Креативное самоубийство

Полная луна уже нарисовалась четким пятном в еще светлом небе. Роумену она действовала на нервы так, будто он сам был оборотнем и ждал, пока эта луна позовет его по тайному имени. Они вернулись из Годфри Хауза в его дом лишь около часа назад – после бессонной ночи утро у них закономерно получилось весьма субъективное и наступило далеко после полудня. Роумен проснулся не в духе, машину вел молча и, едва ступив за порог c улицы, закрылся в своей комнате, попросив Цири некоторое время его не беспокоить. Цири покладисто отправилась к себе и занялась привычным, рутинным и нетребовательным к интеллектуальным ресурсам делом – полировкой меча. Хмуро-задумчивое настроение Роумена она списала на приближение битвы – логично же, что воину нужно подготовиться к бою, в том числе морально. На самом деле все было… сложнее. Роумен почти ненавидел ее сегодня – и сам себя заодно, за эту почти-ненависть, про которую понимал, что это чувство совершенно несправедливо, что оно оскорбляет Цири, а из него самого делает идиота. Просто… насколько было бы легче сейчас, если бы последних двух дней не было. Не самих, конечно, дней, куда бы они делись с календаря – а, как части их, этой девчонки, которая сама вряд ли понимает, насколько за такой короткий срок перетряхнула его душу. Не было открытия, как это приятно, когда тебя обнимают, слушают, понимают – все равно, спорят с понятым или же соглашаются, – и пусть даже жалеют, черт с ним, в конце концов, сколько можно отрицать, что поводов-то на самом деле полно. Не было странного непроходящего, лишь время от времени перерождающегося в знакомую и понятную страсть желания притянуть ее к себе, обвить руками, прижать и тихонько целовать ее лицо, включая шрам, который, как ему теперь казалось, совершенно ее не портил, а лишь придавал своеобразия. И желания мурлыкать, когда она ерошит его волосы. И слушать ее болтовню. И даже, подумать только, болтать самому. Роумен уединился, стремясь успокоиться, но получалось как-то паршиво. Видеть Цири было больно, не видеть оказалось еще хуже. Это было как пытаться переехать в другой город подальше от проблем чисто внутреннего свойства – куда ни беги, голову все равно заберешь с собой, а от нее-то все и беды. Он чувствовал себя взбудораженным на грани нервного срыва – но когда попробовал расслабиться и дать волю слезам, они почему-то не потекли. Пока он предавался рефлексии, Цири успела не только меч довести до идеала, но и побродить по дому, и ванну от скуки принять, и теперь, натянув без зазрения совести утащенную из стопки чистого, но неглаженого белья Роуменову футболку, валялась на кровати и листала журнал, найденный в холле. На обложке был изображен собственной персоной Роумен, каким она его ни разу не видела – гладко причесанный, с очень официальным лицом, в очень официальном костюме. Жаль, что понять, что про него пишут, не было возможности – на иномирскую письменность действие амулета Йен не распространялось, оставалось лишь картинки рассматривать. Интересно, как в этом мире так делают, что люди на них словно живые?.. Она обернулась на звук шагов и открывающейся двери. - Что, уже можно одеваться? - Да нет, не торопись. Время еще есть, - Роумен примостился на краю кровати. - Где вы встретитесь? – деловито поинтересовалась Цири, переходя в сидячее положение, привычно подбирая ноги и натягивая футболку на коленки. - Я вообще предлагал ему мир, так что не собираюсь никуда тащиться, - пожал он плечами. - Хочет – пусть приходит сам. Сюда. Дорогу он знает. - Ну что же – я помогу тебе достойно его встретить. Побуду хозяйкой дома. Окажу все возможное гостеприимство, - она улыбнулась одними губами, как бы иллюстрируя, что этого гостя будут более рады видеть не за столом, а на столе, желательно – в закрытом гробу. Роумен выдержал ее взгляд, но глаза опустил первым – и, спеша как-то это оправдать, рывком задрал майку ей на шею, припал губами к груди, неловко, по-телячьи толкнув Цири лбом, распластал ее поперек кровати, вмял в матрас и продолжал целовать куда попало. Черт его знал, чего больше было в этих поцелуях – нежности или отчаяния. Голод, еще только просыпающийся, не забравший всю власть над мыслями и действиями, пока лишь обострял ощущения до предела. Роумен слышал, как приливает кровь к низу ее живота, учащенное дыхание Цири билось в его ушах, как шум моря, запах и вкус ее кожи были втрое, впятеро ярче обычного. Его член от этого всего встал колом, как, наверное, еще никогда в жизни не стоял. С усилием, под почти болезненный стон втиснув его в ее узкое горячее лоно, Роумен навалился на Цири и, ссутулившись и уткнувшись лбом в ее ключицу, заработал бедрами. Кажется, она кончила; кажется, и не единожды – он слишком ушел в себя, чтобы вести счет ее оргазмам; он просто растворялся в ней, купался в ней, боролся с волнами, захлебывался, стремглав мчался по мелководной кромке пляжа, поднимая фонтаны брызг. Как в последний раз. Потому что это и был последний раз. Тяжело дыша, Роумен сверху вниз всмотрелся в разрумянившееся лицо Цири, словно стремясь запомнить до мелочей. Если бы ее глаза были открыты, его взгляд наверняка показался бы ей странным. Почесал за ушком, как кошку, ласково погладил пальцами шею. А потом нажал на сонные артерии – разомлевшая под лаской Цири, застигнутая врасплох, только и успела, что разок дернуться. Роумен педантично, завязав все веревочки и застегнув все пряжки, одел ее бессознательное тело, на руках отнес в бывшую Надину детскую, бережно уложил на пол, прислонил к стене ножны с мечом и плотно закрыл за собой обе бронированные двери. Ей с ее телепортацией эти двери не составят проблемы, а вот до нее никто не доберется, пока она беззащитна. Забота в фамильном стиле Годфри, ха.