Алые брызги на черном кафеле

Трудовыебудни Утро проникает в щель между тяжелыми велюровыми шторами блеклыми лучами ноябрьского солнца. Мэрилин Менсон молчит. Его время еще не пришло. Выходной выбил из графика к хуям, и я понятия не имею, чем занять себя до вечера. Может, стоит проведать стройку века? Смит собирается закатить в прокаченном «Зевсе» рождественский междусобойчик с блэк-джеком и шлюхами, а там мексы* успели только снести гнилые перегородки да вывезти мусор. Какое у нас с утра число? Айфон лежит там, где полагается — на тумбочке. Семнадцатое. Придется ласковым пенделем подбодрить любителей пульке, а также их начальство. Нехотя сажусь на кровати и понимаю: визит супружника прошел для моей задницы довольно паршиво. Ничего не поделаешь. Так или иначе — надо начинать еще один чертов день. Каждый раз, когда захожу в ванную, меня передергивает. Мы живем здесь полгода, но я так и не свыкся с антрацитовым блеском кафеля. Пока шла отделка семейного гнездышка, я исходил потом и матом в июльском аду Майями, инспектируя систему безопасности в новом детище Смита. Это ж надо было распихать камеры наблюдения так, что слепых зон оказалось больше, чем подобзорных! Он хотел облицевать все черным мрамором и прислал фото образцов. Из ответа «Нахуй черный мрамор» супружник понял только два слова «нахуй» и «мрамор». И каждый раз, когда захожу в ванную, меня встречает жирный антрацитовый блеск в холодном свете, льющемся сквозь бронзу узорчатой сетки. Почуяв слабость, змеи-воспоминания снова поднимают головы… …Двое белых парней и одна девчонка. Англосакс, ирландка и еврей. В этом городе мы не могли прибиться ни к мексам, ни к пуэрториканцам. Ниггеры ненавидели латиносов. Армяне держали глухую оборону против всех. Русские не доверяли даже друг другу. Смит тогда только набирал силу, но до него уже было высоко, как до шпиля небоскреба Крайслер. О новом боссе, открывшем на Манхеттене два роскошных притона, мы только слышали. И слухи заставляли держаться подальше. Нам не нашлось места среди кричащих брэндмауеров, элегантно подсвеченных билбородов и длинных блестящих маслкаров. Оставалось танцевать на лезвии ножа. Я подрезал кошельки в глянцевой бродвейской толпе. Тут рост метр-с-кепкой работал на меня. Фар научился проникать на охраняемые стоянки и, отключив сигнализацию, вскрывать солидные «бентли» и горбатые «понтиаки». Внутри всегда находилось много интересного. Изабель Магнолия. Разбрасывая засаленные пакеты от Мак Дональда острыми носками лаковых ботфортов, она шла по щербатому асфальту. Использованные местными нариками шприцы хрустели под острыми каблуками. Солнце запуталось в малиновых волосах, а зеленые глаза улыбались облупившимся стенам и ржавым пожарным лестницам. Она была роскошна. Сутенеры не раз пытались прибрать душистый цветок к рукам, но Иззи отлично умела врезать коленом в пах. Мне тоже пришлось расписать пару усатых панчо* старой, но острой опасной бритвой. Их испитые рябые морды не сильно потеряли в привлекательности. Зато Изабель стала не просто самой красивой, но и самой защищенной девушкой Южного Бронкса. Никто, кроме нас с Фарланом, не знал, как она, собрав в хвост-метелку волосы, носилась по убогой квартирке с древним пылесосом, нещадно выводила тараканов и даже повесила на окна купленные на распродаже жалюзи. Однажды Иззи свела меня со знакомыми трансвеститами. Именно так и открылись передо мной заманчивые горизонты мужской проституции. Драл я. Драли меня. Это были действительно легкие деньги. Иззи не виновата. Она просто старалась помочь «старшему братику» выжить… Отчаянный танец на лезвии. Судорожный, как пляска Святого Витта, он не мог продлиться долго. Мир перед глазами сливался в лилово-серую пелену; икры сводило от бесконечного напряжения. Один неосторожный шаг, и нашей троице — крышка. В трущобах и пентхаусах начиналось тихое бурление. На раздувшейся туше города зрел огромный пульсирующий нарыв. Все чаще на улицах находили трупы с перерезанными глотками, а из Гудзона вылавливали свежих утопленников с пулей в голове. Оставалось только ждать, когда гнойник прорвется, и мутно-желтые смердящие потоки затопят притихшие в страхе улицы. Тогда нас нашел Николас Ловов… — …Сэр, мистер Ривай! ¡Аbra la puerta, por favor! Что-то случилось? Звонкий голос Саши застает меня на пороге комнаты. На бедрах полотенце. Провожу рукой по волосам и понимаю, что они мокрые. Значит, я принял душ. Обвивая сознание тугими кольцами, змеи вкрадчиво шепчут: «Ты сходишь с ума, Ривай…» И засыпают, оставляя меня под робкими лучами солнца поседевшего ноября. — Откройте дверь! Судя по надрывным высоким нотам, девчонка вот-вот разревется. — Я в порядке. Распахиваю дверь. Так и есть: карие глаза испуганно округлились, ресницы намокли, на щеках проступил нервный румянец. — Я звонила, потом стучала. — Она шмыгает носом. Руки теребят край белого передника с карминовой вышивкой «master chief» на груди. — Мистер Смит повез Эрена в клинику на обследование. Они позавтракали без вас… — Зачем в клинику?.. Теперь в ауте я. Неужели покалечил нахальную мелочь?! Сердце тяжело бухает, замирает и начинает стучать неисправным мотором. Мать твою, не может быть! Я умею рассчитывать удары!.. — У Эрена бывают частые носовые кровотечения, — Саша пришла в себя и снова старается четко проговаривать каждое слово. — Мистер Смит заранее договорился о полном медицинском обследовании. Мотор сбавляет обороты. Возможно, бог, о котором истерично разглагольствуют с церковных кафедр и экранов телевизоров, все-таки есть… — Будете кушать, сэр? — Теперь карие глаза блестят довольством. Она села на любимого конька. — Завтрак — самый важный прием пищи. Им нельзя пренебрегать. Иногда мне кажется: если на Землю сойдут четыре всадника Апокалипсиса, Саша-Potato вынесет им кастрюлю картофеля по-лионски, усадит за стол, повяжет чистые салфеточки, и тотальный пиздец отложится на неопределенный срок. Подчиняюсь. Не хочу огорчать хорошую девочку. К тому же ее мусака божественно вкусна. Благодарю умницу-повариху кивком. Не вставая из-за стола, наконец набираю Петру. Спросонья она не сразу понимает, кто звонит. Однако, быстро собравшись, моя правая рука убеждает начальство, что в его отсутствие ни один клуб не взорвали, не ограбили и даже целы зеркала в туалетах! Договорившись встретиться в 5:00 после полудня у служебного входа в «Голубую орхидею» (туда должны подвезти «свежее мясо» из Бразилии), прощаюсь. На дисплее айфона 11:14. Значит, Фридриха навестить уже не успеваю. Жаль. Прогулка под жиденьким ноябрьским солнцем порадовала бы обоих… Остается подняться наверх и в который раз пролистать сомнительные документы горячих мальчиков из Рио, Сан-Паулу и Куритибы. На обоях висит фото Фридриха, снятое весной в загоне. Сам сделал. Грива иссиня-черными волнами течет по ветру. Хвост едва не волочится по земле. Обтягивая мощные мышцы, шкура фриза** блестит в лучах безоблачного майского полдня. Я хочу вернуться назад. В сияние ликующего дня, когда мы летели по яблоневой аллее сквозь вихрь бело-розовых лепестков, а издалека легкими облачками доносился аромат жасмина… Жасмин… Амарант… Нахальная свежесть календулы… Тающая сладость персика… Воздушность свежевыпеченной сдобы… Я смотрю на танцующего в загоне жеребца и какого-то хера представляю, как он несет на своей широкой спине меня и тощего сопляка прочь от воняющего мокрой псиной ноября в страну вечного майского полдня. Стоп. Ты собрался посмотреть папку со стриптизерами. Да на кой хрен тебе сдался этот мальчишка?! Работай давай. А то размечтался о всякой поебени, аки праздная викторианская барышня за пятичасовым чаем. Но под ребрами пульсирует теплом невесомое таинственное, словно озорной солнечный зайчик, неведомо как проникший в сердце. Перелистываю страницы. Передо мной мелькают полные изогнутые в похотливой улыбке губы. Заманивают влажным взглядом темные глаза. Нарочито растрепанные волосы создают иллюзию естественной прелести с налетом дерзости и непокорности. Изящно упакованная мерзость. Каждый из знойных красавчиков готов лечь под любого обрюзгшего старпёра с платиновой кредиткой. Потом залезть вкрадчивыми речами в душу. А при удобном случае обобрать фраера до нитки и свалить в туман. Бывали в нашей практике такие случаи. Понимаю: многие подставляют зад не от хорошей жизни. Да и сам ты, Ривай, ничем не лучше… Кто ты, сука, такой, чтобы судить и рядить? Святой Франциск Асиззский?! Уже давно перестал удивлять указанный в документах возраст бразильской ветчины. Всем как на подбор двадцать один год. Между тем многие субтильные парниши выглядят не старше Эрена. Какого хуя он лезет в голову? Ах да, я должен заехать к очкастой и подписать бумаги по опекунству. Ничего, успею до встречи с Петрой. Кажется, что Нью-Йорк стоит круглые сутки. Поток машин медленно тащится по стритам и авеню словно загустевшая кровь по забитым склеротичными бляшками сосудам обитателя дома престарелых. Но до офиса мистера Смита на Пятой добираюсь вовремя. Порядок. Неприметная дверь, за которой скрывается мозговой центр компании, открывается только с помощью карты. Моя идея. Хотел поставить сканер сетчатки, однако, подумав, как это будет выглядеть с точки зрения любопытных прохожих, забил. Поднявшись на второй этаж, прохожу мимо встрепенувшейся испуганной пичугой секретарши и распахиваю дверь кабинета. В глаза бросается скособоченный фикус на подоконнике. Месяц назад там стоял горшок с драценой. Взъерошив воронье гнездо на голове, очкастая поправляет съехавшие на кончик носа окуляры средним пальцем: — Привет, садись… — Спасибо, родная, сесть я всегда успею. — Даже не мечтай, — открыв ящик стола, вытаскивает двумя руками стопку бумаг весом фунтов пять. — Я отмажу, даже если подорвешь Белый Дом. В крайнем случае тебя признают невменяемым и отправят на принудительное лечение. Когда Смит сделал мне предложение, от которого невозможно отказаться, Ханджи горбатилась на него уже год. Никогда не выпытывал, как ее угораздило вляпаться в это дерьмо. Впрочем, причины всегда одни и те же. Власть, бабло и темные делишки на заре туманной юности. Как говаривал покойный дядя Кенни: «Если ты ступил на кривую дорожку, остается только двигаться дальше». — Читать будешь? — сверлит буркалами поверх очков. — Чтение приговора не изменит его сути. Ткни, куда ставить автограф, и все. — Может, все-таки прочитаешь? Это же не покупка ретроавтомобиля или даже самого дорогого в мире фризского жеребца, — взгляд становится настороженным. — Это ребенок, живой человек… — с нажимом в голосе. — Это — огромная ответственность, Ривай. Ответственность. Знала бы ты о вчерашнем… Стыд разрастается комом в горле, перекрывая воздух. Какого я, слетев с резьбы, отхлестал мальчишку? Подумаешь, хоббитом обозвал. И похлеще называли… Как же мы будем жить с тобой под одной крышей, Эрен?.. — Днем я сплю. Потому что ночью работаю. Не забыла? Видеться с мальчишкой придется нечасто, — пододвигаю к себе увесистую стопку. — Расписаться где? — Там галочки стоят, — смирившись, очкастая утыкается в монитор. Стараясь не пропустить ебанные галочки, терпеливо шуршу страницами. Читать такую кучу байды пришлось бы дольше века. Закончив, откидываюсь на кожаную спинку: — Забирай. — Угу. Сейчас лучший юрист и доверенное лицо мистера Смита смахивает на сову, слегка озабоченную некорректным поведением мышей. — Подожди. Ханджи окликает в дверях. Послал бы на хер, но едва различимая тревожность голоса заставляет замереть натянутым нервом. — Ты знаешь, зачем Эрвин скупает дома в LA и Фриско? И еще, мне одна птичка напела: якобы с его подачи тамошние федералы накрыли сальвадорцев с крупной партией кокса для заведений Найла Дока. — Оборачиваюсь. Сверкая очками, она грызет колпачок паркеровской ручки. Озабоченность взгляда увеличена плюсовыми диоптриями. — Что он задумал, Ривай? Давлюсь изумленным возгласом. Да, удивить меня непросто, но, кажется, получилось. Неужели мистер Смит тянет загребущие лапы к Западному побережью? Ему, что, мало, блять?! — Не твоего ума дело, очкастая. Лучше фикус полей, а то драцену уже уморила. — Обязательно полью, — раздосадованный взгляд в сторону подоконника. — Пока, злобный карлик. Гулко хлопнувшая дверь пугает до дрожи секретаршу-воробышка. А я выбегаю прочь. Падаю на сидение. Втыкаю первую и кое-как встраиваюсь в средний ряд. Пробки уже не бесят. Есть над чем подумать, пока мы с «мустангом» тащимся в «Голубую орхидею». Пусть у Ханджи на голове гнездо, потрепанное пятибалльным торнадо, зато из него вылетают дельные мысли. Она быстро сообразила: Смит затеял рискованную игру. И предупредила. Спасибо. Интересно, когда муженек собрался посвятить меня в свои планы по захвату чужих территорий?.. С неба опять сыплется вязкая каша дождя и снега. Дворники методично елозят по стеклу. Впереди жалобно мигает правым поворотником «форд»-седан. Остается только размышлять… О прошлом Найла Дока мне известно со слов Смита. Они учились в Техасском Университете Остина на фармацевтическом факультете (ога, варить мет!) и вместе подкатывали к какой-то там Мэри. Срубив деньжат на торговле дурью в кампусе, мой будущий супруг отбыл покорять Нью-Йорк, а Найл женился на Мэри и отправился в противоположную сторону — на Запад. Я попался Смиту в стабильный период их дружественно-враждебных отношений. Незадолго до судьбоносного момента меня, Изабель и Фарлана нашел Николас Ловов… …Он пообещал дохуя. Пятнадцать тонн. Для нашей несвятой троицы — целое состояние. Жопа чуяла подвох: почему именно мы? Русский дал исчерпывающее объяснение: наши морды не засвечены ни в одной банде. План был следующий. Ловов отправляет Изабель, меня и Фарлана на Хэллоуин в качестве примирительного дара Техасцу. По словам рашен-босса, Смит не сразу нами займется, и в суматохе вечеринки у Чёрча будет время вскрыть сейф и стащить оттуда белый конверт с документами. На меня возлагалась миссия посложнее. Оставшись наедине со Смитом, мне предстояло перерезать ему глотку. — Почему бритва? — поросячьи глазки пристально уставились на меня поверх лоснящихся жиром щек. — В кривых ручонках эта штука намного опаснее для самого владельца, чем для его врага. Необходимо слишком много навыков: скорость, твердая рука… Надо знать, где находятся сухожилия. С ножом-бабочкой намного проще. Справишься? — мокрогубый выплевывал фразы одну за другой. Стоящая за спиной Фарлана, Иззи презрительно фыркнула. — Опасная бритва — подарок любимого дядюшки. А насчет умею я резать или нет, пошлите своих шестерок на улицы. Пусть поспрашивают тех же мексов. — Уже поспрашивали. И это одна из причин, почему я предлагаю вам работу, — глазки сально прищурились. — Вторая: Смиту нравятся белокожие низкорослые еврейчики. План клуба, где пройдет вечеринка, привезут завтра. Сейф той же модели, что нужно вскрыть — тоже. Тренируйтесь, — жиробас пожевал тлеющую сизым дымом сигару, харкнул в каменную пепельницу, стоящую поверх тонкой серой папки, и наконец изволил процедить. — Эй, как там тебя? Изабелла? Волосы перекрась. В махагон, что ли… А то на лбу написано «минет — десять баксов, анал — за двадцатку». Поняла? Пальцы-сосиски шевельнулись, указывая на дверь. Два мордоворота захлопнули за нами бронированные створки. — Мы ведь справимся, братик? — Изабель нервно постукивала десятисантиметровой шпилькой по тротуару. Встревоженный изумрудный взгляд повторял вопрос. — Не ссы. Не проскочим, так снесем, — бросил я тогда в ответ. Фар растерянно топтался под равнодушным светом старого чугунного фонаря… Черные змеи ворочаются, свиваясь кольцами внутри черепной коробки. Они отравляют сознание медленно действующим ядом. Загнать их обратно в колодец становится сложнее. С каждым разом… …Усилием воли вернув себя обратно, замечаю — стоим. Похоже, в склеротичных артериях города образовался-таки тромб. Высунувшись под дождь, вижу: поперек среднего ряда безнадежно застряла восьмая «ауди», рядом, с помятой мордой, отдыхает малютка-«пежо». Замечаю в зеркале, как желтое такси пытается выбраться из глухого затора. Осторожно, задним ходом сдаю за ним. Еще немного. Вырулить удается не сразу. Поэтому я подъезжаю к служебному входу «Голубой орхидеи» на двадцать две минуты позже назначенного. Непорядок. Свежее мясо попадает ко мне после получения результатов медосмотра. Стоящие сейчас в гримерке парни гарантированно здоровы. Всех трипперных, ВИЧ-инфицированных, тех, у кого слабое сердце, забраковали. У мистера Смита — лучший товар в городе. Присматриваюсь. Шестерым из одиннадцати предстоит обслуживать клиентов в «Зевсе и Ганимеде». Влажные глаза с поволокой, чувственные губы, напитавшиеся бразильским солнцем тела. Они выглядят полными сил. Но внутри каждого уже поселился червь. Очень скоро детей рыбаков и фавел сожрет проклятый город. Подхожу к первому. Хитрый прищур. Выпяченный подбородок. Тот еще уебок. Иду дальше. Останавливаюсь перед четвертым слева. Разрез глаз напоминает породистую борзую: верхние уголки чуть подняты к вискам. Рот не такой пухлый, как у остальных, черты лица, скорее, арийские. Потомок бравых фрицев, драпанувших в Южную Америку? Нахожу в айфоне досье. Так и есть. Парня зовут Алфрэду Ляйнге. — Петра, — оборачиваюсь к задремавшей в уголке заместительнице. — Ляйнге годен для «Зевса». Кивая золотисто-рыжеватым каре, она делает пометку на планше. Отбираю еще пятерых для грядущего в декабре праздничка. И собираюсь уходить, когда на ломаном английском летит в спину: — А я тебе не нравлюсь, злобный карлик? Разворачиваюсь на каблуках. Так и есть. Тот самый: с прищуром, выпяченной челюстью и хозяйством, обтянутым стрингами цвета серебристый металлик. Стоит в расслабленной позе дорогой куртизанки. Зовущая улыбка. Плавный изгиб шеи. Длинные пальцы правой руки скользящими движениями поглаживают собственное отражение в зеркале. Нарцисс любуется собой. Возвращаюсь обратно. Пробиваю с ноги по ребрам. Опрокидывая баночку с блестками, шестифутовая гора мяса со сдавленным воплем валится на гримерный столик. Остальные испуганно шарахаются. Петра сокрушенно вздыхает, но не возражает. Блестки веселыми искорками ложатся на кудрявую шевелюру скулящего от боли наглеца, покрывают пол дешманским разноцветьем. Называть меня злобным карликом может только очкастая! — Этого отправь в «Академию изящных искусств». — На загорелом боку наливается бордовым след рифленой подошвы 13-дюймовки. — И не вздыхай. Рожа цела. Значит, порядок. А когда наши «академики» отфистят его с десяток раз, мозги тоже встанут на место. Ну все, я поехал по кругу. Удачи, мисс Ралл. — И тебе, — вслух. Ясный ореховый взгляд говорит: «Можешь на меня положиться». Цепляясь за вращающийся табурет, бразильский мачо пытается подняться, тоненько взвизгивает и падает обратно в блестки. Кажется, я сломал-таки ему правое ребро. Шестое? Или седьмое?.. Похуй. Зачем после рекрутеров и медиков нужен Ривай? Я — одной крови с привозимым со всех уголков мира скотом. И читаю каждого, как открытую книгу. Сегодня тоже не ошибся. В «мустанге» тепло. Привычно пахнет оружейным маслом, спреем по уходу за натуральной кожей… Вдруг неизвестно откуда доносится едва различимая нота уже знакомого аромата. Так, наверное, пахнут ангелы. Показалось. Оглядываюсь. Мусорные баки, притулившиеся возле стен темно-красного кирпича, в неверном свете фонарей похожи на старые гробы. Выезжаю на улицу и снова вливаюсь в поток. Перед глазами всплывает лицо Алфрэду Ляйнге. Оно напоминает нахального щенка, который сегодня стал моим подопечным. Нет. Красота Эрена нежнее, ярче, строже. Она — настоящая. Кто же ты такой, Эрен Йегер? Когда умерли твои родители? Уже жалею, что положил болт на прочитать бумажки. Ничего, разберемся без очкастых. Хотите знать, чем хороши нью-йоркские пробки? В них можно поселиться и жить! Бросив руль (все равно стоим), начинаю следствие с гугла. Хмм… А мистер и миссис Йегер, оказывается, были широко известны в узких кругах. Члены организации «Врачи без границ», они носились по всему шарику, помогая жертвам вооруженных конфликтов, пожаров, потопов и прочих стихийных бедствий. На сына времени не хватало, естественно. То вместе, то поврозь, а то попеременно за мальчишкой присматривали бабушки-дедушки. Пока ласты не склеили. Их сменила знакомая матери — медсестра на пенсии. Именно она осталась с мелким, когда Грег с Карлой улепетучились на Гаити с партией медикаментов и оборудования для спасения выживших после чудовищного землетрясения. Именно она первой прочитала официальное извещение о смерти супругов-хирургов. И рассказала об этом в интервью телеканалу ВВС. Дальше пошла брехня в желтой прессе. Журналисты обсасывали подробности. Кто-то говорил: «Йегеры были убиты мародерами среди дымящихся руин Порт-о-Пренса». Кто-то писал: «Они погибли под завалами, пытаясь поставить капельницу маленькой девочке, чей плач услышал местный коп». Якобы жопорукий крановщик подцепил не тот обломок, и бетонная мешанина погребла малышку вместе с находившимися рядом врачами. Так или иначе, а хоронили их в закрытых гробах. Шумиха вокруг трагической гибели четы отважных медиков улеглась. Джаггернаут скандалов, связанных с гуманитарной помощью, покатился дальше. Тут-то и выяснилось, что дом Йегеров заложен, на счетах — сотня баксов, а Эрен остался круглым сиротой… Пора сворачивать. До БДСМ-клуба два квартала. Залезаю в комп очкастой (ничего — простит!) и узнаю, что Эрен не прижился ни в одной приемной семье. Не повезло пацану, однако. А ты еще и мокрым полотенцем по шее добавил. Как сдохнешь, Ривай, угодишь прямо в Шеол… За квартал до цели удается найти парковочное место. Повезло. Хочется немного пройтись. Холодные капли падают с неба прямиком за воротник «авиаторки». Набрасываю на лоб капюшон худи. Становится не так мерзко. Мимо течет мешанина лиц, кокетливых дамских зонтиков и строгих мужских. Иногда в толпе мелькает продрогший бедолага в рваных кроссах и тонкой курточке. Вычурная ковка перил обрамляет крапчато-серый гранит ступеней приюта апологетов Темы. Лошадиная улыбка шестифутового эфиопа затмевает уличные фонари: швейцар, он же вышибала восьмидесятого левела, почтительно распахивает дверь. Задрав голову, вопросительно смотрю в глаза, похожие на дула Магнума-45. Улыбка становится шире, а указательный и большой палец складываются в кольцо. «Шульц давно здесь», — громкий шепот. В переводе это означает: сегодня вечером в «Академии изящных искусств» тишь да гладь, да божья благодать. Зажимы — зажимают, распорки — распирают, а на страждущих проливается «золотой дождь». Здесь я надолго не задержусь. Отлично. Может, успею в родимый пентхаус до того, как мистер Смит соблаговолит отправиться почивать. Нужно его допросить. С пристрастием. Рабочая ночь заканчивается рано. Пробки рассосались. Пятую, конечно, не врубишь, но можно спокойно ехать на третьей. Кручу настойки радиоприемника. «Мустанг» семьдесят восьмого ловит немного станций… Sweet dreams are made of these Who am l to disagree? Travel the world and the seven seas Everybody’s looking something… Инфернальный вокал Энн Ленокс, заполняя салон, бьет по нервам. По сравнению с «Юритмикс», кавер Менсона представляется жалким хрипом простуженного лузера из школьного хора. Конфетки — из дерьмеца, Но кто я такой, чтобы возражать? Я прошел этот мир до конца, Всем всегда и везде что-то нужно… Песне тридцать ебанных лет, но нихуя не изменилось! «Что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Кажется, так написано в древней книжке?.. Some of them want to use you Some of them want to get used by you Some of them want to abuse you Some of them want to be abused… Голос, вибрирующий в сумраке салона, вгоняет в транс. Слова отпечатываются в подсознании алыми буквами. Кто-то из них тебя трахнет; Кого-то из них ты затрахаешь сам. Кто-то из кольта шарахнет; Кому-то успеешь ты дать по рукам…*** Внезапно, старенькое радио давится и начинает булькать. Гипнотическую мелодию сменяет треск помех. Я подъезжаю к «дому». В гостиной на сиреневом бархате дивана коротает вечер за коньяком мистер Смит. — С возвращением, — холеная рука приподнимается в приветственном жесте. — Эрен прошел полное обследование. Окончательные результаты будут готовы только через неделю, но отоларинголог пока не советует прижигать носовые пазухи. По его словам, кровь идет из-за выброса гормонов, которые провоцируют сужение капилляров. Также кровотечения могут провоцировать эмоциональные и психические нагрузки, испытываемые растущим организмом в период полового созревания. Врачи склонны считать, что со временем это пройдет. — Мазл тов! Я пойду закину в топку Сашину стряпню. Потом поговорим. — Ничего. Справимся. Слава богу, нам не придется менять Эрену подгузники. Смит подмигивает. Ну надо же, мать твою! Супружник шутить изволит. На кухне пахнет мускатным орехом, тимьяном и уютом. В царстве Саши всегда по-домашнему тепло. Она уже вытащила из духовки запеканку по-бернски и быстро рубит салат. На сей раз картофельная стружка залита взбитыми яйцами, посыпана грюйером и мелко нарезанными кусочками поджаристого бекона. Не дожидаясь, пока наша любительница картошки закончит резать полезные для здоровья Айсберг и Радиккио, набрасываюсь на вкуснятину. Я мог бы перехватить какого-нибудь фуа-гра или тушеной с ликером Куантро утиной грудки в одном из заведений Смита: при каждом клубе есть ресторан. Но у меня кусок встанет поперек горла. Я знаю, наверху, в томном полумраке номеров, по шелкам постелей течет грязь. Изуродованные души. Оскверненные тела. Молодые сильные, они продают себя за еду и дозу. От этого хочется выблевать собственный ливер. Поэтому терплю до Сашиной картошки. С некошерным беконом. А еще мне приятно видеть ее довольный взгляд и заботливые руки, накладывающие добавку. — Вы так много работаете. Вам нужно хорошо кушать, — она сыплет поверх второй порции запеканки смесь бледно-зеленых и бордовых листьев. — Слушай, у тебя в родне евреев, случайно, нет? Она замирает на несколько секунд. Между темными бровями образуется складка: задумалась. — Вроде нет… А почему вы так решили, сэр? — Ривай. Сколько раз тебе говорить — не сэркай. Ладно, иди. Сам посуду в судомойку закину. Хлопнув ресницами, Саша исчезает в дверях. Я же не только исполняю обещание, но и смахиваю крошки с деревянной столешницы. Изабель любила чистоту… — Когда ты собирался рассказать мне о новых наполеоновских планах? С хуя ты тянешь лапы к территории Найла Дока? Он же, вроде, твой кореш? — обрушиваю на Смита град вопросов прямо с порога. — Что ты затеял, Техасец? — Ханджи сболтнула? — мой супружник готов к разговору. — Неудивительно. — Да не только она болтает. Если ей верить, слухи зудят комарами во все ухи. — Гладкая рожа Смита начинает подбешивать. Ботоксом, что ли, обкололся? — Ты вообще собирался ставить меня в известность? Или решил подождать, пока начнется мясорубка? — Зачем? — голубая сталь глаз замораживает. — Я знал, на Ханджи можно положиться. Она забеспокоится и все тебе расскажет в нужный момент. — Момент, пиздец, нужный. Ты понимаешь — у нас на шее висит груз по имени Эрен Йегер. Мальчишка — потенциальный заложник. Боевики Дока могут его похитить. Ты заигрался, Техасец. — Я никогда не начинаю партию, не просчитав ходы, — правый уголок рта ползет вверх. Похоже, ботокс Смит вколол только в лобешник. — Ты один стоишь всех дуболомов Дока, чьи мозги давно расплавлены метом и калифорнийским солнышком. Вот и охраняй, — четко очерченные ноздри шевелятся, втягивая аромат благородного напитка. Возникает чувство, будто мне пятничным вечером звезданул бейсбольной битой по чердаку пьяный фермер из Айовы. Копать-хоронить! — То есть, я должен послать на три веселых буквы «Орхидею», «Академию», «Обитель Марса и Венеры», положить прибор на мексиканскую гопоту и «Зевс» и стать жопохранителем нахальной козявки, — не спуская глаз со Смита, плюхаюсь в кресло. Пока на паркет не рухнул от изумления. — Слушай, скажи-ка честно. Ты сейчас коньяком план полируешь? Или куда? — Последний раз я употребил, когда ты проверял систему безопасности в Майями. А было это больше полугода назад. С тех пор — ничего. Хороший коньяк лучше любой дури без вкуса и аромата, — подняв прозрачный бокал на уровень глаз, Смит взбалтывает круговым движением золотисто-коричневую жидкость. — Посмотри. Это великолепно, — рыжеватый блик вспыхивает на тонком хрустале закатным солнцем, — супружник медитирует секунд десять на любимое пойло эдаким Лао Цзы техасского разлива. —  «Зевсом» займется Арлерт… — Стопэ. Твой субтильный помощничек? Эта Барби с розовыми губками и сладкой задницей? Мексы разложат его на мешках со штукатуркой в первый же день! — меня начинает потихоньку потряхивать. — Но ведь сегодня не разложили, — парирует он. — Не суди о книге по обложке. Армин Арлерт закончил Йелль первым на факультете менеджмента. Может, он не выиграет нью-йоркский марафон, но котелок у парня варит. Я понимаю, ситуация у нас непростая. Однако Ралл сможет тебя подменить. У Шульца отличное чутье, он справится с «Академией». Бозард предан, как пес, и за «Обитель» мы тоже можем не беспокоиться. — Смит делает последний глоток и с легким звоном ставит бокал рядом с шарообразной бутылкой, обросшей снизу стеклянными наростами, похожими на засохшую блевотину. Видимо, подобная хрень должна подчеркивать элитарность упакованного туда напитка. — Петра — молодец. Но таки не железная. Сегодня она заснула, сидя на стуле. До кучи, дамочка любит бухнуть, а под синькой может сболтнуть лишнего, — предпринимаю отчаянную попытку отвертеться. — Боззи парень неплохой. Только ссытся и глухой. Бесполезные потуги копировать меня могут поставить раком его самого. Задрот даже опасной бритвой обзавелся. Стоит ослабить вожжи, и все покатится в неведомые ебеня. Смит отрывает взгляд от бутылки. Торшер освещает голубую сталь взгляда и чарующую улыбку акулы. — Завтра я отвезу Эрена в новую школу. Вечером его заберет Майкл. Потом приступаешь к работе ты. Делегируй полномочия, распределяй обязанности. Научись хоть немного доверять своей команде, — супружник поднимается с дивана. — Спокойной ночи, Ривай, — холодные губы касаются щеки, рука скользит по плечу. — Мы справимся. Мысли скачут в голове Мартовскими зайчиками, которых вместо пятичасового чая напоили кукурузным самогоном. Мне реально пиздец. А главное, старый лис так и не рассказал — с хуя он решил наехать на своего бывшего подельника. Тупо смотрю на бутылку и бокал, оставленные на столе. Ну разумеется! Не барское это дело — за собой убирать. Открыв перечеркнутую бронзовыми полосами зеркальную дверцу бара, ставлю на полку остатки дорогущего пойла и тащусь на кухню — мыть не менее дорогущую посуду. Никакой посудомоечной машины! Мягкое журчание воды и пушистая пена на губке успокаивают. Как там говорила героиня классического романа: «Я подумаю об этом завтра»? Достаю из кармана айфон. Твою маму восемь раз! Уже — сегодня. * * * Обычно мисс Зоэ покидала офис последней. Этим вечером ничего не изменилось. Кивнув бдящему за шестью мониторами бесцветному блондину в сером костюме, застучала каблуками к выходу. Она была одной из немногих, кто знал, что на каждом этаже есть кладовка для швабр, где сидит вооруженный боец. А всего оружия, находящегося в конторе, хватило бы на небольшую войнушку. К Смиту Ханджи попала в результате собственной дури. Изобретенной лично ею в общаге школы права Колумбийского университета. Как известно, студент гуляет весело от сессии до сессии. Даже если он учится в Лиге Плюща. Особенно, если он там учится. Напиваться ежедневно до синих помидоров — суть есть священная традиция будущей политической, юридической и бизнес-элиты! Но каждый раз экзаменационная неделя приближается с неотвратимостью смерти. Вот тогда начинается настоящее веселье. Соседка Ханджи по комнате выбросилась из окна только потому, что не закончила курсач. Когда студенты отправились на лекции, кровь на асфальте уже загустела. Приятель — веселый черноглазый парнишка — упал на колени посреди рекреации и, подняв голову к потолку, завыл волком. Брезгливо шарахаясь, мажоры проходили мимо бедолаги. Детей владельцев заводов, газет, пароходов и всевозможных шельфовых магнатов раздражал мерзкий нищеброд. Именно тогда Ханджи решила помогать таким же, как она. Поступившим благодаря таланту и знаниям, а не положению родителей в списках Forbes, S&P и, само собой, Moody’s. Сначала она читала книги, сидела ночами на сайтах для понимающего контингента. Потом стала потихоньку экспериментировать с разрешенными препаратами, далее — с запрещенными, а затем — откровенно стрёмными. В результате многочисленных ожогов, вони, пропитавшей одежду, и пары разбитых очков получился некий порошок. Ханджи назвала его «Розовый кролик». В честь шустрого плюшевого зверька из рекламы батареек. Хотя ее «кролик» был скорее не розовый, а пыльный. Испытав на себе благотворное действиe препарата (одна чайная ложка позволила перспективному химику-любителю не спать двое суток и подтянуть «хвосты»), Ханджи предложила попробовать адскую смесь новой соседке. Той вкатило. И понеслась. Добровольцы снабжали ингредиентами, помогали деньгами. «Розовый кролик» резво прыгал из аудитории в аудиторию, из комнаты в комнату. Пока некий некто не стуканул копам. Мисс Зоэ повязали прямо на лекции. Ей удалось избежать реального срока благодаря тому, что ни одна доза не была продана. Ханджи раздавала свой «энерджайзер» даром. Ее не вышвырнули из универа благодаря тому, что она была лучшей на курсе. Ханджи пожалел попечительский совет. Однако о хорошей работе пришлось забыть… Тут-то на туманном горизонте нищей выпускницы престижной юридической школы нарисовался ясным солнышком Техасец-Смит. Оставив гибридную «тойоту приус» на парковке, она поднялась в квартиру. Поприветствовав хозяйку дружным мявом, Сони и Бин стали тереться о ноги, всячески намекая на ужин. Ханджи обреченно вздохнула. — Дайте хотя бы умыться, задристки. В ответ два трехфутовых хвоста поднялись вертикально вверх. Огромные кошаки плавно развернулись и порысили на кухню. Ханджи вздохнула еще горше. Придется кормить. Позже, прихлебывая ромашковый чай из кружки с изображением скрещенных крыльев, она вернулась к давним воспоминаниям. Тогда Смит жестко сражался с русскими и армянами. Первые крышевали гей-бары. Вторые — поставляли наркоту. Вокруг рыскали шакалами мексы, пуэрториканцы и сальвадорцы. Кровь лилась не только в загаженных крысами трущобах Южного Бронкса. На Манхеттене одетые в Шанель и Александра Маккуина дамы и господа также периодически украшали вывалившимися кишками улицы. С телеэкранов мэр развешивал по ушам взволнованных избирателей спагетти. Копы били себя пяткой в грудь, убеждая напуганных обывателей, что злодеев поймают и посадят на сто пожизненных. Стрельба продолжалась. После бойни в «Зевсе и Ганимеде» противники Техасца пригнулись и заткнулись. А он, поправив галстук-боло, воссел на трон. С тех пор дела пошли как по маслу. Зачем ему Лос-Анджелес? Это же на другом конце географии! Ладно, Ривая она предупредила… Двадцатифунтовый Сони взлетел на стол меховым шаром и деликатно обвил пушистым хвостом сахарницу. Почесав его за ухом, Ханджи потянулась к пузатому керамическому чайнику. Стоило повернуться обратно, как присоединившийся к брату Бин потребовал свою порцию вечернего общения. Попивая ромашку и поочередно поглаживая мурчащих монстров, Ханджи задумалась об Эрене. Только бы мальчишку не затянуло в сраную заварушку. Хватит уже с него…