеска у входа. Люди содрогнулись, инстинктивно откачнувшись назад, но это оказался не Джюс: на шагнувшем вперед играла яркими красками хорошо всем знакомая пестрая княжеская мантия. Видимо, владыка пламени поручил своему возлюбленному ученику изречь его волю. Напряжение слегка спало, разговоры было возобновились, но тут же снова стихли: подняв руки над головой, Торм потребовал всеобщего внимания.        — Услышь меня, народ мой! — зычно проревел он. — Услышь, ибо сердце мое полнится гневом и скорбью!        Сперва никто ничего не понял. Затем по рядам покатился смутный ропот, по мере того, как слова Торма доходили до сознания Марранов. Кто-то еще не верил, кто-то просто не расслышал, но постепенно тысячи глаз, сотня за сотней стали наливаться темным страхом — гневом?! Скорбью?!..        Неужели наконец?!..        — Да, гневом и скорбью! — Торм без труда перекричал всколыхнувшийся было гвалт. — Внемлите своему князю, Марраны! Внемлите вестнику великого горя! Я скорблю о тебе, мой несчастный народ! Сотни лет ты был велик и славен. Никого в мире не было сильнее и быстрее Марранов, никто лучше не карабкался по горам и не повергал наземь хищных, опасных зверей. И вот теперь все кончено — погибла древняя слава Марранов!        Слова упали в толпу, как камень в воду. По людской массе пошли волны ропота, оживленных разговоров, а кое-где уже и ответного крика. Никто еще не понимал, о чем говорит князь, но речи хитреца всколыхнули в людях гордость — и гнев на то, что кто-то эту гордость, оказывается, ущемил. Волнение нарастало.        — Погибла слава Марранов, — продолжал тем временем князь. — Полгода нас ослепляло ложное пламя, полгода мы бездумно и бессмысленно следовали за тем, кто представлялся нам посланником небес. Его слова лукавыми змеями оплели наши уши, его хитрые чудеса запорошили нам глаза пеплом. Даже я был обманут им — я, всегда направлявший и оберегавший вас. Народ мой, твоему князю стыдно смотреть тебе в глаза!        Уткнувшись лицом в руки, Торм громко зарыдал, следя сквозь пальцы за тем, как собравшиеся постепенно осознают, что именно он им сказал. Когда все наконец поняли, КОГО он имеет в виду, на толпу упала ледяная тишина. Затем передние ряды непроизвольно качнулись назад в бессознательном ужасе перед тем, что сейчас произойдет, явит себя перед ними, в гневе обрушится с небес…        Тем, чего не происходило.        Он усмехнулся себе в ладонь. Самозванец был очень хорош, но предки Торма играли в эти игры столетиями. Теперь следовало ковать металл, пока горячо — на ум очень кстати подвернулась принесенная «богом» поговорка…        — Я виноват перед вами, дети мои, — он опять возвысил голос. — Но я, хоть и поздно, узрел собственную ошибку и искупил ее. Тот, кто смеялся над нами, тот, кто растоптал и смешал с грязью славу Марранов, этой ночью был низвергнут и схвачен. Вот он, Марраны!        Повинуясь взмаху княжеской руки, занавесь Дома Бога снова вскинулась. Из темноты на свет шагнули трое. Два приземистых, мускулистых человека — в них сразу опознали прихлебателей князя — не то поддерживали, не то тащили под локти третьего. Этот третий шел, с трудом перебирая ногами; казалось, он едва мог стоять. Его лицо скрывал грубый мешок, но высокий рост и рваное, грязное, но все еще ярко-алое одеяние не позволяли спутать его с кем-либо еще.        Выйди он по собственной воле, его встретили бы восторженными возгласами и громом рукоплесканий. Влекомого и беспомощного обступила испуганная, растерянная тишина.        С головы человека сдернули мешковину. Щурясь от неяркого света слезящимися глазами, на толпу глянуло опухшее, заплывшее от синяков лицо худого черноволосого человека.        — Вот он, Марраны, — повторил Торм. — Узрите того, кто водил нас за нос. Разве это бог? Разве смог бы я его пленить, будь он настоящим богом? Разве сумели бы мои верные слуги нанести ему все эти раны?        — Нет! — раздался в задних рядах хриплый, какой-то не вполне человеческий голос. За ним машинально повторили несколько других. Над толпой метнулась крылатая тень.        — Кто же он тогда?        — Самозванец! — каркнул тот же голос.        — Самозванец! — вскинул руки к небу князь.        — Самозванец!!! — взревела толпа. Взволнованное непонимание, уже и так владевшее людьми, к середине речи Торма успело перерасти в испуг и теперь стремительно перерождалось снова — в гнев. Рассудок каждого отдельного Прыгуна стремительно растворялся в хмельной, взбудораженной ярости толпы. Потрясая кулаками, топорами и луками, люди полезли вперед, пытаясь добраться до того, перед кем еще несколько минут назад трепетали. Лизоблюды Торма поневоле сгрудились вокруг пленника и князя, оберегая их в готовой начаться не то драке, не то давке.        — Слушай же меня, народ мой! — снова покрыл рев сутолоки голос вождя. — Да, он не бог. Он просто человек, и будь он одним из нас, за подобный обман его следовало бы отдать в пищу тому божеству, которое он изображал. Но он прибыл из земель, что лежат за горами. Кто поручится, что свою гнусную выходку он придумал сам?        Неожиданный вопрос поставил толпу в тупик. Хмыкнув, Торм выждал несколько секунд.        — Никто! — продолжил он за мгновение до первых выкриков. — И даже напротив! Я уверен, что обманщик появился здесь не просто так. Наверняка это проклятые неженки с равнин прислали его сюда, чтобы ослабить нас и посмеяться над нами! Стерпим ли мы это, Марраны?        — Нет! — подстегнул толпу уже знакомый хриплый крик.        — Нет!!! — сотряс скалы яростный рев тысяч глоток.        — Тогда за горы! — Торм ткнул ладонью в сторону темнеющего на востоке перевала. — Никто не будет хвалиться тем, что взял верх над Марранами! Никто!        — Никто!!!        — Мы заставим равнинников умыться кровью!        — Заставим!!!        — Месть!        — Месть!!!        Толпа бушевала. Сжав могучие ручищи в кулаки, Торм возвышался над ней, упиваясь снова текущим по жилам паточно-сладким ядом власти. Племя вновь было у него в руках, он чувствовал это. Обведя взглядом свое новорожденное воинство, он заметил с краю какое-то шевеление. Прищурившись, князь с удивлением различил лица Харта и Клема. Двое слуг «огненного бога», которых помощники Торма истоптали той ночью после принесенной филином вести, сумели-таки не просто выжить, но и доползти сюда. Они хватали своих соседей за руки, что-то пытались им втолковывать — те, не глядя, отмахивались.        — Видишь? — указал он Урфину на них. — Никак не уймутся. Все в тебя, видать.        — Почему ты не убиваешь меня? — едва слышно спросил развенчанный «небожитель». Губы его распухли и едва шевелились из-за кровоподтеков. — Тебе нравится видеть мой позор?        — Ага, — весело кивнул князь. — А тебе мой — не нравилось будто? Ну да не трясись, жить ты будешь. Я тебе, в общем-то, благодарен. Мне уже давно за горы охота, да не скумекать никак было. А тут такой повод.        Урфин молчал.        — Тебе нам еще много рассказывать, — продолжал вождь. — И где ваши главные стойбища, и как они охраняются… Все выложишь. А тогда и посмотрим, чего с тобой делать. Увести его.        Когда Джюса толчками в спину загнали обратно в дом, а люди Торма начали собирать толпу в отряды, с крыши на плечо князя слетел довольный Гуамоколатокинт.        — Хорошо сработано, князь, — прохрипел он. — Мне даже помогать почти не пришлось. Теперь мы этим неженкам за горами покажем, почем фунт дыма…        — Мы? — смерив его взглядом, Торм вдруг сильно тряхнул плечом. Не удержавшись, филин со сдавленным криком рухнул на землю. — Какие еще «мы»?        — Какого?!.. — с трудом перевернувшись на живот, филин поднялся на ноги — и осекся, увидев взгляд Торма. Возвышаясь над ним, князь со злорадной и гадливой ухмылкой смотрел на него, как на мерзкую вошь. Его правая рука тянулась к поясу.        Глаза Гуамоколатокинта почти выкатились из орбит.        — Я буду полезным, — прошептал он, отодвигаясь назад.        — Полезным? — сняв с пояса пращу, Торм крутанул ее в ладони. — Так, как был полезным в прошлом этому дурню? Так если ты не врешь, он в конце все утратил и потерял, а ты его еще и предал. Мне такие помощнички не нужны. И вообще, с какой стати мне тебе верить?        — Не убивай, — сипел филин, дрожа. — Отпусти…        — Отпустить тебя, — глухо хмыкнул князь. — А ты этим, за горами, сразу доносить побежишь? Ну да ладно, проваливай, пока я добрый, мешок с перьями. Живи ради моей нынешней радости.        Отвернувшись, он снова оглядел свое готовое идти в бой племя. За спиной у него раздался быстро удаляющийся шум крыльев.