heard about all the miles you've gone

Ханбин опаздывает. Пиздец как опаздывает, а его длинные ноги бегут недостаточно быстро. Его лёгкие горят, будто в груди полыхает огонь, и сердце отбивает удары, пытаясь нагнать своего владельца. Ханбин сворачивает за угол и едва не врезается в невысокую девушку. У него лабораторная работа, а он опаздывает. Их профессор настолько самовлюбленный болван, что едва ли заметит его отсутствие, но это вовсе не значит, что он может опаздывать. Точно не тогда, когда лабораторка весит двадцать процентов от оценки. Ханбин врезается в стену возле лифта, не успев вовремя затормозить, и, опомнившись, спешит к дверям. Внутри лифта кто-то нажимает на кнопку, придерживая двери открытыми, и Ханбин залетает вовнутрь. Он успел. Ханбин выдыхает, бросив взгляд на часы, и прислоняется спиной к стене лифта. Он опоздал всего на десять минут; может, профессор всё же допустит его к лабораторной, может, он не получит ноль. Он сам во всём виноват — не смог сомкнуть глаз после встречи с отцом, страдая от бессонницы и стресса. Даже сейчас у него скручивает живот от воспоминаний, но Ханбин упрям, и слава Богу. Запах накрывает его волной только после того, как двери закрываются. Ханбин округляет глаза, подскакивает, видит Бобби у противоположной стены и говорит прежде, чем успевает подумать: — Какого хера ты здесь делаешь? Бобби приподнимает бровь, фыркает и нажимает кнопку восьмого этажа. Ханбину нужно на шестой. — Еду на пару. Предполагаю, что и ты тоже. Опаздываешь? — Как и ты, — зло бросил Ханбин. — Ага, но я не так горю желанием попасть туда, — улыбается Бобби, и Ханбину ненавистно, что от этого спазмы в животе начинают стихать. Улыбки Бобби всегда были его любимыми. Когда-то давно, свирепо одёргивает себя омега. — Мой профессор козёл, — ответил Ханбин, втягивая воздух. Кабина лифта дёргается, и Ханбин подаётся вперёд, едва удерживаясь на ногах. Бобби тут же хватает его рукой, удерживая от падения, но Ханбин отталкивает ее. — Это что, блядь, было? — Не уверен, — бормочет Бобби, взглянув на цифровую подсветку, прежде чем свет пропадает совсем. Ханбину спирает грудь. Нет, нет, нет, его лабораторная… Профессор не позволит… Сука, сука, сука. — Кажется, отключили электричество? — предполагает Бобби, а Ханбин насмешливо фыркает. В тишине лифта звук выходит особенно громким. — Да ладно, блядь? Верхние огни то мерцают, то гаснут как в каком-нибудь дешёвом фильме ужасов. Бобби умер бы первым — он тупой и безрассудный, но и Ханбин бы тоже умер, только более болезненно. Он пересмотрел ужастиков — Чжунэ их обожает. Ничего не меняется, только теперь Ханбин может рассмотреть Бобби: кепка козырьком назад, рюкзак валяется у ног, слишком большая толстовка и спущенные джинсы. Он совсем не изменился. Они оба подпрыгивают от резкого треска, и неожиданно в лифте раздается голос: "Внимание, сотрудники и студенты. Из-за плохих погодных условий генератор электропитания вышел из строя. Резервный генератор не способен обеспечить электричеством всё здание, поэтому всем рекомендуется по возможности покинуть периметр". Ханбин почти смеётся. Ну и как им, блядь, выбраться? Голос исчезает, и они остаются в полной тишине, запертые в ёбанном лифте. Ему нехорошо. — Блядь, блядь, блядь! — кричит Ханбин, сжимая руки в кулаки. Этого не может быть, он… Его лабораторная… Профессор не позволит сдать работу позже, но… Но всем же сказали уйти, так что, возможно, все получат шанс сдать её позже. Почему-то эта мысль совсем не успокаивает. Ещё и это сверху. Ханбин и так охуеть как изнеможён, нервы натянуты до предела, такое чувство, что он может сорваться в любой момент. — Блядь. — Эй, — говорит Бобби, и Ханбин вдруг вспоминает, с кем именно он застрял в ёбанном лифте… и теряет весь контроль. — Ну конечно, блядь, это бы случилось, конечно. У меня ведь всё всегда через жопу, — смеётся Ханбин, и даже для него его голос звучит резко и горько. — Как будто я и так не по уши в дерьме. Почему бы ещё и электричеству не слететь? Хотя мне, наверное, повезло? Мог ведь и трос оборваться, и я бы умер на месте. Знаешь, как папаша бы обрадовался? Сын, которого он так стыдится, сдох в кабине ёбанного лифта! Глаза Бобби расширяются, и Ханбин хочет, чтобы он испугался; хочет, чтобы он отошёл и дал ему вздохнуть. Грудь сжимает так сильно, воздуха не хватает — он, кажется, сейчас задохнётся. Ханбина трясёт, тошнота поднимается к горлу, и он борется с желанием вырвать. — Ханбин, — медленно говорит Бобби, будто пытаясь успокоить маленького ребёнка, чем лишь злит его ещё больше. — Пошёл на хуй! — огрызается Ханбин, голова разрывается от миллиона мыслей. — Блядь, блядь, блядь, ну конечно, это должен был быть ты. Так ведь намного смешнее! — И ведь наверняка кто-то там смеётся над ним. Наверняка его отец. — Я просто хотел сдать ёбанную лабораторку, я просто… Блядь, я просто хочу поспать, но если это не ты, то это отец, желающий моей смерти, ведь всё, что угодно лучше, чем сын-омега. — Ханбин, — повторяет Бобби, делая шаг вперёд, и Ханбин чувствует себя загнанным в угол; ему некуда бежать, колени подгибаются. — Ханбин, ты должен дышать. Ханбин, пожалуйста. — Да что ты, блядь, знаешь? — усмехается Ханбин, жадно всасывая воздух; голова кружится. Запах Бобби перекрывает все чувства, когда он подбирается слишком близко, и у Ханбина отказывает мозг. Он чувствует влажность в уголках своих глаз. Он так не может. Бобби медленно тянется к его руке, и Ханбин отскакивает в ярости. — Не смей, блядь, ко мне прикасаться! Ты не имеешь права меня трогать, ты, блядь, ушёл! — Ханбин, — медленно говорит Бобби, и что-то в его голосе пробивается сквозь ханбиновы мысли, сбивая его с толку. — Давай же, вдох, выдох. Вдох, выдох. Я знаю, ты сможешь. Когда Бобби удаётся взять его за руку, Ханбин застывает, вдыхая и выдыхая, как тот и советовал. Вдох, выдох. Бобби продолжает это повторять, и Ханбин слушается. Он не слышит голос Бобби, лишь смотрит, как двигаются его губы. В его ушах стоит звон или, может, он просто слишком устал, вымотался. — Ты такой молодец, Ханбин, — успокаивает его Бобби, держа за руки и вырисовывая круги на его коже. Это отвлекает, и Ханбин замечает, что начинает успокаиваться. Когда он был маленький, ему нравилось держать Бобби за руку. Он не осознает, что плачет, пока не оказывается прижатым к плечу Бобби, чья толстовка насквозь промокла от его слёз. Они на полу, Ханбин сидит между ногами альфы, и жгучее чувство стыда облегчает лишь то, что Бобби до сих пор держит его за руки. Ханбин ослабляет хватку, понимая, что всё это время впивался ногтями в его кожу. Господи, ну что за ёбанный стыд? — Прости, — бормочет Ханбин, когда окутывающая их тишина становится невыносимой. Запах Бобби, одно его присутствие так успокаивают — Ханбин не чувствовал себя настолько умиротворённо с тех самых пор, когда они ещё были друзьями. — Всё в порядке, ты не виноват, — ответил Бобби, кладя руку на его затылок. Пальцы впиваются в его шею, и Ханбин почти стонет, расслабляя затёкшие плечи. — Всё равно прости, — настаивает Ханбин, будто ему необходимо, чтобы тот знал. — Хорошо, — сдаётся Бобби и прижимается губами к его волосам. Они не сидели так с тех самых пор, как Ханбину было шестнадцать. Он страдал от панических атак каждый раз, как ему приходилось выслушивать тирады своего отца о том, каким огромным разочарованием он являлся. Ведь омега не способен управлять его компанией, ведь омега ни хрена ни на что не способен. — Что-то… Что-то произошло? С твоим отцом? — наконец, спросил Бобби, и, может, Ханбин сам всё надумал, потому что хочет, чтобы так и было, но он почти физически ощущает его беспокойство. — Всё то же самое, — бормочет Ханбин, вытирая остатки слёз. — Я, кажется, уже говорил, что он убогий уёбок? — Говорил, — кивает Ханбин, пытаясь не дрожать, когда Бобби обхватывает пальцами его шею. А еще ты ушёл, думает Ханбин, но уже без горечи. Осталось лишь чувство потери, ведь Бобби не должен был уйти. — Что он сказал? Блядь, он, конечно, твой отец, но когда-нибудь я ему зубы выбью, — шипит альфа, сжимая его руку. Ханбин хочет спросить, почему его это так заботит, но он ещё не готов быть снова брошенным так скоро. Вместо этого, он сосредотачивается на его вопросе. — Скоро будет важный приём. Ну, знаешь, на котором важные шишки хвастаются своими омегами, а их тупые альфа-сынки расхаживают, как павлины. Бобби фыркает, а Ханбин млеет от умиротворения. Он пожалеет об этом попозже. — Он не хочет, чтобы я приходил без альфы, говорит, я буду привлекать к себе внимание. Или, что ещё хуже, меня привлечёт и осквернит какой-нибудь альфа-чеболь, — смеётся Ханбин. — Блядь, это отвратительно, — рычит Бобби, стискивая Ханбина ещё сильнее. — Да хули с ним не так? Ты же его сын! — Ага. Снова наступает тишина, и Ханбин закрывает глаза. Наверно, он сможет поспать — электричество ещё не скоро включат. Вот только он практически сидит у Бобби на коленях, и ему, вроде как, должно быть стыдно. — Что… Что если я пойду? — спрашивает Бобби и тут же добавляет: — Вместе с тобой. Мы можем просто, не знаю, соврать, что встречаемся. Этот козёл всё равно не догадается. Ханбин застывает, чувствуя, как сердце на секунду замирает в груди, прежде чем забиться с новой силой. Пару мгновений он не слышит ничего, кроме «встречаемся», а затем вырывается из рук Бобби. — Хочешь притвориться моим парнем? — Почему бы и нет? — Мы ведь даже не друзья, — напоминает ему Ханбин, и почти жалеет о своих словах, увидев, как краска сходит с его лица. — Я… Я знаю, что проебался, — признаётся Бобби, опуская взгляд на их всё ещё сжатые руки, и спустя пару секунд поднимает взгляд на Ханбина. Взгляд полный раскаяния и надежды. — Мы были так молоды, и… — он облизывает губы, — то есть, мы всё ещё молоды. Но это… так сложно — постоянно находиться рядом с омегой в том возрасте. — Он смотрит на Ханбина, моля о понимании. — И ты думал, что будет лучше меня игнорировать вместо того, чтобы просто поговорить? — невозмутимо спросил Ханбин. Бобби тут же краснеет, и Ханбин ощущает странный прилив счастья в своём животе, наблюдая, как все оттенки красного расцветают на щеках альфы. Это всё из-за него. — Я и не утверждал, что умный, — бормочет Бобби. — Никто не утверждал. — Я так скучал по твоим оскорблениям, — сухо говорит Бобби, но его губы растянуты в улыбке, и Ханбин решает разозлиться на него попозже. Он снова утыкается в его плечо, проклиная гормоны. Бобби не хотел с ним дружить, потому что у него стоял на Ханбина. Постоянно. Ханбин сдерживает смешок, чувствуя себя до абсурда счастливым. Эмоциональный раздрай совсем его утомил. — Ладно, можешь притвориться моим парнем. — Твой отец охренеет от злости, — сказал Бобби, пряча довольную улыбку в ханбиновых волосах. — Я ему никогда не нравился. — Ты никому не нравишься, — хихикает Ханбин, а Бобби тянет его за волосы у основания шеи — заслужил. — И я тебя ещё не простил. — Да, да, — бурчит Бобби, и они так и сидят в лифте в ожидании спасения. Ханбин засыпает, и это лучший его сон за последние дни, недели, месяцы. Он старается не особо задумываться, почему.