Damaged

В саду пахнет яблоками. Спелыми, наливными, ароматными. Трис срывает зрелые плоды с прогнувшихся ветвей и складывает в корзину. Бережно, чтобы не повредить кожуру. Так лучше сохранятся. Уже научена. Она стирает пот со лба, устало улыбается соседям. Те машут рукой, желают ей доброго дня, в гости приглашают на сливовый пирог завтра вечером, девушка же обещает испечь яблочный. На том и сходятся. Простые разговоры. О пирогах и чаепитии. Иногда даже не верится, что наступила нормальная жизнь, без изъянов, спокойная и размеренная, которую они заслужили после грохота войны и бесчисленных смертей. Девушка снова мрачнеет. Она старается забыть. Очень старается. Тяжелее всего ночью, когда темнота оседает на землю, и она беспокойно жмется к родному плечу. Ей кажется, что деревянная дверь разлетится на куски, на мелкие опилки, что к ним ворвутся враги, и снова забрызжет кровь. В такие моменты Тобиас непременно укутывает ее своим теплом, целует нежно и мягко, помогает забыться, вынырнуть в реальность, почувствовать, что все хорошо. Прайор понимает, что все хорошо своим умом, но ничего не может поделать с единственной фобией о том, что на самом деле ничего не закончено. Это сидит глубоко в ней и мешает жить. Трис хочет быть нормальной в этой нормальной жизни, доставшейся им слишком дорогой ценой. Они же заслужили, правда? Тишину, покой и щебет птиц на кривых сучьях деревьев вокруг уютного дома с зеленой крышей. Странно, что когда-то деревня звалась фракцией Дружелюбия, и кое-где все еще можно встретить ее рисованный символ – раскидистый дуб в окружности, а на людях - красную да желтую одежду. Ей нравится это место. Она его полюбила, приняла новым домом. Девушка вздыхает, оборачивается как-то резко и врезается в твердую грудь мужчины. У Тобиаса на губах расцветает улыбка, во взгляде – все та же любовь. У него крепкие руки и родной запах. Она попадает в тесные объятия, прижимается щекой к груди, туда, где бьется сильное сердце. Так должно быть всегда, всю оставшуюся жизнь. Жизнь на двоих. Почему Трис до сих пор в это не верит? Ей страшно от собственных мыслей, страшно подумать, что война может вернуться, а смерть холодными руками обнять за плечи. У нее на это не осталось сил. Совсем. Она истязает себя, мучает, потакает воспаленному мозгу работать в негативном ключе, рождать страхи. Ведь она всё та же Бесстрашная. Была когда-то. Старалась. Ныне о фракциях предпочитают не вспоминать, похоронить в глубокую могилу, как страшный сон. Слишком много потерь и лжи. Нескончаемая боль. Жгучие слезы. Люди пытаются жить по-новому. У кого-то выходит. У кого-то нет. Наверное, она не одна такая. Подкошенная и переломанная. Чикаго находится в руках нового правительства под началом матери Тобиаса – Эвелин Джонсон. Она действительно заботится о жителях и понемногу восстанавливает полуразрушенный город. Трис помнит их последний разговор начистоту. Женщина прямым текстом заявила девушке оставить ее сына в покое, дать ему быть рядом с семьей, которую он, наконец-то обрел. Делить Тобиаса между ними казалось абсурдным. Мать всегда остается матерью, а она – его женщиной. Спор закончился переездом влюбленных в глубинку на землю, некогда принадлежавшую Дружелюбию. Трис не знает, откуда в ней берется ощущение опасности, растущее чувство дискомфорта. Им ничего не угрожает. Слова любимого мужчины ласкают слух. С ним она всегда была в безопасности, есть и будет. Но что-то терзает юное сердце в груди, вызывает налет тревоги на острые скулы и в большие широко распахнутые глаза. Оно более не доверчива ко всему. И окружающая картинка, сочная и яркая, будто покрывается вторым слоем, серым и угрюмым. А ей так хочется улыбаться! Хочется видеть улыбку Итона, принимать безмятежность и тишину, лучший мир, что они получили вместе, бок о бок, плечом к плечу. Ей до одури нужен он. Его ласки, поцелуи, внимание и забота. Он незаменим. Девушка крутит и крутит мысли в голове, а сама вздрагивает от каждого шороха. Иногда снится Эрик. На коленях, связанный, перед ней и Тобиасом. Предатель ухмыляется нагло, ядовито, с явным пренебрежением. Он понимает, что смерть с косой стоит за спиной, вот-вот и заберет жизнь. Эрик ни о чем не жалеет. Эрику плевать. Он не раскаивается, это и не нужно. Тобиас направляет пистолет, целится ему в лоб, и его рука тверда и незыблема. Девушка закрывает глаза, и всякий раз, слыша громоподобный выстрел, ощущает брызги крови на руке и гарь пороха в носу. Вытирает рдяную теплую жидкость ладонью, пачкает пальцы. Трис чувствует, что плачет. Не из-за себя или Эрика, из-за Тобиаса и того, что ему приходится убивать. Они строят новый мир на развалинах и обломках старого. Они по-своему счастливы. Они любят. Трис касается щеки Тобиаса, ласково ведет пальцем по проступившей щетине. А он ее целует, прижимается губами к губам мягко и жадно. В объятиях любимого можно забыться, отогнать терзающие ее страхи и странные предчувствия. Ей больше никто не нужен. Только так. Только вместе. Ночью она просыпается от голоса Тобиаса. Он тормошит ее за плечо, поднимает с постели. Сонная Трис непонимающе хлопает глазами, но беспокойство в мимике мужчины ей знакомо. Грудь сдавливает железными тисками. Только не снова. Пожалуйста. На улице слышатся чужие голоса, тяжелые шаги и клацанье затворов. Трис не верит своим ушам. Ее парализует страх, делает своей заложницей. Странно, ведь раньше такого не было, не было бьющего наотмашь чувства безвыходности. - Пожалуйста, Трис. Надо торопиться, - Тобиас сжимает ее запястья, тянет куда-то, и девушка, как тряпичная кукла, делает поспешные шаги за ним, спотыкаясь босыми ногами о деревянный пол. Она дезориентирована, во власти чуждых эмоций и приходящего понимания. Ничего не кончено. Это отрезвляет. Силы приходят неожиданно, она будто встряхивается, подбирается и сгоняет силой духа испуганную девочку с большущими оленьими глазами на пол-лица. Она не будет слабой, никогда не была. Тобиас сжимает ее пальцы, быстро осматривает с головы до ног. Девушка в пижаме с голубыми васильками, но истой храбростью в черных точках зрачков. Он узнает ее прежнюю, несломленную. Звуки за стенами дома становятся явственнее, топот по гравию – ближе. Мужчина откидывает край цветастого ковра в их комнате и дергает крышку люка за металлическое кольцо. Пологая ниша? Вот это да. Но только удивляться некогда. Тобиас шарит в полутьме, вынимает из ниши под досками два автомата, один из которых протягивает девушке. Оружие тут же ошпаривает кожу рук холодной сталью. Она снова касается призраков прошлого. Взрыв оглушает, отбрасывает их к стене, и потолок рушится. Доски придавливают к полу, не дают им пошевелиться. Совсем рядом слышатся все новые взрывы бомб. В ушах у Трис звенит, в глазах – черные мушки. Она чувствует руки, как ее вынимают из-под обломков, вытаскивают на поверхность. Он. Тобиас. Потом всё мешается. Вбегают люди в черном, и она перестает ощущать родное тепло, лишь хрипит да кашляет надрывно. Огонь подступает все ближе, угарный газ обволакивает разрушенное помещение. Девушка поднимается, всматривается в гущу из дыма и пепла. Она идет вслепую, падает, спотыкаясь обо что-то, карабкается по памяти туда, где должна быть дверь, царапает и режет ноги и руки, но добирается до проема ползком, вываливается на крыльцо, катится в аккуратно подстриженные кусты. Её ловят за локоть, помогают встать. – Так, так, так, – доносится до Трис. – Убогая! Вот так встреча! Деревня горит алым пламенем, автоматные очереди заглушают крики людей. Трис не верит своим глазам, смотрит с ужасом вокруг, неспособная принять реальность, но реагирует на голос, замечая и узнавая его. Питер Хэйес скалится, зажимает меж пальцами сигарету, затягивается глубоко. Он чувствует себя главным, это без труда понимает девушка, когда видит его развалившегося на садовой скамье, а за плечами – несколько мужчин с автоматами наперевес, наверное, солдат или мятежников. – Где Тобиас?! – а сила духа вся при ней, никуда не делась. – Очухалась, – склабится Хэйес. Итон ему даром не нужен, а вот убогая сучка очень даже. – Твой ебарь у Джанин, и если честно, мне похуй, что она там с ним хочет сделать. Вроде отомстить. Или пытать. Или казнить. Или вербовать. Хэйес плюет под ноги. Их время пришло. Вот так, без предупреждения. Месяцы они жили, как крысы. Скрывались, питались отбросами, подыхали. Месяцы они тратили на ожидание, терпели вонь и смрад канализационных туннелей. Они смогли. Они могут многое. Свергнутое правительство Джанин возвращается. На сей раз навсегда. Питер Хэйес – имя того, кто всегда умел выживать, подстраиваться, но добиваться, а они его раздавили, смешали с дерьмом, оставили жить в помойной яме, за что поплатятся. Джанин вернула им силу, и дело за малым. Всех причастных ждет смерть, все захлебнуться собственной кровью. – Взять её, – приказывает Питер своим подчиненным. – Пошли посмотрим, как легендарному Четыре вспарывают кишки. Я такое обожаю, надо прихватить попкорн. У вас есть попкорн? Чужие пальцы жестко сжимают ее запястья, толкают в спину, усаживают в грузовик. Хэйес садится в кабину водителя. Громко ржет и воодушевленно что–то говорит. Ей же хочется блевать. Глаза режет, влага жжет кожу щек. Ничего не кончено. Она знала. Знала. Взгляд передвигается в стекло маленького окошка. Спелые яблоки катятся по земле, когда чьи–то ботинки пинают, опрокидывают полные корзины, собранные накануне. Ничего не кончено. Трис Прайор до хруста сжимает кулаки.