Муртаг

— Гальбаторикс собрался устроить покушение на тебя. Он знал, что Эльва больше тебя не охраняет, и решил, что теперь самое время. Я совершенно случайно услышал об этом; я оказался рядом, когда он отдавал приказания одному типу из Черной Руки. — Муртаг покачал головой. — В общем, это я во всем виноват. Я уговорил его не убивать тебя, а доставить сюда. Ему эта идея понравилась; он знал, что так ему гораздо быстрее удастся заманить сюда Эрагона… Прости, но это был единственный способ не позволить ему убить тебя… Прости… Мне очень жаль, что так получилось. — И он уронил голову на руки. — Надеюсь, ты понял, в чем твоя задача? — Муртаг хотел прибавить «болван», но не позволил себе так скатиться. Человечек из Черной Руки кивнул. Ему нужно было выманить одного мага из этого так называемого тайного общества Дю Врангр Гата, и Муртаг уже полчаса подробно этому идиоту все разжевывал. Когда, наконец, до него дошло, то у Кровавого Всадника разрывалась и голова, и терпение. — Ну, теперь пошел отсюда, — гикнул на него сын Проклятого, махнув рукой. Теперь можно и отдохнуть. Все, чего сейчас хотел Муртаг — побродить в одиночестве, полностью опустошив свой разум. В такие моменты он всегда представлял себе маленький прудик, который наколдовал какой-то маг. Вспоминал, как бросал туда камешки и делал лягушек, и как от них расходилась кругами вода… В коридоре было темно и сыро, и слуги тут вообще редко появлялись. Муртаг хмуро оглядел открытое пространство, коего наблюдалось маловато, и почти нерешительно двинулся вперед. Тут нельзя ходить. Тут располагаются тайные комнаты императора, где он проводит свои совещания, но Муртаг все равно ходил. Ему нравилось делать вид, что он ничего не понимает в запутанных проходах замка, нравилось знать больше, чем предписывалось ему указом Гальбаторикса. Правда, он уже пятый раз появлялся здесь, и если это не идиотизм, то что? Впрочем, Муртага вполне можно обозвать идиотом. Он вспоминал Оромиса. Странного эльфа на огромном золотом драконе. Вспоминал то, что крикнул ему тогда. «Будь ты, проклят! Где же ты был раньше? Будь ты проклят! Ведь ты мог помочь нам!» — что-то вроде этого. Хотя, зачем он себя обманывает? Он помнит каждое слово. И этот эльф небось учил Эрагона, так ласково и нежно поправляя все его ошибки, помогая ему во всем. На самом деле надо было крикнуть «будь проклят ваш великий Эрагон, который втянул меня в эту дурацкую игру». Интересно, что бы произошло, если бы Муртаг никогда его не встретил? Он так и продолжил бы шляться по просторам Империи, и Двойники никогда бы не захапали его в свою ловушку… Хотя, нет. Это всего лишь самообман, причем такой грубый, что недостоин находиться в голове Кровавого Всадника. Гальбаторикс все равно бы его поймал. Все равно все стало так же, как есть сейчас. Кроме Насуады. Проклятый император забрал у него все. Опорочил каждое светлое воспоминание. Рассказал, каким жестоким чудовищем была его мать, заставил снова и снова нападать на Эрагона и встречать ненависть в глазах бывшего друга, разлучил с самым близким существом — Торном. Но вот победить воспоминания о Насуаде ему так и не удалось. Теперь, когда последняя цитадель его разума была взята, Муртагу оставалось лишь одно пристанище — картинка из прошлого, когда пустынная женщина вошла в его камеру просто для того, чтобы спросить, как у него, сына Проклятого, дела. Просто так. Не обвинить, не унизить, не накричать. Просто спросить. Муртаг никогда этого не забудет. Это единственное, что спасает его долгими вечерами, когда одиночество с хрустом пожирает его душу. — Быть может, пошлем больше? У неё хорошая охрана… — послышался тихий хриплый голос из-за угла. Муртаг знал его. Барвис, хороший маг из Черной руки, но такая тварь, что даже и у Гальбаторикса порой зубы сводило. Впрочем, ручаться Муртаг не мог. — Считаешь? — а вот спутать императора с кем-либо еще казалось совершенно невозможным. — Мда. Девочка её больше не сторожит, но людей полно. Это нам так просто не удастся… Муртаг замер. Что они там обсуждают? Что это? Девочка? Он знал лишь одного человека, у которого страж — маленькая девчонка. — Муртаг, если тебе надоело прятаться как крысе, то можешь выйти. У тебя скверно получается, — ни с того ни с сего промурчал Гальбаторикс. Сердце окаменело и оттаяло. Угли вспыхнули. Ну конечно! Спрятаться от этого нечеловека, от этого всемогущего существа… На что он надеялся? Дураком был, дураком и остался. От Гальбаторикса невозможно что-то утаить в его же собственном замке. — Могу ли я поинтересоваться, о чем разговор? — Не можешь. Кто знает, может он шпионит, Ваше Величество! –рявкнул Барвис, треская кулаком по столу. Муртаг смерил мрачным взглядом его гадкое оплывшее лицо и ответил. — Что Вы, мой император, Вам ведь прекрасно известно, что я самый преданный слуга. Я всегда желал пойти по стопам моего отца, и вот у меня есть такой шанс. А то, что я убегал — так это просто мальчишество и не более того. Мне захотелось приключений. Но теперь я понял, как прекрасно служить Вам и вашим идеям. Гальбаторикс только усмехнулся. У них с Муртагом всегда было полное взаимопонимание. Оба друг друга ненавидели, но император, скорее всего, отпрыска Проклятого еще и презирал. — Мы готовим покушение на твою драгоценную Насуаду. Как говорил один мой знакомец, не будет головы, змее нечем станет кусать. Насуада?! О, нет, нет, только не это! О, боги, неужели вам всем недостаточно того, что Муртаг сам так жестоко наказан? Непонятно, за что, но если это плата за ее жизнь… Он же заплатил! Заплатил всем и сполна, так зачем? За что?! — И как идет работа? — Не притворяйся, щенок, что тебе все это по нраву. Я прямо чувствую, как ты бесишься, — рядом с ним Гальбаторикс не расщедривался на долгие и вежливые речи. Рядом с ним он говорил так же, как говорил бы с Морзаном. Кто знает, может он его Морзаном и считал? — Да, мне это не по нраву, — признал Муртаг, простреливая взглядом ощерившегося Барвиса. — Но, тем не менее, я по эту сторону баррикад, и мне надо думать, как бы остаться в живых. А это возможно только тогда, когда мы победим. И у меня есть куда более интересное предложение. Он должен спасти её. Должен! Он не позволит ей умереть, не позволит исчезнуть тому единственному свету, что поддерживал его все это время, даже если этот свет — жестокое и беспощадное солнце пустыни. Барвис, которого теперь оттеснили на второй план, опять распетушился, заявляя, что он, Муртаг, со своими предложениями может катиться куда подальше. Барвис был хорошим убийцей, но отвратительным человеком. По счастью, у Гальбаторикса хватило ума выслушать до конца. Муртаг прекрасно понимал, что именно собирается сделать. Он обрекал женщину, которую любил до безумия, на такие страшные страдания, о которых сам вспоминал с содроганием. Он ненавидел себя, но ничего не мог поделать. Он хотел сберечь её, сохранить для себя. Возможно, после осуществления своего плана Гальбаторикс согласится отдать надоевшую игрушку Муртагу? — Что если змея принесет клятву верности императору? Тогда она точно кусать не станет, — как можно беспечней произнес Кровавый Всадник. — Продолжай… — кажется, их повелитель заинтересовался. — Мы просто похитим её, а потом заставим поклясться в верности вам, мой император. Все просто. Когда вардены поймут, что их символ, их надежда стала вашей верной слугой, их боевой дух упадет, и сражение будет проиграно. Скорее всего, Эрагон тоже будет подавлен, так что нам с Торном не составит труда захватить его и Сапфиру. А вот и согласие, блеснувшее в глубине безжизненных глаз императора. Он согласен. Муртаг не позволил себе улыбнуться. Даже усмехнуться. Он не позволил своим глазам прищуриться. Глиняная маска, такая же, как у эльфов, у шейдов, у императора. Неважно, что в груди у него камень, который растет и растет. Муртаг привык расшаркиваться и кричать только внутри себя, он привык и прекрасно знает, как это надо делать. Он спасет её. — Или, быть может, да так скорее всего и будет, Эрагон ринется сломя голову спасать свою драгоценную подругу из наших лап. Впрочем, одно другому не мешает. Будем действовать по ситуации. Что ж, тогда… — голос Гальбаторикса будто уничтожал, и в ушах звенело все громче. У Муртага часто звенело в ушах по ночам. Он не мог заснуть из-за этого звона. Это мертвые, которых он убил, кричат и проклинают его. — Тогда это сделаешь ты. Так удобней всего. Твой дракон еще мал и увертлив, а в ночи вас никто и не заметит. Иди. Готовься. Этой ночью ты добудешь мне змею. *** «Этой ночью ты добудешь мне змею… Красиво сказано…» — Заткнись, Торн, — пробурчал Муртаг, пристегивая седло. — Хватит уже. Он был бы рад пообщаться со своим драконом. Хоть минуту пообщаться, но не по такому поводу. Он обрек её… И как он взглянет ей в глаза? Как посмеет? Нужно будет усыпить её сразу, как только он её увидит. Потому что если он этого не сделает, то умрет. Прямо там и проткнет себя Зарроком. «Ну, не драматизируй», — фыркнул Торн, пуская в него облачко дыма. — Знаешь, меня это начинает раздражать, — угрожающе ответил Муртаг. — Ты не поймешь. Все равно не поймешь, как бы глубоко в мою душу не заглядывал. И все же… Ты хоть представляешь, что я должен сделать? «Представляю. Ты должен перестать жалеть себя. Это всего лишь женщина. В мире много женщин». — Нет, она такая одна. «Много. И много женщин с темной кожей. Мы слетаем и принесём тебе другую, когда закончится война», — с невинностью ребенка пообещал дракон. По его разумению, женщины — это такие бездушные игрушки, и в любой момент одну, надоевшую или сломавшуюся, можно заменить другой. Но Насуаду нельзя заменить чем-то еще. Что там случится дальше, Муртаг старался не думать, но даже если её не станет, он никогда не найдет (да и пытаться не будет) кого-то еще. К чему? Такой пустыни, как она, такой же теплой и живой больше нет. Муртаг и Торн вышли во двор, и в седельные сумки полезли Бездушные — так он называл тех солдат, которые не боялись боли, жизни, поражений. Потому что у них все это отняли. Извращённый гений императора сделал свое дело, как делал уже на протяжении сотни лет. Муртагу страшно думать о том, что случится, если Эрагон все-таки победит, но иногда он только этого и хотел. И Торн взлетел. Взмахнул мощными крыльями, и лунные блики отразились на его кровавой чешуе. Кровавый дракон и Кровавый Всадник. Хорошие же прозвища им дали замковые обитатели! Ледяной ветер бил в лицо, и в нем слышались запахи костра и людских надежд, а нагруженный дракон тяжело махал крыльями, готовый по первому же слову ринуться в бой. И тогда Муртаг захохотал. Сила переполняла его, сила и свобода, они струились по его телу, и элдунари отдавали ему все, что могли. Муртаг вдруг понял, отчего Гальбаторикс постоянно унижает его. Не для того, чтобы доказать ему силу, нет. Императору вообще не надо было ничего доказывать. А для того, чтобы он, Муртаг, не смог ощутить свою. А сейчас, в ночном небе, полном бриллиантовых звезд и позолоченной луны он, сын Проклятого, Кровавый Всадник вдруг ощутил такую мощь и всесилие, что ему захотелось, чтобы эти жалкие людишки там, внизу, поняли, какой ужас на них надвигается. Сколько он страдал! Сколько они его унижали! Теперь их очередь трястись от гнетущего чувства несправедливости! — Давай, Торн! — что было сил рявкнул Муртаг. — Возвести о том, что сама смерть пришла по их души! «Но ведь император приказал нам тихо подобраться», — возразил дракон. — А мы подберемся как настоящие воины! И Торн взревел так, что мир вокруг завибрировал, и огоньки внизу заметались в ужасе. Муртаг знал, где находится её шатер. Знал, что надо делать. Сама земля содрогнулась в ужасе, когда гигантский алый дракон опустился на четыре лапы. И тут началось! Из сумок полезли Бездушные воины, круша всех направо и налево, Муртаг стрелой метнулся к шатру, на ходу срубая голову гигантскому ургалу. О, сколько этих тварей он уничтожил в Фартхен Дуре! Еще один страж предводительницы варденов бросился ему навстречу, но Всадник без труда уложил жалкого человечишку. Он убил каждого их них и ворвался в шатер. Насуада стояла в желтом платье и смотрела на него безумным взглядом, сжимая в тоненьких ручонках тот самый усыпанный каменьями кинжал. Муртаг только усмехнулся. Он попробовал её усыпить, как и планировал, но ничего не вышло — магические барьеры вокруг неё оказались слишком мощными, а ломать их времени совсем не было. Что ж, придется по старинке. — Либо ты идешь со мной по-хорошему, либо по-плохому. — Какое глупое предложение. Будто ты и сам не знаешь! — и она бросилась на него. Он легко её обезоружил, отвесил пощечину — латная перчатка оставила глубокую царапину, и скрутил, изо всех сил отключая чувство стыда и отвращения к себе самому. Он знал, что сейчас часть его души, его дракон бьется там с Сапфирой, рыча от боли и истекая кровью, нельзя это продолжать! Он должен поспешить, должен избавить Торна от этого кошмара! «Скорее, бескрылый! Мне тут тяжко! Но драконица хороша, хоть меня и ненавидит!» «Вот дурак, восхищается той, которая его проклинает», — насмешливо подумал Муртаг, волоча за собой упирающуюся Насуаду. Взглянул на неё. Пристыженно замолчал. — Муртаг! — выла она, дергаясь будто в припадке. — Умоляю, отпусти меня! Прошу, ты же не хочешь этого! Ты сам не хочешь! — Какое глупое предположение, — раздраженно пробурчал он. — Будто ты и сама не знаешь… Когда он вытащил её из шатра, повсюду царил хаос. Но вардены уже успели сообразить, что к чему, скооперировались и методично уничтожали одного Бездушного за другим. Магов нигде не было видно, зато на горизонте нарисовался Эрагон со своей эльфийкой, и Муртаг, мысленно чертыхнувшись, обругав себя и все на свете, и резко ударил кричавшую женщину рукоятью меча по голове, отчего та немедленно потеряла сознание. «Давай, Торн!» — рявкнул он, становясь на одно колено. Плевать на Бездушных и на магов, у Гальбаторикса полно таких игрушек. Сейчас ему нужна змея, и Муртаг принесет её, потому что хочет жить сам и хочет, чтобы жила она. Дыхание выбило, и казалось, будто внутренности остались где-то на земле, посреди озера крови. Когти дракона больно впивались ему в бок, но Муртаг думал только о женщине, которую сжимал так крепко, как никого другого. Больше всего он боялся, что она сорвется и превратится в такое же месиво, которое царило сейчас в варденском лагере, поэтому он сразу начал окружать её собственными магическими стражами. «Эй, бескрылый, у меня по хвосту что-то ползет! И оно втыкает в меня какую-то гадость!» — в панике воскликнул дракон. Он извивался, пытаясь схватить непрошеного гостя, но никак не мог достать. «Давай штопор!» «Тогда держись!» «Да держусь я, держусь», — проворчал Муртаг, внутренне готовясь к такой свистопляске, которую ему давно не доводилось устраивать. Мир рухнул вверх и скрутился в узел, и к горлу немедленно подступила тошнота. Муртаг не понимал, что происходит, жив ли он вообще, и кто он такой. Земля вдруг стала такой близкой, остановилась и заструилась бурной рекой. Торн резко развернулся и выпустил пламя, и Всадник успел заметить, что это эльфийка, которая повисла в воздухе. Глупо. Легкая мишень. Напоследок дракон вновь сделал петлю, и послышался глухой стук. И крик. «Нет!» Короткий такой крик, но сколько в нем было боли и отчаяния, сколько безнадежности и бессилия! Муртаг знал, отчего бывают такие крики. Оттого, что кто-то вредит любимым — это ужас и страх за их жизнь. Муртаг тоже будет так кричать. Мрачное удовлетворение, смешанное со стыдом заполнило его сущность и скрасило полет до замка. С Торном он больше не говорил. Иногда слов слишком мало, чтобы выразить все, что он чувствовал. Слова мелки и убоги. Только молчание в полной мере может раскрыть истину. А истина была в том, что Муртаг ненавидел себя. Когда они приземлились во дворе замка, Торн только повернул голову и коснулся носом лба своего Всадника. «Ну, по крайней мере, хуже уже не может быть », — оптимистично заметил дракон. — Ты прав. Хуже уже не будет, — устало ответил Муртаг, передавая пленницу стражам. *** Гальбаторикс не просто так его сюда позвал, ой, не просто так. Зря он его не послушал, зря приказал Торну рычать. Насуада не смотрела на него, она впилась взглядом в императора, и то хорошо. Совершенно беззащитная, но такая яростная, такая переполненная энергией и надеждой. Глупая, этот нечеловек умеет ломать людей. С хрустом, с причмокиванием, с удовольствием. Он сломает тебя. Даже дракона сломал, а ты-то ему на один зуб. — Возьми-ка вон тот раскаленный прут, Муртаг. У него больше не было сил страдать. Не было сил думать и ненавидеть себя и весь остальной мир. Вообще больше ничего не было. Поэтому он даже не надел перчатки. Горячий металл обжег кожу. Но не так сильно, как её крик. Торн оказался неправ. Хуже может быть.