"Огненный Бог Марранов" Power Tale

       Спустя несколько дней в небе оглушительно зашумело множество крыльев. Огромная воронья стая поднялась из лесов и два часа летела над городом куда-то на запад. Люди удивленно смотрели на них с земли. От карканья у людей закладывало уши, поднятый птицами ветер срывал шапки с голов. Некоторые ныряли к самой земле, исчезая в переулках, но это мало кто замечал. Одна из них, прежде чем умчаться вслед за стаей, ненадолго скрылась в окне дворцовой кухни.        — Не к добру, — ворчали горцы. — Скверная примета…        Горожане отмалчивались.        К этому времени новые порядки, введенные Тормом, уже распространились на все лагеря. Объяснений никто никому не давал — старейшины просто отдавали приказы и ждали, что их беспрекословно выполнят. Воины ходили строем, вставали и ложились спать по сигналу, а большую часть дня проводили за повторяющимися упражнениями — или за рытьем по всему городу новых ям. По утрам и вечерам столица наполнялась недовольным ворчанием и бранью.        — Все идет отлично, — убеждал князя Гуамоколатокинт. — Пускай ругаются, пускай копят злость. Как только они усвоят основы, мы найдем, на кого выплеснуть эту злобу. Это будет совсем скоро…        Мигунов силой принудили ковать оружие и доспехи. Надсмотрщики не только подгоняли мастеров руганью и ударами палок, но и пристально следили за каждым их движением. Молодые грамотеи из бывших учеников Джюса медленно и тщательно записывали эти движения. Вскоре в руках у Торма было нечто вроде инструкции к фабричному процессу — грубой и не слишком точной, но относительно полезной.        — Надо было сразу так поступить, а не миндальничать, — ворчал он, слушая бормотание чтеца, возившего носом по бумаге. — Два месяца зря потратил с этим скотом. Скот понимает только хорошую палку, это все знают…        Лизоблюды подобострастно поддакивали. Учения шли полным ходом, филин торжествовал. А потом гонец, посланный в соседний город к тамошнему военачальнику, не вернулся.        Сперва это не слишком встревожило Торма. Горцы плохо знали местность, а вдали от городов лесная чаща не выгорела при нападении и по-прежнему оставалась опасна — кто знает, какая нечисть в ней скрывается? Разиня вполне мог сойти с дороги, заплутать и найти конец в волчьих зубах или медвежьих когтях. Однако второй скороход тоже исчез, а потом пропал небольшой поисковый отряд, посланный за ними. Ни весточки, ни слуха, ни духа — два десятка человек будто растворились в раскинувшейся кругом Стране. Отчетливо недружелюбной Стране, как сразу начало ощущаться.        Тогда князь забеспокоился. Гуамоколатокинт, к которому он обратился за советом, обещал расспросить местных филинов и сов, но потерпел неудачу. Ночные птицы либо вовсе отказывались с ним говорить, либо резко отругивались — прежнее уважение к слуге Гингемы, кормившее его столько лет, будто вылетело у них из памяти, не помогали ни уговоры, ни посулы, ни угрозы. Отчаявшись добиться от родичей толкового ответа, филин уклончиво сказал князю, что подробности выясняются. Он стал угрюм и задумчив, начал надолго пропадать из дворца.        На следующий день надсмотрщики из фрезеровочной мастерской, делавшей наконечники для стрел, примчались к Торму с поразительной вестью:        — Все исчезли!        Князь бросился туда со всей свитой. За дверью мастерской ему открылся полный разгром. Кругом было хоть шаром покати: исчезли инструменты, детали, малые станки, запасы металла и готовые наконечники. На полу валялись скрученные и погнутые куски металла: похоже, те, кто здесь побывал, ломали и портили все, что не могли унести с собой. И мастера-фрезеровщики, и охранявшие их воины словно в воздухе растворились.        — Что это? — князь указал на три больших станка, стоявших у дальней стены. Они были покрыты какой-то густой янтарной жижей. Князь попытался повернуть какую-то рукоятку, та не поддалась. Жидкость намертво склеила винты и шестерни, валы и кривошипы. По приказу Торма один из приспешников осторожно попробовал ее на вкус.        — Патока? — удивился он.        — Патока… — память Торма сразу зацепилась за смутно знакомое слово. Стиснув зубы, он начал вспоминать, где слышал его в последнее время. — Патока, патока… Да! Вот оно! — внезапно взревел он, вспомнив доклад Харта. — Проклятая баба! Ну доберусь! Все мне расскажет.        Рыча от ярости и вращая дубину над головой, Торм помчался во дворец. Тот встретил его почти такой же пустотой. Исчезла кухарка Фрегоза, исчезли слуги и служанки, уборщики и посудомойки, плотники и каменщики — в жилище правителя не осталось ни одного Мигуна. По затихшим, опустевшим залам и коридорам бродили, перекликаясь, удивленные марранские воины.        — Как допустили?! — Торм с размаху закатил оплеуху одному из старейшин, что оставались во дворце. — Где были твои глаза, трухлявый пень?!        — А кто знал-то? — плаксиво огрызнулся тот, потирая ухо. — Ты за ними следить не велел. Я и отвлекся то на всего ничего…        — Разини! Недоумки! — схватив старейшину за шиворот, князь встряхнул его, как терьер крысу. — Ищите всех! Ищите кухарку! Быстро!        Вереща от страха, старик выбежал из зала.        А тревожные новости продолжали прибывать. Посланцы князя находили брошенными заводские цеха, ремонтные мастерские, котельные, фермы, магазины. Оборудование было сломано или измазано оранжевой жижей, готовые запасы оружия, брони, провизии как сквозь землю провалились. Разом пустели целые городские районы — жители исчезали вместе с семьями. Как им это удавалось, Марраны не могли понять: полчаса назад вроде бы шатались по улицам с постными рожами, а потом оглянись через плечо — и ни души, как корова языком слизнула…        К середине дня в столице не осталось никого, кроме горцев. Вестей из других городов по-прежнему не было.        — Сговорились! — бушевал князь. — Бунтовать вздумали! Ищите! Ищите лучше! Схватите хоть кого-нибудь, через него и прочих выловим!        Но хотя отряды ловчих прочесали весь город, Марранам никто не попался. Несколько древних стариков, найденных Хартом в пригороде, наотрез отказались отвечать на вопросы. Пытать их у охотника не поднялась рука.        — Уходили бы вы отсюда по-хорошему, — на закате наконец посоветовал ему один высохший дед. — Не то хуже будет…        Один из солдат со злости хотел ударить старика, но Харт не позволил.        В это самое время, когда злые и голодные Марраны возвращались по лагерям, гадая, чем будут кормиться завтра, у тщательно укрытого костра посреди лесного становища негромко беседовали пять человек. Четверо из них протягивали руки к огню, а пятый держал свою прямо над пламенем, словно хотел ее зажарить или тщательно высушить. Натянутый над головами войлочный полог глушил их слова, не позволяя посторонним ушам подслушивать.        — Парни из рудников поссорились с городскими, — хмуро говорил один из них. — Какой-то дурак пустил шпильку, что пока он гранит киркою ковырял, они по домам сидели и захватчиков обихаживали. Чуть до драки не дошло, еле разняли. Надо что-то делать.        — Затрещин дурням выдать, вот и все дела, — сердито отозвался женский голос с другой стороны костра. — И по лесу лишний раз с мешками прогнать, чтобы дурью не маялись об безделья. Чего ты с ними нянькаешься, Лестар?        — Затрещины тут не помогут, Фрегоза, — державший ладонь над огнем несколько раз с глухим лязгом сомкнул огромный кулак и опустил руку. — Напряжение копится, люди на взводе. Если действовать необдуманно, сделаем только хуже. Пришлите ко мне утром зачинщиков свары, я с ними поговорю.        — Наступать надо, господин правитель, — буркнул Лестар. — А то как есть передерутся. У всех душа болит…        — Скоро, друг, уже скоро. Как ваши люди, Клем?        Молодой Марран ответил не сразу. Некоторое время он молчал, зябко кутаясь в одеяло, потом сыро закашлялся. Надсаженное горло отзывалось болью. Он сам уже понимал, что дело тут больше не в дыме и даже не в недолеченной ране. Полет на крылатой машине сквозь небесный ветер что-то нарушил в его теле, что-то прохватил ледяным холодом так, как не прохватывало даже в родных горах. Врачи Зеленого Племени не знали, как лечить эту хворь. Думать, чем все может закончиться, Клему было некогда.        — Почти готовы, — наконец выговорил он. Длинные фразы ему больше не подчинялись. — Но тоже изнывают от нетерпения. В лесу нам тяжело. Когда в бой?        — Вы вообще не обязаны идти в бой, — внимательно посмотрел на него исполин. — Мы не держим вас силой, хотя ваша помощь очень бы нам пригодилась. Но если хотите, можете уйти в горы. У вас есть на это право.        Клем помотал головой.        — Мы говорили об этом, — упрямо сказал он. — И мы решили. Торм не должен скрыться. Он не должен быть князем. Нам вообще не нужен князь… Но вы не поймаете его. Вы не знаете его. Мы знаем и поймаем.        — А как мы будем отличать вас от врагов?        Знахарь поднял руку. На предплечье у него была красная суконная повязка. Кто-то глухо усмехнулся.        — Знакомая ткань, — нахмурился Лестар.        — От его плаща, — улыбнулся Клем. — И еще из Города Счастья. Нам дали про запас. Мы так решили. Легко повязать и легко увидеть, да?        — Ложись-ка ты спать, дурачина, — жалостливо посоветовала Фрегоза. — А утром напомни, грудного взвару тебе дам. Тебя уже слушать страшно.        Травник вопросительно посмотрел на собеседников. Железный Дровосек с тихим скрипом кивнул головой. Пожав плечами, Клем с головой завернулся в одеяло, улегся у огня и умолк.        — А вы что скажете? — обратился Дровосек к пятому человеку у костра, доселе молчавшему.        — То же, что и прежде, — пожал плечами тот, глядя на спящего Клема. — Перед боем дайте мне шанс. Если не выйдет, дело за вашими людьми.        — Я еще раз прошу вас подумать над моими словами.        — А я еще раз отказываюсь, — еще один глухой и тоскливый смешок.        — Ваш порошок мог бы сыграть огромную роль в этой битве.        — Мог бы, да. Скажите, вы хотите этого? — он в упор поглядел на Дровосека. — Хотите, чтобы я опять стал во главе огромной армии деревянных солдат? Или теперь даже не деревянных, а железных?        Возникла недолгая пауза.        — Не уверен, — наконец ответил Дровосек.        — Вот именно, — кивнул Урфин. — Не искушайте меня.        — Хорошо, не буду. Но вы все равно могли бы нам помочь. Например, у нас мало лошадей. Почему бы вам не поколдовать над нашими телегами? Пусть едут сами. Или, скажем, носилки для раненых. У кого во время боя будет возможность с ними возиться? Надеюсь, вас это не затруднит?        Урфин немного помолчал.        — Не затруднит. Но большую часть порошка я хотел бы сохранить. Он понадобится мне после боя.        — Вы хотите…        — Да. Но ни слова об этом, прошу вас. Я суеверен.        — Хорошо. Тогда ложитесь спать, друзья. Я постою на часах.        Повстанцы вошли в город в сумерках перед рассветом, в час, когда утомленные ночной стражей часовые клевали носами на постах, отсчитывая оставшиеся до смены караула секунды. Поднять тревогу никто из них не успел. Тяжелые замки на высоких воротах легко покорились сделавшим их рукам, хорошо смазанные петли повернулись без звука. Колонны закованных в металл бойцов двинулись по городским улицам.        Первым их заметил Гуамоколатокинт. Возвращаясь во дворец с охоты за ночной живностью, филин увидел с высоты, как от городской стены к дворцовой площади со странным звоном и топотом медленно ползут какие-то длинные темные черви. Прежде чем он успел понять, что это, перед «мордой» одного из «червей» тускло вспыхнули факелы марранского патруля. Послышались испуганные, злые голоса. Черная тень ускорилась. Мордой, ощетинившейся острыми треугольными зубами, она врезалась в патруль, сшибла и покатилась по нему дальше, грозная и решительная.        Филина пробрал страх. Он бросил взгляд на дворец, затем за спину, на темневшую на горизонте чащу, темную и спокойную, сулившую жизнь и укрытие.        — Сперва подеремся за то, что есть, — наконец пробормотал он и, спикировав к земле, оглушительно закричал: — Тревога! Враги в городе!        Поднять по тревоге солдат, спящих мертвым сном между полными беготни и копания днями, не так-то просто, однако Гуамоколатокинт справился. Уроки не прошли-таки даром — горцы расхватали составленное в «козлы» оружие и снялись со стоянок прежде, чем задались вопросом, в чем вообще дело. Их нестройные ряды загородили входы на дворцовую площадь. Глухой зов сигнальных рогов разнесся над городом.        В ответ ему снизу, из уличной темноты, раздался высокий, чистый звук сигнальной трубы. Не останавливаясь, колонны Мигунов выставили далеко вперед длинные, тяжелые копья. Каждое древко держали сразу два бойца, копейщиков заслоняли щитоносцы с короткими мечами. Прыгуны в ответ неуверенно прикрылись собственными щитами, пользоваться которыми еще не слишком-то умели. Ряды противников сближались.        — Что тут творится? — на дворцовый балкон выскочил князь с дубиной. Хмурая и заспанная княгиня Юма, сжимая связку дротиков, выглядывала из-за спины мужа.        — Первая проба сил твоего войска, — отозвался Гуамоколатокинт с вершины потухшего фонаря. — Время пришло, князь, командуй!        Торм быстро осмотрелся. Увиденное ему не слишком понравилось, но и не напугало. Он хорошо помнил, как легко в прошлый раз его воины победили жителей Фиолетовой Страны. С чего бы сейчас все было иначе? Если рабы решили тайком задушить хозяина, тем хуже в итоге будет для них…        — Слушай меня! — зычно гаркнул он, мощным прыжком соскочив с балкона прямо на площадь. Под его плащом зазвенела найденная в сокровищнице старая кольчуга. — Передние ряды, закрыться щитами и назад не отходить! Задние — готовить луки и пращи!        — Слышу! — вразнобой отозвались старейшины. Гуамоколатокинт довольно усмехнулся.        Круг Марранов сдвинулся, пытаясь образовать единую стену. Восставшие прибавили шагу. Копейные наконечники резко прянули вперед в коротком, сильном тычке. Раздался крик боли, затрещало дерево. Еще удар! Еще и еще один! Марраны корчились за щитами, пытаясь спрятаться от разящих жал, но удары копий одинаково легко пробивали непрочные грубые щиты и деревянные доспехи, плоть и кости. Шеренги Прыгунов начали пятиться, прогибаться назад, словно хлипкая плотина под напором полой воды.        — Бросай щиты, дурни! — раздался с неба хриплый голос. — Ловите их за древки!        — И держите покрепче! — поддержал князь.        Загремели швыряемые наземь обломки щитов. В древко каждого копья, не успевшего отдернуться, вцепились крепкие руки, Марраны повисли на копьях, цепляясь ногами друг за друга и упираясь в землю. Со стороны Мигунов послышалась отчаянная ругань: наступающие на площадь колонны замедлились, потом вовсе остановились, а кое-где даже попятились назад. Маленькие мастера напирали и тянули изо всех сил, но не могли переломить огромной силы Прыгунов. Два войска застыли, ломая друг друга. Промятый было круг обороняющихся медленно, преодолевая сопротивление, выправился.        Широкие крылья хлопнули Торма по макушке — филин почти рухнул ему на плечо.        — Сейчас начнут стрелять, — прохрипел он в ухо князю. — Надо ударить раньше!        — Стрелки, слушай меня! — зычно гаркнул Торм. Юма затрубила в рог, старейшины подхватили. Задние ряды Прыгунов завертели головами, отыскивая источник звука. — По врагам целься!        Над головами передних воинов, продолжавших напряженно удерживать на месте смертоносные копья, поднялись натянутые луки и снаряженные пращи. Повстанцы тоже услышали слова вождя. Из их тыла снова донесся трубный зов — короткий сигнал, потом длинный и снова короткий. В колоннах началось какое-то движение.        — Стреляй! — крикнул Торм, и в унисон ему снова прозвенела труба — отрывисто, гневно.        Солнце, медленно выползавшее из-за горизонта, крест-накрест перечеркнули сотни быстрых черных линий. Воины Фиолетовой Страны стреляли по врагам из широких, мощных арбалетов со стальными дугами, страшного оружия даже в неумелых руках. Попав в человека, их короткие толстые стрелы пробивали его насквозь. Сверху, навстречу им, падали длинные и тонкие, с кремневыми и медными наконечниками, с орлиными перьями на хвостах. Они с бессильным звоном отскакивали от стальных доспехов повстанцев, пращные ядра набивали сквозь броню синяки, но не увечили — однако на все тело доспех не натянешь, а меткости и умения поражать цель Марранам было не занимать, и то один, то другой боец в фиолетовом падал со стрелой в лице или с переломанной костью. К тому же самострелы взводились гораздо дольше луков, поэтому стрельба горцев, гораздо более жидкая и хуже согласованная, нанесла все же не меньший урон, чем залпы Мигунов.        Ни одна, ни другая сторона снова не могла взять верх. Торма от стрел прикрывали щиты прихлебателей. Укрывшись за углом высокого дома, он следил за сражением, поигрывая дубиной.        — Еще немного, князь, еще немного, — кровожадно шипел ему в ухо филин. — Смотри, они уже не наступают! Они не привыкли воевать, они боятся крови. Скоро это мужичье дрогнет и побежит. Ты еще увидишь, как они умоляют тебя о крове и корке хлеба!        Князь довольно потирал руки.        Восставшие в самом деле вскоре остановились и даже перестали стрелять. Марраны, опасаясь подвоха, тоже спрятали луки. Казалось, в темных колоннах о чем-то напряженно переговариваются. Внутри них происходило какое-то движение: кто-то сунулся вперед, кто-то вбок, кто-то попятился. Торму это не понравилось.        — Слетай-ка посмотри, — успел приказать он филину, прежде чем снизу, из улиц, мешаясь с голосом трубы, вырвался глухой и грозный рев. Швырнув на землю пойманные в ловушку копья, повстанцы снова ринулись вперед. В руках у передних блестели новые, переданные им из задних рядов. Теперь Мигуны держали их не у конца древка, а за середину, на каждое копье наваливались уже не двое, а четверо-пятеро бойцов. Ошеломленному князю показалось, что прямо на него несется огромная, окованная железом фиолетовая стрела — и с ней другая, третья, четвертая…        — За родину! — взмыло над площадью, когда эти стрелы с налету пронзили кольцо захватчиков, расшвыряв их в стороны. Мигуны ворвались на площадь, осыпая врагов стрелами. Навстречу им бежали новые воины, с налету кидались на них, пытались остановить. Оба войска сломали строй, завязалась беспорядочная битва. Один из домов, зажженный чьим-то факелом, уже полыхал.        — Клянусь небом! — громыхнул Торм, вскидывая палицу. Отразив яростный, но неумелый удар какого-то Мигуна в кузнечном фартуке, он вколотил ему голову в плечи и рванулся вперед. Лизоблюды, обнажив оружие, кинулись в схватку вслед за ним. Гуамоколатокинт, раскинув крылья, с изумленным криком еле успел взлететь с княжеского плеча.        — Что ты делаешь, постой! — он закружился над головой у вождя. — Сейчас надо действовать не так! Нужно отойти, перестроиться и выбить их отсюда! У нас еще есть время и хватит сил!        — Заткнись, мешок с перьями! — рявкнул князь. Алая ярость снова затмила его разум. Довольно с него этой чуши с командами и рытьем ям! Настало время решить дело так, как его решают на Кряже — лоб в лоб, без бабских уверток! Звон кольчуги отдавался в ушах безумной боевой песней. Он вращал дубину над головой, разбрасывая врагов по сторонам, ликуя и не замечая, как его солдаты и свита падают один за другим, как все новые люди в фиолетовых одеждах выходят на площадь и вступают в бой. Это — потом! Это успеется, сейчас же — битва! Он сам, своими руками убьет каждого, кто ему противостоит!        Забывшись, он вскинул голову и зарычал, как медведь. Голос князя покрыл все прочие звуки побоища, плащ метнулся по ветру языком цветного огня.        — Эй, долинники! — после говорили, что рев Торма был слышен даже в нескольких кварталах от дворца. — Подайте мне сюда вашего вождя! Почему он прячется за вашими спинами? Если он хотя бы на полногтя настоящий вождь, то не побоится поболтать со мной о наших невеселых делах! Один на один, здесь и сейчас! И пускай тот, кто останется в живых, решит судьбу всех!        Он не особенно ждал, чтобы ему ответили — в конце концов, что жители равнин знают о мужестве? Но мало-помалу шум сражения и впрямь начал стихать. Марраны, по-видимому, уважали волю своего правителя, а Мигуны… Мигуны тоже расступались, пропуская кого-то. Они не нападали, но их горящие глаза без слов показывали князю, что они сделают с ним, будь их воля. В ответ Торм с усмешкой утер кровь с губ. Чем бы дело ни кончилось, его запомнят. Если даже этот захиревший народец и впрямь выродил бойца, способного расколоть ему череп…        Он успел почуять неладное, когда увидел, что Мигуны расходятся в стороны перед огромной, темной на фоне встающего солнца фигурой. Неизвестный гигант вышел вперед. На него упали отразившиеся от дворцовых окон рассветные лучи, и глаза Торма расширились, а колени начали медленно подгибаться. Холодный пот хлынул у него со лба. С глухим стуком палица выпала из его ослабших пальцев и покатилась по булыжникам.        — Ты звал меня, — не спросило, утвердило ужасное видение, воплощенный не то кошмар Торма, не то его мечта, обернувшаяся кошмаром.        — Нет, — сипло прошептал вождь. — Нет! Тебя нет! Сгинь, рассыпься!        — Я есть, — человек, целиком сделанный из железа, протянул к нему огромную руку. — И я здесь. Может, ты хочешь биться со мной? Или обсудить условия, на которых мы вас отпустим?        — Не-е-е-ет!!!        Никто так и не смог понять, чей это был крик: самого князя, одного из уцелевших старейшин или простого Маррана. Возможно, всех одновременно. Вопль скрутил горцев в узел, отбросил и поволок их прочь от блестевшего на солнце кошмарного существа, поднимающего к небу огромный топор. Они отталкивали друг друга, закрывали головы руками, рвались прочь от этой проклятой колдовской земли. Высоко в небе, щуря слезящиеся от света глаза, ходила кругами птица. Проследив глазами за вождем, она презрительно хмыкнула и полетела к ближайшему лесу.        Истошно вопя от ужаса, не разбирая перед собой дороги, князь Торм и остатки его воинства бежали вниз по улицам, сквозь городские ворота и дальше, прочь из города.