Защитник для бога

Аттано плохо разбирался в людях. Во множестве мародёрских набегов его частыми подельниками были обычные собутыльники, которых он ошибочно признавал друзьями. Налёты на дома лордов — идея столь абсурдная, что Корво порядком удивился, сумев унести ноги. И теперь, глядя на тонкую, многообещающую улыбку своего господина, Аттано понимал, что крупно влип. Хотя, пожалуй, он давно должен был привыкнуть. — Что это значит? — безжизненно подал голос он. Чужой развернулся всем корпусом, по-видимому, внимая. И глядя довольно равнодушно, будто стратег, перешедший к следующему пункту плана. — А ты не заметил? «Ответил вопросом на вопрос», — происходящее всё больше и больше вводило Корво в замешательство. — Кто ты? — телохранитель не смутился, спрашивая. Самое время для настоящих объяснений. Улыбка тем временем вернулась к губам Чужого. — Лишь тот, кем ты меня считаешь, — развёл руками он. — Кстати, мне и самому интересно: кто я в твоих глазах? Отвечай, Корво, разве не видишь — до правды рукой подать. Аттано не стал спорить. Незнание мучило и его самого, но не похоже, чтобы аристократ шутил. У всего есть логика, всему есть причина. И верно говорят, незнание — самая страшная пытка. Надо брать глубже. Корво закрыл глаза, представляя комнату сквозь веки. Залитая светом, богато украшенная — она оставалась такой недолго. Обои начали обрываться, пол — трескаться, из стеклянных дверей повалил дым. Люстра мигнула светом и погасла, пока коробка, которая сдерживала взор, разваливалась, как лопнувшее яйцо. Летели куски штукатурки, прорывалась темнота, оседая знакомой-незнакомой пылью. Пространство раскручивалось, сквозь пролом показывался первый остров со стоящим на нём Наместником. Аттано обернулся, находя цепочки таких же, миг — и стены исчезли. Стало легче дышать. Так и должно быть в бездонной, безграничной пропасти. Из глубины сознания донёсся китовый вой, как свет маяка. Корво взглянул на свои руки. Они принадлежали не ему. Многое стало понятным, даря облегчение. Аттано поздно зарычал. Закричал, зашипел, взвыл, срывая с себя остатки рассудка. Упал на камни, натыкаясь на нож, содрогаясь в приступах спазмов. Исполосовал себе руки, трясясь в одышке — любимой, мучительной колыбели агонии. Сходящий с ума взгляд зацепился за маленький остров, первая кровавая линия расчертила песок. Остров сорвался вниз. Прямо как Корво. Он затих, сидя в собственной крови. Лишился эмоций, размяк, как устрица, вырезанная из створки, брошенная на землю. Коричнево-красный песок стал снова серым. Бог не может умереть. Да, и разве Корво впервой кого-то терять? Съезжать с катушек совершенно необязательно. Достиг ведь бога. Добился, чего хотел, старый Корво? Сначала Джессамина, потом Эмили, а теперь ты своими руками низверг того, кого боялся потерять больше всех. Глупый, жадный Корво. Нельзя заставить биться снова раз умершее сердце. Нельзя коснуться запретной мечты. Так не бывает, не с тобой. Ненавидь себя, трусливый Корво. Видишь, попытки навредить своему телу уже не спасут. Ты лишён права на физическую боль. Лишён права на покой. Лишён права на бога. Корво-Корво-Корво-Корво… — Корво. Аттано не хотел его слышать. Зря он дал волю чувствам, спятивший болван. А как просто всё было раньше, как понятно. — Корво, ответь мне. Подними голову. «Меня здесь нет. И тебя здесь нет. Я очнусь, а Джессамина… Кто такая Джессамина?» — резанные раны перестали кровоточить, к Аттано вернулась ясность духа, но то был холостой завод. Что-то в нём с треском лопнуло. Сникло, как мыльный пузырь. С опаской он посмотрел на кисти снова, перевёл взгляд на одежду — определённо не его одежду, тем самым убедился, что всё это правда. Корво Аттано не умел плакать. По-настоящему плакать, чтобы слёзы не высыхали на щеках, горячили подбородок и падали на сухую одежду тёмными пятнышками. Чтобы он знал, что ему плохо. Что он способен горевать. Нет, единственным, на что он был способен, так это таращиться на плоды собственных ошибок и заливать их дешёвым пойлом. Или резать себя, как сейчас, чтобы заменить отсутствие моральной боли физической. Говорят, у воронов нет души. Кажется, поздно выяснять, где здесь правда. Чёрные глаза без зрачков приятно закрыли панораму Бездны. Чужой сидел на корточках перед обессилевшим Аттано, ничуть не видя самого себя. — Я же просил тебя остановиться, — он приподнял его плечи и устроил тело поудобнее. — Хорошо, я расскажу. Но сначала ты должен ответить на мой вопрос. Постарайся, Корво, — ласково просящий голос помог тому собраться с силами. — Ты… Ты мой бог, — просипел он кое-как сорванным голосом. — Н-но… у меня нет… души, которой ты бы мог… распорядиться. Чужой длинно, фальшиво выдохнул. Встал, соединяя кончики пальцев и медленно шагая мимо Корво. Всё будто происходило по чётко проложенному маршруту, конечный пункт которого был всемогущему существу не по душе. Чужой думал, и много, наверное, позабыв про себя, точнее, про Аттано в своём обличье. И не спешил давать ответы. — Тогда помоги мне напоследок. Доиграем эту пьесу в четыре руки? — протянутая ладонь была точь-в-точь собственная. Чужой смотрел гордо и невозмутимо. От него разило отчаянием, и хотел бы Корво обозвать себя дураком, которому не под силу понять бога, но он понимал. Боги тоже боятся смерти. Богам так же бывает одиноко. Потянувший его вверх рывок развеял тьму и атмосферу Бездны. Аттано очнулся в той же комнате, в той же позе. Но Чужой смотрел на него по-другому. Он сам смотрел по-другому. Им обоим теперь было нечего терять.