Damaged

Питера можно называть кем угодно, но только не дураком. У него мозги порой крутятся так шустро, что позавидует самый первый умник среди Эрудитов. Он наделен хитростью и смекалкой, всегда быстро оценивает ситуацию и прогнозировать умеет, что грядет завтра, и чем ему это может аукнуться. Ныне творящаяся суета была ожидаема, плавала на поверхности и изрядно подпорчивала ему нервы, потому что он чувствовал дуновение перемен, его сбивчивое неотступное дыхание в свой загривок. Точка невозврата отщелкнулась алым. Питер начал еще лучше соображать, а, главное, вовремя. Пора бы начать шевелиться, а то рискует остаться не у дел, с пустыми руками, которые сызмальства готовил для чего-то большего, чем просто быть на подпевках, носить эту унизительную кличку шестерка. Он докажет иное, свою безоговорочную преданность, поклянется в ней, если потребуется, преподнесет на блюдечке с голубой каемочкой, как дар и подношение, за который ему обломится жирный кусок от Чикаго при дележке. Ну, если не жирный, то с прослойками сластей точно. Кое-чем Питер обладает сейчас, ценным и дорогим. Информацией. Он знает, что Эрик ранен, что зол и доведен до бешенства, рвет и мечет, матами шпигует всех и вся. Убогая засадила пулю ему в колено, раскрошила свинцом чашечку, хромым сделала и бесполезным в важное горячее время. За ее голову, живую или мертвую, лидер готов с лихвой заплатить, отблагодарить, как следует. И Питер может обменять преданность на щедрость, местечко под солнцем себе застолбить. Он-то в курсе, куда двинула вся убогая честная компания, где может скрываться. И план созревает простой. Хейес расскажет Эрику, где достать сучку и ее пиздализов, и с широкой улыбкой соберет все причитающиеся лавры, искупается в благодарностях от влиятельных шишек. Услуга за услугу. До чертиков банально. Он идет в Эрудицию тем же вечером, когда Яма уже погребена под обвалами и обломками от взрывов, когда Бесстрашие располовинивается на два фронта, когда становится известно, что дивергенты реально существуют, когда Трис-сука-Прайор оказывается одним из них. Остановить Джанин Мэттьюс — он и не думал, что девке такое по плечу, А ей отваги не занимать, получается. Даже можно позавидовать безрассудной смелости вставать на пути тех, кто изначально сильнее и козырнее. Но Питер считает, что ей лишь на первый раз свезло. Новичкам же всегда везет, а потом их крепко так прижимает, они харкают кровью с желчью, глаза закатывают в предсмертной агонии. Зря она все же высунулась, предрекла себе кончину и поворот в никуда. Но он бы с удовольствием посмотрел на то, как ей вырывают хребет, как ломают пополам под ее писклявые крики и мольбы. Слишком уж она геройствует, мнит себя способной перевернуть мир, который давно накренился так, что не сдвинуть, который сам может в любой момент похоронить под собой, горкой могильной земли присыпать. Но о себе Питер тщательно позаботится. А Прайор лишь станет инструментом в достижении цели. Хоть что-то от нее полезное ему. не одной же ненавистью питаться. Но да, ему будет ее не хватать. Как первоисточника презрения к никчемной женской сути. Она — исконный пример. Как бы не вихлялась и не выеживалась против галимой силы из тандема Эрудитов и Бесстрашных. Ей не одолеть их, не проплыть против течения и четверть пути, закрутит и унесет в преисподнюю, и ловушка захлопнется зычно. У Эрудиции Питера подхватывают под руки Бесстрашные, ведут ровно по коридору, запихивают за стальную дверь, заставляют скрючиться от тычков прикладами по лопаткам. Мерси за доставку, вашу ж мать. Но можно было бы и поласковее. Он как никак скоро ведущую роль займет в карусели запущенного переворота, может, и руководить начнет, чем черт не шутит. Эрик сидит за столом, копошится в чертежах и планах, хмурится исполосанной бумаге, мнет ее в руках. Он не поднимает взгляда, когда Хейес подходит ближе и кладет пальцы на край стола, сжимает деревянную толщину фалангами. Приходится кашлянуть, заставить оппонента обратить на себя внимание. Эрику, конечно, плевать. От него веет за милю разбухшей яростью, которая может зацепить любого и разнести в прах ладное человеческое тело, которое потом не соберешь и не склеишь. Тут надо осторожнее. Не мешкать, Не мямлить. А действовать. — Я знаю, куда подались убогая и Четыре, — давит излишне быстро Питер, потому дрожь прирастает к голосу, делает его неуверенным. Эрик моментально теряет интерес к разбросанным листам, голову поднимает, впивается потемневшими глазами в фигуру Хейеса, кажется, сканирует полностью. И тому становится не по себе. Эрик всегда прославлялся умением одними глазами ввергать человека в состояние оцепенения. Питеру тут можно поучиться, толк потом выйдет. — Говори. — В Дружелюбии. Я проследил за ними, а потом свалил оттуда. — Готовьте солдат, мы выезжаем к фермам! — крик лидера не Питеру, а Бесстрашным за дверью, где сразу же раздается топот нескольких пар сапог. Эрик направляется к двери, поворачивает на ней ручку, открывает, вот-вот выйдет из кабинета. Питер знает, что момент упускать нельзя, что именно сейчас он должен потребовать что-то взамен, потому что потом его заслуги забудутся, подотрутся более свежими событиями в бесформенное пятно в целом дне. — Эрик… — тянет имя лидера Питер. — Меня удостоят чем-то за информацию? Она же очень важная для тебя. А я бы не отказался от блатного местечка. Кажется, у мужчины вытягивается лицо, и скулы напрягаются от того, что челюсти сводятся. Это несомненно пугает. Попробуй натравить зверя, а потом помешать ему растерзать жертву. Сам можешь загреметь. И Питер может и зря сейчас спросил о награде, но потом неизвестно, как все сложится, чем закончится эта история. Надо ковать железо, пока горячо. — От блатного? — переспрашивает лидер. — О да, конечно. Поехали. Блатное место обсудим, когда поймаем беглецов. Питер радостно улыбается, на ходу потирает ладонь о ладонь и спешит за Эриком, дышит ему в широкую спину. Ну вот и все. Он в шоколаде, дела в ажуре. Все получилось красиво, как он и мечтал. Девчонке раскроят череп, а он будет глядеть на ее серое вещество под лобной костью, запоминать его изгибы и неповторимые формы, чтобы потом хранить в памяти, а в скучные времена вытаскивать их и смаковать под крепкое пойло, перекатывать в нейронных нитях. Сама она виновата. В этом сомнений нет. Таким, как эта девка, положено первыми на плаху класть голову, а она, видите ли, воспротивилась. Все равно исход один. И он уже предначертан. Военные громадины машин мчатся за Стену, врываются живым металлом в лесную чащу, давят шинами мягкую почву, вышибают ворота и ограждения полевых насаждений, в землю впрессовывают спелые овощи. Питер глядит во все глаза, тело его качает от тряски грузовика. Не следовало ему ехать сюда, светить еблом. Ни к чему это. И предчувствие аховое. Но с Эриком не договоришься. Он сказал — Питер сделал. Этот закон точно не поменялся. С Дружелюбием Эрик расправляется быстро. Джоанну сдвигает с дверного проема, рыщет по углам двухэтажного строения, превращаясь в матерого охотника, которому обнаружить лакомую добычу почти что за смысл жизни. И он находит. Питер слышит отдаленный скрип ступеней, а потом заварушку, крики, удары, ломающуюся мебель и, как вишенка на торте, выстрелы. Трис Прайор выводят тычком под ребра. Четыре швыряют на землю. Руки их заведены за спины, связаны на запястьях. Кажется, бывший инструктор ранен. Футболка на боку промокает склизким. Значит, и ему недолго осталось. Эрик скалится так, будто сорвал ценный куш. Хотя для него это так и есть. Четыре он ненавидит больше всех. А потом и ее, убогую. У нее острижены волосы. Под мальчика прическа что ли? Хейес рассматривает ее задумчиво. Совсем на пацана бы походила, если бы не подросшая грудь и торчащие под майкой соски. Раньше же плоская была. Он помнит. А волосы зря обкорнала. Ему нравились ее длинные локоны. Их можно было наматывать на руку, притягивать к себе близко и шипеть в ее лицо что-нибудь унижающее. Ее щеки тогда алели и зрачки сужались, а Питер ощущал эйфорию под кожей, сладостную дурь в венах. Эрик подходит к девчонке, глядит злорадно, нависает над ней, льет своей энергетикой превосходства. А у Прайор прямой взгляд и веки не сходятся, так и взирает на него не мигая. Это не может не бесить. И мужчина бесится, разворачивает пистолет рукоятью от себя и со всей силы бьет по острым коленкам, вниз ее роняет, заставляет скрючиться от боли. Питер видит от лидера кивок головой. Мол, подойди. И идет. Встает рядом, и его обжигает взгляд убогой, если бы только мог воспламенять заживо, то он давно бы пеплом рухнул. — Кончай ее, — Эрик подает пистолет, всовывает в расслабленные пальцы Хейеса. — И будешь моим прямым заместителем. Сейчас мы ищем дивергентов. Я не откажусь от лишней пары ловких рук и хорошей соображалки в черепной коробке. Питер подхватывает гладкую рукоять оружия как во сне. Он не ожидает. А тут внезапно получает тест на профпригодность. Убить никчемную? Он же всегда хотел ее размазать по стенке, чтобы она изводилась слезами и стенаниями, чтобы ниже плинтуса валялась, чтобы признавала его силу и фигуру во фракции, чтобы боялась даже рта раскрыть. И сейчас выпадает просто охуенный шанс добить ее. И не будет в мире Трис Прайор. Благодаря ему. В удобство себе. В угоду Эрику. Идеально. И мужская рука направляет дуло в живое тело. Она на коленях стоит, челка падает на прикрытые глаза, и прочитать их становится невозможно. Убить же несложно. Питер всегда думал, что сможет нажать на спусковой крючок, если момент того попросит. И рука почти не дрожит, и ствол находит цель в макушке растрепавшихся русых коротких волос. Лишь мгновение. И он на шаг ближе к трону. Пиф-паф. В мозгах все логично и правильно выстраивается. — Давай уже. Эрику не терпится. Эрик начинает наполнять пространство тяжелым дыханием. И лучше действительно не медлить. Палец Питера задевает гнутый крючок пистолета. Одно плавное движение, и проблема решена. Но девчонка поднимает глаза, врезается ими в глаза Хейеса, будто проваливается в них. Сука. Зачем она смотрит? Он резко выдыхает из легких воздух, челюсти сдавливает, эмаль скрипит меж зубов. И убить ее не может. Не может заколотить последний гвоздь в крышку ее запечатанного гроба. Знает же — если не он, то Эрик исполнит. Все летит к чертям. Питер опускает руку. Эту убогую невозможно прикончить. Ему невозможно. То ли жалко, то ли рано. Он еще не все урвал от нее. Она ему немного нужна. Совсем чуть-чуть. — Пф, — лидер шаркает ботинком, подходит к Хейесу, вынимает из руки пистолет. — Ты меня разочаровал, — цокает, пренебрежительно выдыхает. — Мусор ты. Как и они. — Эрик, — Питер понимает, что облажался. Ему нужно грамотно себя отмазать. Хоть что-то привести в качестве доводов. — Прикажи другое. Я сделаю. Я сделаю все, что скажешь, — бормочет он, губами побелевшими шевелит. — Просто мочить эту дуру я не хочу. Пачкать руки противно, пусть живет и мучается. — Да? А мне не противно типа? — Я этого не говорил. Просто ты привык… — Я привык. И потом клацает затвор. Питер видит черное полое дуло пистолета. Потому что он направлен на него. Мир вдруг становится серым. Как на старых фотографиях без цвета. Питер оборачивается, цепляется за глаза девчонки, что-то ищет в них. И находит лишь странную эмоцию, которую определить для себя не может. Но Трис плачет. Где-то на заднем фоне рычит Четыре. Он все борется за нее, за себя, за Чикаго. А Питеру уже бороться не за что. Он упустил свой шанс. И сейчас подохнет. Эрик стреляет, и теплый поцелуй металла получается глубинным, пробивает кость, воронкой смешивает застывшие мозги. Это почти не больно. Просто лицо Прайор выделяется среди всего, остальные пятна размазываются, спиралью стираются ластиком. Только ее глаза и невысказанное чувство. Его много, но оно секретно. Питер понимает его в самый последний момент, когда что-либо изменить поздно. Наверное, то была не ненависть, убогая. Наверное, то была ложь. Я тебе всегда врал.