"Огненный Бог Марранов" Power Tale

       Хлопотливый день закончился, сменившись усталым вечером, а затем — тяжелой, душной ночью. Ужиная, марранские воины сидели в кругах света, оттеснявших ночь от стоянок на городских площадях и в парках. Горожане обходили эти места далеко стороной, опасаясь разгневать горцев. Людей, приходящих по ночам, захватчики с некоторых пор не жаловали. Особенно если это были Мигуны — племя жалких и трусливых обманщиков, самим небом предназначенных стать рабами Марранов.        Так говорил князь Торм. И с чего бы ему лгать?        Маленький лагерь, стоявший наособицу от прочих, как будто прижался к городской стене, укрываясь за ней от ветра. Обитатели лагеря уже легли спать, выставив нервно таращившихся во мрак караульщиков. Ветер доносил лесные шумы, жуткие и непонятные. Хотя пламя, зажженное Марранами во время нападения, отбросило чащу от города на добрый полет стрелы, ужас перед ночью никуда не исчез, и его не делали слабее ни далекий волчий вой, ни крик охотящегося филина. Умом воины понимали, что с помощью огня легко теперь сладят с любой хищной нечистью. Сердцем — пока не получалось.        Они почти не общались с другими отрядами — таков был строгий приказ самого князя, время от времени посещавшего стойбище лично. «Снаружи», как они уже привыкли думать о прочей армии, тоже до сих пор отваживались приходить лишь двое — охотник и знахарь. Потом охотник исчез, лекарь несколько раз появлялся один, а теперь уже и его не было видно.        Костер догорал, в шалашах было тихо. В темноте у стены высокий тощий силуэт снова и снова мерил шагами большую деревянную клетку. Время от времени он поднимал руки и начинал подтягиваться за прутья над головой — не то в надежде проломить их своим весом, не то просто для того, чтобы чем-то занять воспаленный ум.        Урфин снова без пощады трудил мышцы и задавал себе вопрос, зачем вообще это делает. Даже если удастся вырваться из-за этой решетки, далеко ли он успеет уйти, прежде чем в спину ему вонзится стрела? А буде случится невозможное и сторожа полностью утратят бдительность, куда он пойдет в этой разоренной Стране? Без верных инструментов, без деревянных слуг? Захотят ли укрыть его запуганные, порабощенные и вряд ли забывшие о прошлом Мигуны? И если даже захотят — как неузнанным пересечь все кольцо Кругосветных гор и вернуться в Когиду?        «В Когиду? — глухо усмехнулся внутренний голос. — А что тебе там теперь делать, в Когиде?»        Слабо зарычав, бывший Огненный Бог вцепился себе в волосы, пытаясь болью заглушить этот голос, который — он прекрасно это знал — на этом не остановится и ничего по-настоящему острого пока еще не сказал…        Как бы не так.        «Допустим, ускользнешь ты от Прыгунов, — звучало внутри. — Доберешься до Голубой Страны, предположим даже, что устроенный тобой пожар оставил от старой усадьбы хоть что-нибудь, кроме золы… Ну, а дальше-то что?»        Выстрою новый дом, молча ответил Джюс. Уйду в горы, где мне никто не сможет помешать, снова разобью огород. А там… там…        «А что там? — так же молча спросил он самого себя. — Опять деревянные солдаты? Или, может, каменные, а то и железные? Опять война и захват власти над Жевунами? Охота была, в самом-то деле. Я и полудикими Марранами-то править не сумел…»        — Сумею, — упрямо продолжал волшебник уже вслух. — Первый блин комом, но чему-то я ведь научился за эти полгода, не так ли?        «Ну и кому от этого в итоге стало хорошо? — губы помимо воли искривились в горькой усмешке. — Может, Мигунам? Или тебе самому? Помнишь, как Гингема вызвала ураган, а он ее же и укокошил? Ничего не напоминает?»        — К дьяволу старую ведьму! — огрызнулся он в темноту. На миг ему показалось, что из нее на него скалится его собственное лицо. — Я не повторю ни своих ошибок, ни ее. Я учту любую мелочь…        «И на какой из попыток у тебя остановится сердце?»        На этот раз возразить было нечего. Урфин снова зарычал от бессилия.        «Ты не бессмертен и уже не молод, — беспощадно продолжал незримый, но явственно видимый разумом двойник. — Сколько еще лет осталось впереди? И найдется ли в итоге хоть один жалостливый храбрец, готовый зарыть твои кости где-нибудь в лесу? Кто оплачет твою смерть? А сколько будет тех, кто… рассмеется?»        — Ну и что тогда? Спустить все этому негодяю Торму? — скрипнул зубами Джюс, с ужасом ощущая лишь горечь и тоску на месте привычной ярости. — Стать его рабом? Молча смотреть, как он загребает жар чужими руками, жнет не им посеянное?        «А ты в свое время разве не забрал оставшееся от Гингемы? Не обернул себе на пользу? Чем ты лучше?»        — Это совсем другое. У меня была цель.        «Брось, — Урфин почти увидел презрительный взмах бесплотной руки в рваном красном рукаве. — Не позорно ли даже теперь лгать самому себе?»        На несколько секунд замерев в углу, он уселся, скрестив ноги, и стиснул крепкие жердины в немеющих пальцах.        «Ты такой же, как Торм, — гремело внутри. — Вернее, он такой же, как ты. Ты без тени сомнения сжег своих слуг вместе с домом. Ты даже не подумал о них. Тебе хотелось власти над Жевунами, над Розовой Страной… над Стеллой… Зачем?»        — Я люблю ее.        «Может, и любишь. Но это неважно. Торм — твое детище. Он всего лишь честнее тебя, поскольку более прост и не привык искать себе оправданий. Он хочет власти, знает это и открыто рвется к ней. А ты? Зачем тебе власть? Чего ты хотел и хочешь?»        Пауза.        — Да если б я знал…        «Врешь. Ты хотел, чтобы перед тобой падали ниц, чтобы на улицах при твоем появлении кричали «ура». Ты хотел благоговейного трепета и восхищения, хотел, чтобы все тебе подражали… Ну что? Получил?»        — Марраны трепетали передо мной!        «Опять врешь. Они трепетали перед Огненным Богом, которым ты заслонился от них, словно ширмой. А когда ширму сорвали — много ли осталось тех, кто любил самого Урфина Джюса? Лишь двое юношей, затем всего один… да и он, похоже, больше не вернется. И для чего все было? И сейчас, и тогда?»        В этот момент в клетке сгустилось такое напряжение духа, что казалось, загляни снаружи случайный свидетель — он увидел бы сразу двух Урфинов, сидевших на полу друг напротив друга.        — Так, может, и впрямь к черту это все? — шепнул один из них. — Уйду в горы, разобью огород… и хватит. Зачем тщиться, если никому на свете нет дела до тебя?        «И войти в историю скудоумным властолюбцем, не сумевшим удержаться на поднятой им волне? Лгуном и обманщиком, стравившим народы в войне и трусливо сбежавшим от ответственности? О да, в этом случае твое мертвое тело, пожалуй, не поленятся разыскать. Вот только что потом напишут на могиле, не хочется даже и думать…»        — А что тогда? Какой у меня еще выбор?        Он знал, что не получит ответа. Сколько ни представляй невидимого собеседника, тот не скажет тебе того, чего ты не ведаешь сам.        С глухим выдохом низверженный бог лег спиной на решетку. Наступила тишина, нарушаемая лишь храпом и сопением уснувшей стражи да ночными шумами, долетавшими из-за стены. Негромко, вполголоса завел свою песню соловей — завел и сразу оборвал, будто испугавшись кого-то. В темном небе едва слышно прошелестели крылья какой-то птицы.        Потом по жердям скребнули когти. Урфин ощутил, что у него над головой кто-то сидит.        — Спишь, хозяин? — хрипло послышалось из темноты.        Джюс не шелохнулся, но глаза его мрачно сверкнули.        — Не спишь, — удовлетворенно заключил знакомый голос. — Спящие так не дышат. Ну здравствуй, что ли?        Снова заскрипели прутья решетки: невидимка попытался пройтись по ним взад-вперед, как сам Джюс до этого. Получилось не слишком хорошо — там, где человечья ступня легко делала шаг, птичьим лапам приходилось скакать с жердины на жердину.        — Этот дурак Торм только все портит, — пожаловался он, кряхтя. — Следить за ним — с души воротит. Начал хорошо, но совсем скоро он во всем этом увязнет, как хромой волк в болоте. У него же не армия, а просто огромная толпа с оружием! Ни дисциплины, ни строевой подготовки, ни даже понимания, что солдата постоянно надо чем-то занимать… Да ты сам все видишь, — раздалось презрительное щелканье клювом. — Разброд, безделье, ходят по лагерям, как к соседям на именины. Таковы ли были наши деревянные молодцы?        Урфин молча следил за крылатым силуэтом над клеткой.        — И все бы ладно! — снова донесся клювный прищелк, на этот раз досадливый. — Недостаток опыта — не преступление, если ты его осознаешь. Но ведь он вдобавок и дельных советов слушать не желает! Князь, тоже выискался! Ну ничего, дураков учат… верно, хозяин?        Волшебник опять не откликнулся.        — Все еще обижаешься? — хмыкнул голос. — Да будет тебе дуться, в самом деле. Ничего личного, всего лишь ответный ход. Ты ко мне лицом — и я к тебе лицом, ну или не лицом, хо-хо… Политика, в общем. Зато сразу стало видно, в чем ты допустил ошибки. Ничего, еще не поздно все поправить. Слышишь меня?        — Слышу, — спустя некоторое время отозвался Джюс.        — Ну наконец-то, а то я уже испугался, что эти обломы тебе перепонки из ушей вышибли. Так что, мир? Хочешь на свободу?        — Каким образом?        — А таким, который только у меня провернуть и получится. Эту клетку вязали ремнями из овечьей кожи. Твои зубы и ногти их вряд ли возьмут, — не сомневаюсь, что ты уже пробовал — зато для моих когтей и клюва это даже не задача. Выберешься в мгновение ока!        На миг в глазах Урфина зажегся прежний красный огонь… и сразу же снова потух.        — Ясно, — тускло произнес он. — А дальше что?        — Дальше я тоже все продумал. Если держаться определенных переулков и не выходить из тени, легко выберешься из города, а там…        — Да это понятно, — прервал его Джюс. — Дальше-то что, Гуам?        — Не Гуам! — голос филина мигом упал до злобного шипения. — Гуамоколатокинт, ясно тебе? Сколько раз повторять?!        — Да помню я, помню, — отмахнулся волшебник. — И все-таки: вот сбежал я отсюда, добрался туда, где уже не поймают… Что потом?        — А сам не догадываешься? Наделаем солдат, конечно! Раза в три больше и сильнее прежних. Кто там кричал, что ты не бог? При виде них сразу заткнутся. Сбросим Торма, засунем его в эту самую клетку… хотя нет, лучше сразу голову долой, чтобы воды не мутил. И всем покажем!        — Да что покажем-то? И что дальше?        — Что-что, известно что! — раздраженно бросила птица. — Править будем!        — Зачем?        — Что значит «зачем»?! — от возмущения Гуамоколатокинт даже подскочил на месте, по-куриному всплеснув крыльями. Два взгляда, птичий и человечий, уперлись друг в друга.        Внезапно из птичьей глотки вырвался удивленный кашель.        — Да ты раскаяться решил на старости лет, что ли?! — он бешено защелкал клювом. — Ценности переоцениваешь, философ? Голову отлежал? Или просто Прыгуны слишком сильно по ней били?!        — Может, и били, — пожал плечами Джюс, уже не глядя на него. — Но ты вот мне скажи: столько людей я сорвал с места, лишил дома и крова, заставил страдать, изувечил, убил — и куда меня это привело? Зачем все было? Что мне за это досталось? Кто меня любит? А тебя кто любит, Гуам? Тебе-то зачем вся эта кровь, птица?        — Да не «зачем, а «потому что», глупый человек! — черная тень угрожающе распростерла крылья на фоне темно-синего ночного неба. Лунные лучи крестом пролегли между ее когтей. — Потому что право порождается силой! Потому что кровь — это смазка для земного шара! Потому что боль движет мир, потому что даже омлет нельзя приготовить, не разбив яиц! Так говорила Гингема, так говорю я, ее старший слуга! И если ты об этом позабыл, так ты просто круглый дурак!        Урфин снова пожал плечами. Он вертел в пальцах маленький темный предмет цилиндрической формы. На торце предмета плясал огонек. Филин презрительно фыркнул.        — От тебя, видно, не добьешься толку, — хлопнув крыльями, он закружился над клеткой. — Но ничего, я терпелив. И я еще вернусь… потом. И если ты еше не окончательно превратился в трусливого и мягкотелого Жевуна, ты примешь мое предложение. Или же догнивай свой век в этой клетке, если кулаки Прыгунов так напугали тебя, что отныне предел твоих амбиций — лачуга на задворках Когиды!        И Гуамоколатокинт, мягко взмыв в небо, пропал за городской стеной, оставив Урфина одного в медленно колышущемся вокруг печальном мраке.