Муртаг

— Должна сказать, что я уже встречалась с Муртагом… Мне показалось, что ему очень одиноко… Муртаг крепко сжал бутылку дорогого красного вина и плеснул в граненый серебряный кубок. Которая это по счету порция, он понятия не имел, да и ему попросту было наплевать. За окном вскрикнула какая-то испуганная птица, и Муртаг непроизвольно дернулся, и тотчас тело взвыло дичайшей болью — последствия уроков Гальбаторикса. Уроков магии. Муртаг её ненавидел. Давным-давно он, кажется, мечтал стать всемогущим колдуном, и когда они путешествовали вместе с Эрагоном, он смотрел на его занятия и желал обладать этой невероятной силой — скажешь слово, и оно исполнится, оно изменит мир. Всего одно слово! Но теперь его тошнило от мысли, что завтра будет очередной урок. Гальбаторикс учил его лично. Еще бы, доверить воспитание своего единственного приспешника каким-то колдунишкам! Он, казалось, получал прямо-таки садистское удовольствие каждый раз, когда Муртаг испытывал боль, а такое случалось постоянно. Каждый долбанный раз. Он ловил его в магические тиски и шипел что-то вроде: тут ставь блок, там выбирайся, и самое его любимое — думай. Думай, барзул, думай, будь ты проклят! Думай, как же ты, самодовольный идиот, угодил в такую ловушку, думай, как ты стал марионеткой в руках такой твари, думай о том, что там позади, что могло быть твоим. Думай, как ты остался один на всем белом свете. Муртаг закричал и швырнул полупустую бутылку об стену, и она разлетелась на мелкие осколки, оставив на стене кроваво-красный след. Он открыл другую, подумал и принялся хлебать прямо из горла. Напившись, откинулся в кресле и закрыл глаза. Ему хотелось завыть от боли. Внутри. К той, что снаружи, он давно привык. Так давно, что ему даже казалось, будто она была всегда. Что-то блеснуло, и он поднял голову. А, это то кинжал, который ему подарил король-тиран. Весь в золоте, бриллиантах и прочем драгоценном мусоре. Он потянулся и схватил оружие. В глазах уже расплывалось, руки не слушались, но голова думала на удивление ясно. Даже, наверное, намного яснее, чем днем. Он примерился к венам на руке и горько усмехнулся. О, конечно, он думал о самоубийстве! Еще бы, не думать о подобном, когда вокруг творится такое! Уже когда он попал в темницу, уже тогда он искал способ как-нибудь покончить с собой, прекрасно понимая, что там ждет его впереди. Но ничего не вышло: когда он голодал, еду в него запихивали насильно, когда перевязал палец, ожидая, что трупный яд дойдёт до сердца, его вытащили заклинаниями, когда пытался откусить себе язык, чтобы истечь кровью, не смог справиться с собой. А сейчас… Гальбаторикс наложил на него столько всяких заклятий, что стоит Муртагу только сделать надрез, как все тут же затянется, а после его будет ждать наказание. Муртаг приблизил клинок к руке, и по телу его прошла волна боли, будто тысячи маленьких иголочек одновременно впились ему в кожу. Он поморщился, но продолжил, и боль все нарастала, пока не превратилась в агонию, и тогда Кровавый Всадник взвыл и отшвырнул кинжал. Он не сможет. Ничего не выйдет. Его хозяин слишком силен. Да и тем более, была еще одна причина. Страшная, нарывающая и такая мощная. Звали её Торном. Где-то там, в подвале, под замком сидит красный дракон. Совсем один. Ничего не понимающий, ищущий своего Всадника, напуганный и смирившийся со своей участью. Муртаг просто не мог его бросить, даже сама мысль об этом казалась ему таким ужасным кощунством, что тело его содрогалось, а разум сжимался в маленький комочек, умоляя не думать об подобных вещах. Даже не задумываться. После того, как их разумы соприкоснулись, а потом их разъединили, Муртаг так остро чувствовал свое одиночество, что ему хотелось даже не плакать, а выть, кричать, вопить от отвратительной пустоты, скопившейся внутри, и теперь постепенно его разъедающей. Он мог делать что угодно — пить, дебоширить, спать с девками, но видеть Торна он не имел права. Это было единственным, чего он по-настоящему желал. Ощущение собственной ненужности захватывало весь его разум, и Муртага не покидала мысль, что никто на этом свете в нем не нуждается, никто не вспомнит, если он погибнет. Гальбаторикс не в счет. Ему необходим был Всадник, и не важно, какой именно. Муртаг или кто-то еще, ему было бы все равно. Просто Муртаг оказался самым невезучим человеком в Урубаене, в Алагейзии, да вообще в целом мире. Мысли становились все несвязнее, а количество выпитого все увеличивалось. Со свойственной всем пьяным смелостью он атаковал барьеры, что разделяли его и Торна. Бам, бам, бам! Пусть его завтра уничтожат — у Муртага нет и никогда не было никакого «завтра», есть только прошлое, только боль, ужас и страх. Он не пробился. — И это жалкое создание — мой сын? — насмешливо прозвучало у него за спиной. Злая насмешка, но тут, в Урубаене, такого добра навалом. Морзан разглядывал груду пустых бутылок и сиял доспехами. — Пфф! Заткнись. Если бы не ты, я бы жил другой жизнью. Может, остался бы там, с варденами, может, на Насуаде женился бы! — несвязно вымолвил Муртаг, нервно скалясь. — Эта принцесса тебе не пара. Ты жалок до слез. Ты не можешь даже справиться с императором. Я вот мог! — самодовольно заявил первый Проклятый. Кровавого Всадника обуяла ярость. Как он смеет? Как смеет этот тупой мертвец появляться тут и указывать ему, что делать?! — Пошел вон! Убирайся! Убирайся из моей жизни, ты, кусок, дерьма! Я лучше тебя, сильнее! И иногда… иногда я жалею, что ты мертв! Потому что не могу самолично тебя прикончить! А теперь вот он приходит, и убить его нет возможности. Только кричать, с ненавистью, бешенством, неистовостью. Морзан расхохотался. От души — то, что портило настроение другим, он всегда делал от души. Ярость все росла, угли вспыхивали, заполняя опьяненное сознание жгучей ненавистью. Он — причина всех бед, он, и никто другой! Уничтожить его, уничтожить! Муртаг схватил изукрашенный кинжал и бросил в призрака. Но клинок не причинил ему вреда, лишь прошел насквозь. — Ты винишь меня во всех бедах! Ахаха! Вот дурак! И в кого у меня такой дурак вырос? Хах! Жалкий выродок. Меня — во всех бедах! Ты во всем виноват, щенок, ты один! Мир потемнел. В нем осталось лишь красное пятно. Человек с разными глазами, давно мертвый человек, который даже будучи трупом умудряется изгадить ему, Муртагу, жизнь. — Потому что если виноват я, то… как ты можешь все исправить? — Убирайся в Бездну! — заорал Кровавый Всадник, кидаясь на призрак отца. Он пролетел прямо через него, а когда оглянулся, то мир вернулся в привычную колею, а в комнате никого не было. И снова пришло горькое опустошающее одиночество. Оно камнем застряло в горле, сжалось и разрослось. Один. Один, один, один! Неужели призрак этой твари, что когда-то звалась его отцом, был нужен ему лишь для того, чтобы заполнить сосущую дыру внутри? За окном стояла ночь, и покои освещала одна-единственная свеча, и гигантское мироздание сжалось до размеров маленького мирка, в котором обитал такой огромный Муртаг. И больше никого. Один на всем белом свете. В замке полным-полно людей. Любой придет по первому его зову, они не посмеют ослушаться, но к чему? Они все — жалкие пустышки, в голове — лишь политика и власть. Зачем? Он для них — часть большой игры. Он не хочет быть частью. Он хочет быть человеком. Личностью. Целым миром. Но таких людей тут нет, они остались там, в Беорских горах. Кости ломались и трещали от тоски. Он мог делать все, что вздумается, но ему не хотелось. У него в запасе было столько времени, а он думал лишь о том, как бы его убить. Убить время — какое забавное сочетание. Будто убить жизнь. Жизнь — это время. И чем же наполнено его время? Ничем хорошим. Кроме редких секунд с Торном и кропотливого копошения в старых воспоминаниях. Ночь и алкоголь никогда не приведут к чему-то дельному, но когда ты один — это единственный способ убить жизнь.