Муртаг

— А этот Торнак, с которым ты вырос, действительно был твоим единственным другом? — спросила она. Муртаг шел по замку, ощущая, как шепотки врываются ему в уши, превращая мозг в клубья злобы. « Морзанов выродок, проклятый бастард!» Они все лживые, все эти надушенные напомаженные люди, придворные дамы и благородные господа. Благородные, ха! Да маленький конюх, который спас тонущего в канаве котенка, в десять раз благородней их! Муртаг поёжился. Сегодня к нему пришел надсмотрщик и объявил, что с этого дня Муртаг будет обучаться не только разным наукам, но также и боевым навыкам. Это будет забавно — ему нравилось раздражать напыщенных учителей, болванов, решивших на его имени заработать себе репутацию. Уже двое из них нервно передёргивались при встрече с ним. Этот вот, который фехтовальщик, стоял на широком ухоженном ристалище и разминал руки. Высокий и загорелый, а лицо его украшали пышные усы — франт, значит. Муртаг чуть не заскрипел зубами, уже представляя, как этот хмырь будет важничать и умничать перед ним. — А, ты пришел, наконец! — усмехнулся учитель, даже не глядя на Муртага. А, нет, повернулся, и на лице его сияла широкая добродушная улыбка. Лживо это всё, и ты знаешь, лживо. Тут, в Урубаене лживость на каждом шагу. — Думал, ты на полчаса раньше придешь, как и положено. Впрочем, неважно, еще успеется это всё. Я — Торнак. А тебя как звать, малец? — Никакой я не малец, — огрызнулся Муртаг, хватая тренировочный меч. Тяжелый, оттягивает руку, но парень не сдаётся. — У меня имя есть — Муртаг. Муртаг Морзанов выродок, если что. Так меня все во дворце зовут, но ты, думаю, и сам знаешь. Учитель рассмеялся. Редкость это — такой громкий и честный смех. Во дворце обычно по-другому смеются — тихо и шершаво, будто змея скребет жесткой чешуёй по камню. — А, ну ясно, кого мне подсунули — волчонка-бирючонка, маленького и злого. Что ж, бирючонок, давай учиться. Муртаг немедленно оскалился: — Кто еще такой этот бирючонок? Торнак немедленно пояснил, что бирюк — это волк-одиночка, такой злой, огрызается всё время на каждого прохожего. Вот и он такой же, маленький балбес. — Муртаг я! — злобно прорычал парнишка, вскидывая меч. — Да ты, поди, и сам не знаешь, кто ты. Но, впрочем, не дело на уроках фехтования философствовать. Атакуй! И Муртаг атаковал. Быстро, яростно, вложив всю свою злобу и слепую ненависть ко всем этим шепоткам, насмешкам, темным играм за его спиной. И так же быстро упал, сшибленный точным и расчётливым ударом мастера. — Эх, бирючонок, ну кто ж вслепую бьёт. Вот вставай, я покажу, как надо. — Я и сам все знаю! — задиристо выкрикнул Муртаг, хотя и не знал ничего. Нельзя, чтобы при дворе был такой человек — честный, добрый и открытый. Это неправильно. Не бывает таких людей, им не место в его, Муртага, жизни. И оттого хотелось ему задеть Торнака, чтобы тот вспыхнул и перестал притворяться якобы хорошим, показал, что там у него внутри, ведь внутри — самая злоба, черная, липкая. — Ну, коль знаешь, куда уж мне лезть? Атакуй еще раз. Муртаг вновь захлебнулся в ярости и вновь потерпел поражение. Так и терпел до конца урока одно за другим, не желая слушать. Послушает, поверит, а потом опять шепотки за спиной его голосом, мол, поглядите, Морзанова выродка учу, какая честь! И вечером, весь избитый и израненный, он вернулся в свою комнату и плюхнулся на кровать. Он любил ночь. Ночью за спиной не шепчутся, а шепчутся по подворотням, втихаря планируя новый переворот, о котором знает полдвора. И его, Муртага, тоже пару раз пытались втянуть, но ему это всё казалось таким тошнотворно-мерзким, что он каждый раз шугался этой грязи, как мыши кота. Ему всего тринадцать лет, он не хочет переворотов, он хочет вместе с сыном конюха спасать котят из канавы, размахивать мечами и мечтать когда-нибудь стать рыцарем. А с утра ему вновь пришлось идти на урок. Когда он открыл глаза и прокрутил у себя в голове будущий день, захотелось завыть. Но нужно — если не пойдет, его, как в прошлый раз, запрут в комнате на несколько дней без книг и хоть каких-то развлечений. Мол, не хочешь ничего делать — пожалуйста, не делай НИЧЕГО. И во время такой ссылки он потихоньку начинал сходить с ума, так что потом был согласен идти куда угодно и к кому угодно даже сквозь гущу шепотков. — А, бирючонок! — поприветствовал его Торнак. — Что ж, как сегодня ты намерен учиться? Опять вслепую бить будешь? Злость заискрилась где-то внутри. — А вот и буду! И уделаю тебя! — Ну, давай, бирючонок, уделай. И Муртаг кидался снова и снова, рассекая шепотки, браво кидался, конечно, смело, но так и не попал ни разу по учителю. Потом взглянул, как тот стоит, и немедленно поставил ноги так же. Стало удобней. Муртаг кинулся вперед и нанёс колющий удар, а затем отпрыгнул назад, отражая свистящий меч Торнака. Вчера он от такого финта упал назад и больно ушиб лопатку, а сегодня выдержал! — Ха, а бирючонок-то умный попался! — хмыкнул учитель, обходя его сбоку. И Муртаг замер. Снова удар, отразить, удар, отразить. Бил Торнак всё время одинаково, проверяя защиту ученика, закрепляя выученный урок, а когда тот уже совсем обессилел, уронив деревянный меч, закончил занятие. Муртаг с облегчением вздохнул, страшно довольный собой. Он шел по коридорам, всё прокручивая в голове тот самый момент, когда он отразил удар, и довольство теплой волной разливалось внутри. И тут… — Вон он идет! Вон он, сын Проклятого! Придворная дама, на голос которой он обернулся, слащаво улыбнулась и помахала ему ручкой. Хорошее настроение вмиг испортилось. — Здравствуй, милый! — елейным голоском произнесла она. — Прекрасный сегодня день, не так ли? — Не так, — буркнул Муртаг в ответ, немедленно отворачиваясь. Опять ведь будут просить поддержать какую-нибудь гадость против очередного важного господина. Ну их… Лучше уж громкий Торнак, в глаза обзывавший его «бирючонком», чем такие вот заспинные людишки. И вечером Муртаг глядел на закатное солнце и все никак не мог дождаться, когда же наступит утро. — А, привет, волчонок-бирючонок! — проголосил Торнак, улыбаясь до ушей. Муртага охватила подозрительность — улыбка была не слащавой. Что-то тут не так… — Сегодня мы махать этими палками не будем. Сегодня мы побегаем. — Побегаем?! — презрительно отозвался ученик, положив тренировочный меч на место. — Как… зайцы? Заяц он ведь трусливый, и Муртаг всё равно что Торнака трусом назвал, но тот и не шелохнулся, а только улыбнулся еще шире и ответил преступно радостным голосом: — Ага, как зайцы. Сквозь весь парк. Там же девчонки! Ммм… красота! — Чего красота-то? Они все такие фальшивые, как вон те золотые статуи, которые поскребешь, и вся позолота отлетит, а под ней — простая железка. — Ну, раз ты такой недовольный, то порадуйся, что мы их просто распугаем. Вперед! И Муртаг бежал как гончая, все вперед и вперед за быстрым, как заяц Торнаком, и наслаждался совершенно искренним выражением отвращения на лице барышень, мимо которых он, взмыленный и вспотевший, почти пролетал. Это единственная искренность, на которую они были способны. — А теперь мы будем отжиматься! — еще радостней возвестил Торнак, когда еле живой Муртаг закончил пробежку. Он плюхнулся на землю и вдохнул летнюю пыль, которая тут же забила лёгкие. «Не могу, — подумал Муртаг, ощущая тяжкую усталость во всем теле. — Я просто не могу. Только один раз. Я сделаю это лишь один раз, и всё!» И напрягая мышцы, он приподнялся над землёй. «А теперь еще один. Всего один, честно-честно!» — решил он, глядя на полного энергии учителя. И он отжался еще раз. А потом еще и еще, каждый раз обещая себе, что этот уж точно последний. И когда потом он дополз до комнаты, то плюхнулся рядом с кроватью, будучи не в силах пройти еще полшага. Но утром, несмотря на боль во всём теле, он почти бежал на занятия, он почти физически ощущал всепоглощающее желание, чтобы кто-то вновь честным голосом назвал его… — Бирючонок пришёл! Доброе утро! Муртаг хмыкнул и насупился. — Я тут подумал, — Торнак погладил усы, — лет-то тебе сколько? — Четырнадцать! Почти… — ответил Муртаг таким тоном, будто это его личная заслуга, и он очень долго трудился над этим. Впрочем, и правда долго. — Взрослый, значит. И Муртаг всё никак не мог понять, насмешка это или нет. Вроде бы нет, но ведь так нельзя же, чтобы без издёвок, чтобы всё по-честному. — Сегодня побежим? — спросил он. — Нет, сегодня пофилософствуем. — Но ты же сказал, что на уроках фехтования нет места философии! — То была другая философия, отвлеченная. Мы о боевой побеседуем. Вот, к примеру, победил ты кого-то и думаешь — то ли добить его, то ли оставить. Что тогда решишь? — Пф! — Муртаг усмехнулся. — Конечно, добью! А если он потом вернется и ударит мне в спину? Торнак пожал плечами: — Но если он так не поступит? Если ты точно знаешь, что он честный? Что тогда? Что тогда? Не бывает в этом мире честности. Не бывает таких людей. Но если Торнаку очень хочется в таких верить, что ж… Муртаг попытается представить себе это сказочное существо, честного и справедливого человека, который ему, Муртагу, проиграл в бою. Вот он лежит. Окровавленный, израненный, и Муртаг тоже израненный, левую руку жжет, там глубокий порез, правая почти немеет от усталости, а этот человек, тот, что секунду назад был врагом, он просто смотрит на него, зная, что сейчас умрет. Он знает это, но надеется на пощаду, на милость, на великодушие, потому что сам бы он это точно проявил, сам бы так сделал. Муртаг хочет поступить так же, как поступили бы с ним самим. И Муртаг медленно отступает назад, будто прорывается сквозь пелену тяжелого решения, чувствует липкий страх и мельтешение случайностей, которые рисуют у него в голове картины смерти от руки помилованного врага. — Я оставлю ему жизнь. Но для этого мне нужно точно знать, каков человек, и не поплачусь ли я за своё великодушие. Это сложно, да? — Да, волчонок-бирючонок, милосердие страшит даже сильнее, чем убийство… Разряженные люди, раскрашенные лица — Гальбаторикс устраивает бал. Что интересного там может быть для мальчишки? Им сейчас подавай войнушки да похвальбу храбростью, но Муртагу не перед кем было похваляться. Вон герцог, такой напыщенный и самодовольный, потому что его род древнее прочих, а вон баронет, который мечтает служить в армии, вон молодой граф, уже владеющий поместьем, ведь его родители умерли от оспы, и вон еще куча глупых дураков, которые презирают Муртага, но всё равно ластятся, потому что у императора якобы на него большие планы, хотя этот император ни разу с ним не заговорил. Муртаг сплюнул на истоптанный пол. На душе было погано — шепотки обступали со всех сторон. «Проклятый дитёнок, выродок Морзана!» — кричали они. Без лиц, без души, они окружали, сжимая кольцо, стискивая руки на шее, они всё ближе и ближе, эти «выродок Морзана», «отродье Проклятых», будто рад Муртаг такому родству, будто гордится. Он дышит всё чаще и чаще, и рука трясётся и немеет, а бокал уже становится невесомым и с треском целует мраморный пол. Все оборачиваются. Шепотки стихают, но появляются взгляды — липкие, любопытные и насмешливые, а это страшней всего. Муртаг, стиснув зубы, чеканным шагом вылетает из бальной залы, бежит в комнату, запирается и молится, чтобы поскорее занялся рассвет. А там, после душной от мыслей ночи, будет… — Утречко, бирючонок! Бери меч и атакуй!