Damaged

Зеркало не врет. Она красива и знает это. Для Бесстрашной слишком притягательна той женской красотой, что струится по всей гибкой фигуре, в кошачьих движениях проскальзывает да в изящной грации проступает. Тори Ву облизывает губы. Пора ей. Волосы в высокий конский хвост собирает, облачается в черную одежду Бесстрашных, плотно прилегающую к телу, так и льнущую второй кожей, и улыбается собственному отражению. Настроение отчего-то хорошее. Да и день долгожданный, особенный. Сегодня ей поручено патрулировать Стену: протаптывать километры по периметру, вглядываться в полоску горизонта, где изъеденная войной, потрескавшаяся мертвая земля встречается с живым и ярким синим небом, и предаваться разнообразным думам. На Стене ей нравится. Высота, дальний угол обзора, тишина, лишь ветер в смоляных волосах. И неизменно приходит он. Близкий и далекий. Ей — до безумия родной. Стена дарит редкие секунды и минуты уединения, жар любимого тела, откровенные поцелуи и нежные ласки. Там они не притворяются. Там они могут быть самими собой. Там они любят. Женщина растворяется в мужчине в драгоценные, украденные у жизни мгновения. Краткие и какие-то рваные, но от того еще более ценные. Тори цепляет к поясу оружие — неизменный атрибут Бесстрашного. На Стене спокойно и безопасно, лишь завывание ветра в тросах над головой, чувствительных к любому движению извне. Так устроена их преграда, что защищает Чикаго от… Тори не знает от чего. От радиации, сожравшей все живое на планете; от чудовищ, придуманных для устрашения детей; от невидимых врагов, желающих истребить последний оплот жизни в их лице. Ей уже кажется, что никто не знает, что там. Даже Макс. Повидавший виды Лидер, мужчина, умеющий защищать. При мысли о нем снова екает сердце. Это так ожидаемо. Столь очевидно. Она куце улыбается, и отчего-то передергивает плечами. Дорога до Стены занимает около сорока минут. Джип трясет, подскакивает на колдобинах, несется на высокой скорости. Женщина уверенно сжимает руль, давит подошвой ботинка на газ, ухмыляется. Снова получит выговор за бешеную езду, снова почувствует легкий шлепок по ягодицам и жадный вбирающий мужской рот на губах. Максу не нравится, когда она так гоняет. А Ву специально. Провоцирует. Вызывающе смотрит и получает самые крепкие объятия в жизни. Чертовка. Так ее зовет. А она млеет. Военный джип цвета хаки тормозит у самой Стены, у подножия узкой лестницы, ведущей наверх. Тори хлопает дверью, выходя на воздух, оглядывается, засовывает меж зубов сигарету и прикуривает щелчком зажигалки. Перекур две минуты, есть время, с запасом. Дым змейкой вьется из ее рта, поднимается к небу. Отрава. Вонь. Табачная дрянь. Вредная привычка, от которой она не может избавиться. Или она не пыталась? Точно, не пыталась. Да и похрен. Лишь крепче затягивается, обжигая горло. Пустоту внутри всегда надо чем-то заполнять. Хоть ядом, без разницы. Макс бы не согласился. Сигарету бы выдрал, хмуро глянул, так бы стрельнул глазами, что курить вмиг бы расхотелось. Он это умеет. Как? Ву понятия не имеет. Перед ним она, словно школьница, прилежная ученица и подчиненный солдат. Наверное, потому, что он прирожденный лидер, ведущий механизм, за которым пойдут, закрутятся остальные винтики. Банальный ответ, но другого нет, да и правда это, истина. Она давит бычок носком ботинка, вбивает в землю рядом с другими. Разворачивается, голову задирает и идет к лестнице. Ступени на ней — одно название. Толстые скобы, покрытые ржавчиной, оставляющие отпечатки рыжины на ладонях. Она ставит ногу, хватается пальцами, подтягивает тело. Выше и выше, карабкается, как заправский альпинист, каждую мышцу от напряжения ощущает, тянется, поднимает себя, быстро отдаляясь от земли и припаркованного боком джипа. На Стене ветрено, провода бьются друг о друга, шумят и шелестят. Тори встает на обе ноги, отряхивает ладони от крошки ржавого металла и по обычаю идет к смотровой вышке, эдакой прямоугольной коробке из листов тонкого железа с минимум вещей для дежурного. Там можно хлебнуть горячего чая, впихнуть в желудок нехитрый бутерброд, а в случае чего нажать на тревожную кнопку, которая возвестит Бесстрашных о надвигающейся опасности, если вдруг подобное случится. Она толкает дверь, входит в будку с большим окном, с усмешкой смотрит на стол, который, как думается, в этот раз они точно сломают в щепки под яростным напором изголодавшихся тел, хмыкает, кладет на него пистолет и жмет на клавишу электрического чайника. Шаги на Стене. Явные, тяжелые, грубыми ботинками. Женщина осекается, бросает взгляд на часы — еще рано для Макса. Она подскакивает с места, подрывается, словно борзая, выныривает на улицу, встречая не того, кого ждала. Перед ней Уилл и Ал. Перешедшие Бесстрашные. Парни идут в параллель, плечом к плечу и, кажется, почти не мигают широко раскрытыми глазами, не выражающими ничего, кроме пустоты и безразличия. Конечно, ее не настораживают глаза. Совсем. Есть кое-что другое, неподдающееся логике. Они несут автоматы в руках так, будто в любой момент готовы выстрелить, изрешетить в месиво любого попавшегося. Тори пятится назад, машинально тянет пальцы к поясу брюк, запоздало понимая, что оставила пистолет на столе в будке. А потом холодные дула находят мишень. Живую, дышащую, пойманную врасплох. Тори плохо понимает, что происходит. Ее глаза видят, уши слышат, а мозги совершенно не работают. Она решает, что это шутка. Плохая и очень несмешная, за которую оба получат наказания от Макса и Эрика. Нет, пусть от Макса. С Эриком лучше никому не связываться. Дурацкая мысль заставляет ее шутливо поднять ладони вверх, изобразить капитуляцию, сдастся, подыграть. И на губах тянется улыбка. Едва видимая, обнажающая белые зубы. — Вы бы автоматы опустили, — поучительно произносит Ву. — Это же не игрушки, — и голос делается доброжелательным, но насквозь пропитанным непониманием и нотками тревоги. Ал останавливается в двух шагах, Уилл обходит ее справа, встает сзади. Ответов от них не следует, лишь прежний бездушный взгляд сомнамбулы, мальчиков-лунатиков, которых забыли разбудить. Это сбивает с толку, рождает острое подозрение, что происходит что-то очень нехорошее, в которое ее втянули против ее воли. Она косится на одного, потом на другого, отходит медленно, мысленно кляня себя за забывчивость элементарных правил фракции. Оружие всегда должно быть при Бесстрашном. В любой ситуации под рукой. Она не понимает. Ничего. Дула по-прежнему направлены на нее, в точку на груди, за которой лихорадочно колотится сердце и гоняет горячий ток крови по жилам. И всё это отнюдь не шутка. Они невменяемы. Это ясно, как день день деньской. Они не слышат и не понимают ее слов, как роботы сжимают в пальцах цевье, и замирают на месте. Тори лишь пятится на подогнутых ногах, тихо, почти бесшумно, боясь спугнуть сосредоточенность Бесстрашных и хоть чем-то спровоцировать стрельбу. Обдолбались, может? Наркота раньше была в моде. Потом Отречение запретило Эрудиции пропагандировать препараты для удовольствия. Наложило вето. Джанин еще тогда спорила с Маркусом о нецелесообразности закона, но мирно сдалась, увидев доказательства побочного влияния препаратов на людей. Бессвязная речь, пустота в расширившихся зрачках, полный неадекват в действиях. Снова здорово? Бесстрашные под кайфом — гремучий коктейль Молотова, который вспыхнет и оближет языками пламени всех близстоящих. Пора действовать. Пока они застыли, как каменные статуи без души. Пока время замедлилось. И она решается. Рывком бросается в будку, сгибается в пояснице, бежит, ожидая порции свинца вдогонку, едва не спотыкается, бьет ногой дверь, влетает, как фурия в коробку помещения, напряженными пальцами стискивает пистолет, направляет в проем болтающейся двери на петлях. Ничего. Ничего не происходит. Ноль без палочки. Так они и стоят. Два автомата ищут цель на женском теле, а метка пистолета Бесстрашной попеременно скачет со лба Ала на лоб Уилла. Херня. Патовая ситуация, в которой ребус жирнеет в размерах с каждой пробитой секундой. Какой-то бред. До Ву доходит, что она могла бы нажать на тревожную кнопку над окном, но до нее еще надо дотянуться, а больше рисковать терпением двоих ей не хочется. Тори хмурится, заставляет себя перешагнуть через порог. Ей однозначно надо что-то делать. Но что? Молодые Бесстрашные продолжают пялится сквозь нее, крепко держа стволы в руках. Еще бы понять, в чем дело. Разобраться. — Эй! — она машет раскрытой ладонью перед лицами парней, но реакции не добивается. А потом что-то меняется. В самом воздухе, в напряжении меж молекул. Интуиция врубается на полную. Женщина отскакивает за бетонное ограждение так быстро, как только может, потому что потом звучат выстрелы. Уилл стреляет первым, Ал подхватывает. Автоматы превращают ее укрытие в мелкое крошево цемента, взрывая в поверхности дыры горячим свинцом. Если она продолжит бездействовать, то сама станет изрешеченной плотью из костей, крови и подпаленного мяса. И они приближаются, делают краткие шаги, посылают в нее смертельный дождь. Они ее убьют, если она не защитит себя. Выбора нет. Бессилие. Она бессильна. Совсем. Тори стреляет в ответ. Слезы жгут кожу щек, пальцы обдает тремором. Ей приходится. Приходится. Она вынуждена. Пистолет нагревается в руках, палит до последнего патрона из магазина. Стоит дым пороховой гари, в ушах звенит колоколом, очередью выпущенных пуль. Всё стихает. Бесстрашная понимает это, когда сидит прижавшись спиной к ограждению, и больше не слышит грохот пальбы с обратной стороны. Ее колотит, трясет. Пальцы цепляются за бетон, помогают телу приподняться. Ал и Уилл лежат без движения, кровь очерчивает контуры их тел. Она их убила. Пиф-паф. Убила. На громкие выстрелы никто не является. Их не слышали. Ву понятия не имеет удивляться еще и этому или же нет. Ей кажется, будто город впал в кому, в беспробудный сон, в состояние прострации, а она в нем случайный элемент. Скоро всё кончится, сон оборвется, и в реальности можно будет посмеяться над всем, что довелось увидеть и сделать. Можно ущипнуть себя. И она даже щипает. Реальность это, не сон. Красное под ногами — самая жестокая реальность. Неизбежная. Тори со Стены не видит движений в Чикаго. Далеко. Она спускается по скобам-ступеням, оказывается на земле, садится в джип и мчится во фракцию Бесстрашия. Слышит только собственное учащенное сердцебиение и видит глаза. Их. Безмолвные и пустые. Лишенные души. Подчиненные, не принадлежащие им самим. Догадка вызывает полу-стон. Их заставили? Они не хотели, не отдавали себе отчет, были лишь марионетками в руках управляющего? Тори узнает. Обязательно узнает. Она влетает в Бесстрашие, держа наизготовку пистолет. Готовая ко всему. На пути никто не появляется, в Яме пусто, коридоры и комнаты молчаливы. Пульс шкалит. Голова идет кругом. Она обводит глазами стены родной фракции и по наитию ступает в отсек лидерского состава. Может, нюх подсказывает, а, может, спасшая жизнь интуиция. Дверь в кабинет Макса приоткрыта. Ву толкает ее рукой и видит мужчину, собирающего бумаги и личные вещи в сумку. Они встречаются глазами. Секунда-вторая-третья. Лидер замечает пистолет в ее руках. Он не ожидал ее увидеть, ведь так? У Тори пропадает дар речи. — Ты должна была оставаться на Стене, я же приказал, — в конце концов говорит Макс, не отрываясь от своего занятия. — Зачем ты пришла? — Это ты послал Уилла и Ала убить меня? — у нее получается произнести эти слова, наполненные столь тяжелым смыслом, в который не хочется вдумываться и верить. — Что? — мужчина удивляется неподдельно. — Убить тебя? — Да, убить меня. — Нет. Конечно, нет. — А я убила их, Макс. Убила обоих. Расстреляла, потому что защищала себя, — получается жалобно и плаксиво, да и слезы Тори больше не скрывает. — Что происходит? Она ожидает его объятий, теплого прикосновения пальцев, стирающих с ее щек слезы, дарящих надежность, привычное чувство поддержки. Но не получает. Мужчина опускает глаза, едва ведет подбородком, силится что-то сказать. Что-то важное, что Тори поймет и примет. Она правда до безумия хочет понять, что разрядила всю обойму не просто так, что есть причина и есть виновные, которые смогут забрать часть вины с ее плеч, которые понесут наказание. — Фракции Бесстрашия, какой ты ее помнишь, больше не существует. Мы объединяемся с Эрудицией, с Джанин, чтобы укрепить Чикаго, сделать его совершенным и современным, смыть старые устои и двигаться вперед вместе, — его голос спокоен и последователен, и взгляд приобретает оттенок осознанности и веры в собственную речь. — К сожалению, с нынешним правительством в лице фракции Отречения это невозможно, — разводит руками он. — Я хотел, чтобы ты оставалась в безопасности на Стене, и когда бы всё закончилось, я забрал бы тебя с собой, — смолкает, хмурится. — Тори, я не знаю, кто хотел тебя убить, но я выясню это. Ты не так должна была все узнать, но что случилось, то случилось. Я подожду, пока ты соберешь необходимые вещи. — Ты предаешь свою же фракцию? — слова слетают с ее губ интонацией, поражающей саму себя. Ее пришибает к полу. Макс и предательство? Разве такое возможно? Из руки выпадает пистолет, она ладони к лицу поднимает, выдыхает в них. Как же так? Почему? — Нам пора. — Нет. — Что? — Я не иду. — Не идешь? Тори… Хорошо, я понимаю. Понимает? Тори Ву хочется расхохотаться. Он понимает! А как же чувства? Отношения, которые они скрывали ото всех ввиду запрета на служебные романы и прочую дребедень? Это все теряет смысл, как ненужный пункт? Ее губы трясутся, мокрые глаза почти не мигают. Правда режет изнутри, кромсает плоть лезвием резкими взмахами, но приносит осознание. Ей больно. Как же больно. И мужчина проходит мимо, покидает кабинет навсегда. И ее. Он уходит из ее жизни. — В следующую нашу встречу один из нас станет трупом, — глухо говорит женщина. Говорит и знает — Макс ее слышит, кивает только и уходит, шаркая ботинками по грязному полу. Уходит навсегда. Вон.