На грани

      Лена наблюдала за тем, как Серябкина несколько раз не смогла попасть ключом в скважину, бросая при этом бранные слова: ей уже не терпелось приняться за дело. Темникову раздражала происходящая ситуация. Оля ни каплю не хотела Лену, Оля хотела маленький пакетик гадости, что был у Лены. Но Лена знала, как мстить, а Оля, наконец, сумела справиться с замком.       Серябкина включила свет, и Темникова остолбенела от увиденного: вещей осталось по минимуму, а когда исчезнут и они, было лишь вопросом времени. Ведь Оля распродаст вскоре всё за очередную дозу, которую Лена напрочь откажется предоставить ей без купюр. Брюнетка нахмурилась и с сомнением спросила: - Кофе хотя бы нальёшь? - Зачем тебе кофе? – игриво произнесла Оля, подойдя к ней и попытавшись расстегнуть ширинку джинсов. – Я тебя сейчас вмиг разбужу. - Кофе, - по слогам проговорила Лена, сжав её запястья, - принеси. - Хорошо, - выдавила из себя Серябкина, - для тебя всё, что хочешь. - Ага, - пробурчала Темникова себе под нос, - знала бы ты, чего я хочу… - Только чёрный могу налить, - оповестила её Оля, - ни сахара, ни молока. Сойдёт? - Сойдёт, - сказала Лена, которой было не в новинку чувствовать горечь.       Брюнетка вздрогнула, когда Оля, подойдя к ней, дотронулась до её руки, поставив чашку на подоконник и сказав «Только осторожнее, горячо очень». Темникова взглянула на неё, но затем снова отвернулась к окну, чтобы Серябкина не поняла, что эта фраза показалась Лене лучшим доказательством заботы о себе. - Выключи свет, - попросила Темникова. Серябкина, молча, выполнила её просьбу и подошла к ней, обняв со спины.       Лене было совестно признаться себе в том, что без Олиных касаний ей хотелось выть волком. А вот в них хотелось раствориться, чтобы остаться навечно, отдаваясь раз за разом, позволяя Оле всё. Вот только Оле не нужно было всё; ей нужна была лишь ровная белая дорожка, что унесёт её из давно наскучившей реальности, в наличии которой Лена уже начала сомневаться. Ведь Серябкина обнимала её так нежно, прижималась так близко, но не распускала свои руки, не торопила события. Темниковой было интересно лишь одно: она, что, играет? Как она может сдерживаться, зная, что кайф так близко? Три дня… Три, мать его, грёбанных дня? Как она продержалась?       Темникова потянулась за кружкой и, согрев об неё свои ледяные руки, сделала глоток. Оля поцеловала её за ухом, отчего Лена инстинктивно прикрыла глаза, умоляя себя держаться и не быть слабой. Не быть слабой хотя бы ещё чуть-чуть. Но Серябкина действовала намного смелее, проводя руками по бёдрам, а языком – по изгибу шеи. Лена чувствовала, что теряет контроль.       Оле определённо нравилось, как тело брюнетки отзывается на неё. Нравилось каждый раз, но сейчас Серябкина боялась потерять сознание, и лишь аромат Лениных духов приводил её в норму. Хотя, вряд ли среднестатистический человек назвал бы Олино состояние нормой. Но теперь для Серябкиной всё перевернулось с ног на голову. Перевернулось давно, и Оля ни разу не жалела.       Она помнила, как увидела Темникову впервые. Лена смотрела на неё и не стала отводить глаз, когда Серябкина перехватила её обжигающий взгляд, что манил к себе, хоть Олину руку и сжимала другая.       Лену тем временем обнимал парень, но это не мешало ей откровенно пялиться на неизвестную девушку, которую привела Марина. Их дико тянуло друг к другу, хоть они не были одни и прекрасно это знали. Факт их занятости перестал казаться важным. Хотелось отбросить все предрассудки, подойти вплотную и, осторожно дотронувшись, разорвать одежду друг на друге. У всех на глазах, и пусть. Неважны стали и имена, и какого чёрта они вообще попали в этот гадюшник.       У каждой были свои причины и мотивы, но Темникова до сих пор думала, что Серябкиной не нужно было соваться на эту тусовку. Тусовку, что разрушила её жизнь. Жизнь, в которую она ошибочно ввела Лизоркину, которая и привела её на эту тусовку. Оля казалась потерявшимся ребёнком среди толпы, что собралась тогда в доме. Лена пыталась вспомнить, по сколько им тогда было. Вроде каждой по двадцать одному.       Теперь, спустя два года, они были наедине уже и неизвестно в который раз, но атмосфера наполнилась отчаянием, смешанным с той бешеной страстью, от которой они обе не могли отрешиться. А ещё Темникову раздражала та нежность, что присутствовала внутри неё к Оле. Она начинала ненавидеть из-за этого и Олю, и нежность, и себя. Ей хотелось задушить Серябкину, когда ту накрывало с головой. Ей хотелось, чтобы эта девушка уже скорее скончалась от передозировки в этой пустой квартире и перестала мучить Темникову.       Лене вспомнилось, как однажды они поднялись на крышу. Оля, конечно, уже приняла. Во всю лил дождь. Серябкина радовалась, танцуя перед Темниковой, которая надеялась, что та поскользнётся, упадёт и разобьётся об асфальт. Но, когда шатенка была действительно близка к этому, Лена схватила её. Серябкина под свой же безумный смешок спросила: - Испугалась, что ли? - Не хочу за тебя мотать срок, - выдавила из себя Темникова, но про себя вновь прокляла и Олю, и нежность к ней, и собственную глупость и сентиментальность, которая, кстати, не проявлялась ни к кому, кроме этой обдолбанной дуры.       Вдобавок ко всему Лену раздражало ещё и то, что Серябкина вспоминает свой прошлый приход только в период нового. Все фразы и действия, не отпускавшие Темникову ни на секунду, легко стирались из Олиной памяти, а затем вдруг всплывали. И получалось, что Серябкина жила двумя жизнями, каждая из которых не принадлежала ей. А Лена, будучи в двух её жизнях сразу, из-за неё перестала принадлежать самой себе.       Оля запустила свою руку под её футболку и ощутила напряжённый пресс. Серябкина уверенно и уже без колебаний расстегнула ширинку и прошептала: - Как ты хочешь сегодня?       «Как в первый раз», - чуть не вырвалось у Темниковой.