Алые брызги на черном кафеле

Декабрьское солнце* — Пить хочется. Над ним плывет размытая серым шероховатость потолка. — Пить… — Нельзя, — усталый надтреснутый голос издалека. Жесткая ладонь скользит по щеке, задевая слипшиеся губы. Откуда-то сбоку пред глазами проявляется сквозь кружение бликов осунувшееся лицо. Эрен не увидел, скорее, почувствовал тяжесть свинцового взгляда. — Нельзя. Вывернет наизнанку. — Капельку, чуть-чуть, — превратившийся в наждак язык ворочается с трудом, глотку словно набили песком. Некто — Ривай?! — раздраженно цокнул языком, потом рука бесцеремонно отодрала от нижней губы прилипшую трубочку слюноотсоса, и в рот ткнулся холодный пластик. Эрен сморгнул. Мир обрел очертания. Голубоватые стены, стеклянные двери, закрытые режущей глаз белизной жалюзи, едва различимый запах дезинфектора и ментола, в приглушенном свете стоящий напротив стул отбрасывает на пол неестественно длинную, четкую тень. Наверное, больница? — Один глоток. Прохладная жидкость смыла сухость песка. — Достаточно, — охрипший голос звучит мягче. — С тобой все будет в порядке. Кх-х-х… Дрыхни, принцесса. Поправляя подушку, шершавые пальцы легонько касаются ключицы. — Я буду на боевом посту, — резкий клокочущий смех. И неожиданно тихо, шепотом согревая шею: — Спи. Веки закрылись сами собой… ......... Он проснулся второй раз. Приборы попискивали, как лабораторные мыши из кабинета биологии. Память возвращалась короткими вспышками. Изящная белокурая леди, вкрадчиво говорящая о родителях и оставленной ими флэшке. Рука в замшевой перчатке, держащая пустой шприц. Шарахнувший животным отчаянием крик: «Йегер, беги, гаденыш мелкий!» И свинцовый взгляд, сворачивающий пространство в тщетной попытке не дать шагнуть за грань. Осторожно, опасаясь неведомого, Эрен рискнул приподнять веки. Все те же стены и белые жалюзи вокруг. На стуле в углу, укрытая тенью, примостилась коренастая фигура. В правой руке — пистолет. Из коридора донесся легкий шорох шагов, фигура мгновенно напряглась, дуло нацелилось в лоб вошедшей медсестре. — Э… — толстая тетка щитом выставила перед собой прозрачную папку. — Я только принесла заключение из лаборатории, мистер Аккерман. Доктор сейчас дома, но все прочитал, сказал, что анализы «как у живого» и велел передать вам, — трясущиеся пальцы-сосиски тщетно старались выцарапать распечатку. — Тут написано, что больному сделали инъекцию стандартного однопроцентного морфин-гидрохлорида. Кровь в норме: эритроциты — 4,5, гемоглобин — 150, МСV, СОЭ, эозинофилы… Сами посмотрите, — сестричка кое-как справилась с извлечением непослушной бумажки и теперь размахивала ею перед лицом мордорского орка. — Свободна, — почесав дулом висок, орк уткнулся в бумажку. — Тварь… — сдавленное шипение. — Все-таки морфин. Жиробасина резво выкатилась из палаты. Эрен смотрел на того, кого привык называть «стремным, как атомная война», «поехавшим кукушкой чудилом» и видел умотавшегося чувака: под глазами семь кругов ада, брови черными стрелами сошлись к переносице, болезненный оскал скривил рот. «Он, чего, так и проторчал полночи на стуле с пушкой?» — мысль вынырнула из недр покосившего чердака и загорелась галогенной лампой. «Он спас… отвез в больницу. Беспокоился? Охранял. Мог бы пригнать рандомного бычка из своих подчиненных, а сам отправиться спатеньки, но не стал. Почему?..» Вывод напрашивался один — впервые со дня гибели родителей кто-то считал его человеком. Не красивой игрушкой, демонстрируемой куче гостей на пятничном барбекю. — Доброе утро, Вьетнам! ** — Обожаю запах напалма поутру.** Извините, сэр, — Эрен на всякий случай вжался в подушку. — Когда меня отпустят? — Почему пошел за ней? — свинцовые глаза смотрели в упор. Стальными когтями страх заполз под тонкое одеяло. Казалось, в стерильный покой больничной палаты ворвался стылый ноябрьский ветер. До дрожи не хотелось говорить о том, что спрятано в тайной комнате памяти. Но и сил молчать почти не осталось. — Она сказала, что работала с родителями. И мама… — горло сжалось, глаза защипало. Только бы не разреветься, как девчонка — застебет до смерти! Вдруг отпустило. Стало плевать и на злобного орка, и на себя. — Она сказала, родители оставили мне флешку. В Порт-о-Пренсе после землетрясения было стремно, мародеры, банды… местные нарики отжимали у врачей колеса. Могли даже убить. Вроде как, мама записала видео или что-то еще. Я не помню! Резко отвернувшись к окну, Эрен сердито высморкался в рукав больничной рубашки и уставился на тусклый свет фонаря. — Понятно, — неожиданно мягко. — Тебе совсем не интересно — зачем эта… дрянь пыталась тебя похитить? — Ага, так вы и расскажете. — За стеклом дождь тихо сходил на нет. На крошечном кусочке неба между черных фасадов лунный диск выглянул сквозь прореху пепельно-серой облачной вуали и тут же пропал. — Эта дамочка из враждебного клана? Они хотели получить за меня выкуп или отомстить? — Почти. Все не так, как в онлайновых шутерах, никаких тебе Отрядов Призраков, Снежных Крыс, Армий Айнкрада и прочей шелупони. Эрен обернулся. Криво ухмыльнувшись, мордорский орк бросил на пол помятые листочки с анализами и резким щелчком поставил пушку на предохранитель. — Намечается небольшая войнушка. Смит не виноват. Я — тоже. Объяснять не собираюсь, история для цыплячьих мозгов сложновата. Да и много будешь знать — плохо будешь спать. От тебя же требуется только не ходить лопоухим телком за каждым встречным и поперечным, кто пообещает сокровища Эльдорадо, суперспособности на халяву, послание с того света… — уголок рта досадливо дернулся. — Прости. Не хотел, — пальцы сжали переносицу. — Пить будешь? Уже можно. Небрежно засунув ствол за ковбойский ремень с серебряными бляхами, мордорский орк открыл вырвиглазный желтый термос и осторожно нацедил в стаканчик золотистую жидкость. Мгновенно расплывшиеся в воздухе ароматы напомнили дорогущий сорт чая, который мама разливала во время редких семейных ужинов в изящный китайский фарфор. — Справишься или помочь? Эрен уставился на утонувшую в широкой ладони желтую посуду, потом рискнул посмотреть в свинцовые глаза. Странно. В них читалась… забота? Не доверяя ощущениям, он осторожно забрал стаканчик. Первый глоток, и чай защекотал язык знакомым тропическим привкусом кокосового молока. Здорово. — Спасибо, сэр. — Так ненавидишь, что даже по имени назвать мерзко? — сквозь апатичную монотонность в голосе пробиваются нотки тоски. — Выкладывай. Лепила заявится часа через… — быстрый поворот головы к электронным часам под потолком, — три, у нас есть время для задушевной беседы. — Короткое хмыканье. — «Хотите поговорить об этом?» — Неожиданно Эрена захлестнула нервная, шальная веселость — может, и правда, вылить разом накипевшее, завязать грузиться? — С фига ненавидеть. У вас с Эрвином что-то пошло не так, а я попался под руку и огреб полотенцем? Правильно?.. — Стоящий возле кровати орк еле заметно вздрогнул. — Мне норм. Вы не таскаете на юбилей какогонить дядюшки Билли в Висконсин, не устраиваете по пятницам вечеринки с соседями, не водите в клуб керамики по субботам. «Давай сходим, это же так интересно! Я познакомлю тебя с Мейбл, у нее дочка, ей двенадцать, как тебе…» — подражая голосу своей бывшей опекунши, он перешел на истеричный визг. — Уфф… вот где зашквар. В последней фостерной семье нас было трое: Мики, я и Кирштайн-рептилоид. Мистер с миссис получали лавруху на содержание, требовали убирать срач и ходить в школку. На остальное им — с крыши класть… — против воли из горла вырвался судорожный всхлип. Дожидаться реакции странного бледного чувака не хотелось от слова «совсем», потому Эрен сделал вид, что его крайне интересует подвешенный к стойке мешочек с физраствором. Кап. Кап. Кап… Бесшумно. Бесцветно. Безразлично. Скребущий звук, деликатное покашливание, едва различимое шуршание роликов в стальных пазах. — Это я, мистер Аккерман. Капельницу снять надо, — в приоткрывшуюся дверь протиснулась уже знакомая жиробасина-медсестра в смешной цветастой пижамке (заказать униформу такой расцветки мог только потомственный дальтоник). — И тут ваша домработница приехала. — Следом, сдувая со лба челку, легкими шагами влетела увешанная пакетами Саша. — Здравствуйте, сэр. Я поесть приготовила. Привет, Эрен, тут твои любимые сэндвичи. Еще чистую одежду тебе привезла и вам, сэр, тоже… Шуршание пакетов выгнало прочь неловкое молчание. Вытащив иглу, сестричка заклеила место прокола пластырем и вместе со стойкой укатилась в полумрак коридора. Рассыпая листочки крессалата по одеялу, Эрен радостно зачавкал вкуснотищей. Можно ненадолго забыть об Эрвине, мафиозных группировках, бледном личике леди в кашемире. Она поманила ложной надеждой… Краем глаза он заметил ссутулившегося на стуле в углу Ривая: обманчиво-небрежно рука придерживает пистолет, лежащий на правом колене. Предохранитель снова снят. — Каак ты себя чувствуешь? — от волнения певучий акцент Сан-Хуана пробивался сильнее обычного. — Когда вы не вернулись к ужину, я уже начинала нервничать. В десять вечера собралась набрать номер мистера Эрвина в офисе, но тут позвонила мисс Ханджи… она все рассказала. Ужас какой! И велела приехать сюда часам к пяти утра — покормить. — Паш-швиб, — Эрен проглотил кусочек оленины. — Спасибо, я в порядке. — Ответная широкая улыбка согрела и окончательно успокоила. Зажав подмышкой бутылку воды, Саша развернула второй сэндвич: — Поешьте, сэр. — Не голоден, — орк даже не шевельнулся. — ¡Señor coma, por favor! Мисс Ханджи сказала: «Мелкого пробьет после наркоза на хавчик, а злобный кар…» ¡Usted disculpe! а вы изойдете на нервы, сэр. «Не заказывать же им фураж в круглосуточной тошниловке». Я привезла еще «Перье» и яблоки. А вы знаете, зачем люди едят? Чтобы жить! Увидев, как Ривай, закатывая глаза, забирает у девушки еду, Эрен неожиданно почувствовал себя дома. Холодный голубоватый оттенок стен словно смягчился, сейчас он напоминал любимый мамин свитер. Жалюзи перестали резать глаза безупречностью вертикальных линий, а методично жующий мордорский орк казался подозрительно похожим на человека. Жесткая складка между бровей разошлась, оставив напоминанием тонкую морщинку. «Он ведь совсем не злобный — просто судьба отсыпала люлей по самое некуда…» То, что жизнь раздает залепухи, выкидухи, плюхи со скоростью пушки для бейсбольных мячей, Эрен знал лучше многих. Может, все по-настоящему и наладится? Ведь может так получиться? Ведь может?.. Появившийся около шести утра доктор оказался энергичным мужиком примерно под полтос. Он прошел уверенными шагами в палату, подмигнул Саше, пожал руку Риваю, кинул быстрый взгляд на пищащие приборы, покопался в планше и велел Эрену сесть прямо. Ослепив глаза фонариком, удовлетворенно помычал и снова уткнулся в гаджет. — Ну-с, юноша, сейчас придет Меридит и заберет у вас кровь, — дежурная белозубая улыбка. — Мистер Аккерман, назначаем пациенту томографию? — Ясен хуй. И результаты Смиту отправьте — он их с удовольствием распечатает и аккуратно в папочку подошьет. Идти своими ногами Эрену не позволили — усадили в кресло-каталку. Усердно подавляя зевоту, толстушка Меридит отвезла его на четвертый этаж и торжественно передала похожей на пучеглазую креветку врачихе. Эрен полежал, томограф пожужжал. Формальное обследование закончилось быстро. В палате Саша уже успела разложить на кровати свежее белье, джинсы, худи, синюю куртку и сейчас распихивала по пакетам испачканную битумом одежду, в которой его сюда привезли. — Давайте вызовем такси, сэр. Не стоит после таких тяжелых событий садиться за руль. — Термос не забудь. Орк снова стал орком. Но Эрен запомнил мелькнувшую в глубине свинцовых глаз заботу, руку, протягивающую стаканчик с чаем, и горечь слов: «Так ненавидишь, что даже по имени назвать мерзко?» Белозубый доктор забежал сверкнуть на прощание улыбкой, со словами: "Я просмотрел томограмму и могу смело сказать — вы практически здоровы, молодой человек", — он передал Риваю синюю папку. Пока ехали домой, в машине устало висела тишина. Даже говорливая Саша примолкла. Вечный дождь за окном сменился легким снегом, редкие хлопья которого робко оседали на лобовом стекле, где их тут же стирали «дворники». Время пробок еще не наступило, и «майбах» свободно плыл по туманным улицам черным кораблем-призраком. Добрались без приключений. Войдя в комнату, Эрен сразу же увидел прислоненный к комоду рюкзак. Блин блинский, он даже не помнил, как и когда его потерял… Одна из лямок расстегнулась, и сломанная посередине пряжка-фастекс валялась на пестрой вязи ковра. Наверное, Эрвин послал Майки забрать. Итить-колотить! Надо написать Мики. Вытащив из кармашка айфон, быстро набрал: «Хай: -)» Экран светился бледно-голубым. Ответ не приходил. Спит?.. Наконец долгожданное треньканье: «Живой?» И тут же следом: «Кто они?» «Какие еще они О___о» «С белобрысой был парень. Обдолбанный. Зрачки сужены (((» «Р. про парня не сказал:/» «Р. ему бедро прострелил». «Ты все видела?» «Да. Хотела остановить нарика и огребла под дых». «О_____О» «Я в порядке. Не зря пресс качала. Но гематома вылезла». «Лора?» «Сегодня к врачу потащит:/ О тебе беспокоится; -)» «Я норм)))» «Не вешай на уши рамэн». «НОРМ Я. Уже дома». «Оk. Мне пора. Лора повезет меня сама перед работой». «)))» То, что похитителей было двое, заставило рухнуть на пол тут же — рядом с пострадавшим рюкзаком. Почему Ривай ни слова не сказал ни о парне, ни о перестрелке? Пожалел пубертатную психику? Или и эта «история для цыплячьих мозгов сложновата»? Орк держит его за имбицила и слабака? Досада и обида жужжали в черепушке жирными мухами: «Ты сопляк, дохляк, гриф жмешь еле-еле-душа-в-теле». Хватит. Эрен вскочил на ноги — только остатки пряжки хрустнули под кроссовком. Заебало в корень! Прямо сейчас — в тренажёрку. И сегодня он обязательно попробует сделать «угол в висе». Вот. * * * Нахальная козявка ускакала оленьими ножками к себе в комнату, а я иду прямиком в Смитову опочивальню. И класть с секвойи саскачеванской на королевский сон. Ты, сука, мне сейчас ответишь. Дверь открываю с ноги, так, что бронзовая ручка с резким стуком прилетает в стенку… Супружник бодр, свеж, гладко выбрит. — Доброе утро, — пальцы небрежно застегивают пряжку на ремешке Boucheron Epure Tourbillon. Специально для Техасца модель была сделана в платине, а не пошлом белом золоте. — Эрен в порядке? — Сам убедись. Утром повторно забрали анализы, в томограф запихали и даже заключение накарябали, — швыряю под ноги синюю папку. — Лепила не потребовался бы, если бы кое-кто отправил Майки порубить Дока в Венеру Милосскую, ибо нехуй ручонки куда не надо тянуть! — Ривай, — холодом по щеке — благородный металл. Преувеличенно заботливо пальцы отводят упавшую на глаза прядь. — Подобные методы давно устарели. Так теперь дела не делают. Нынче все решают адвокаты. И деньги. Ханджи с кипой документов и сводом законов страшнее Магнума-45, Дигла, Стингера и даже твоей опасной бритвы. Известные методы никто не отменял, разумеется, но действовать нужно тоньше. Дома, расположенные по соседству с его клубами, принадлежат мне. В некоторых начался ремонт. А работяги-мексы… что взять с этих любителей пульке? Представь: перед въездом на автостоянку глохнет грузовик, заваленный строительным мусором. Думаешь, привередливые гости такое стерпят? Или еще: веселье в разгаре, а в кабинетах то электричество пропадает, то вода испаряется. Да, повредили бестолочи кабель или трубу. Так пусть старина Найл подает в суд на строительную компанию и требует возмещения упущенной выгоды. Удачи ему, — рука тяжело ложится на плечо. — Не заставляй меня разъяснять очевидное. — Только старина Найл, похоже, работает дедовским способом, не следит за модными тенденциями. Он прислал Бешеную моль с торком труфленым за мальчишкой. Правой из кармана для монет вытягиваю бритву. Секунда — и подушечка большого пальца привычно упирается в хвостовик. Обушок ложится на сжатый кулак. Я чиркаю клинком по ремешку из кожи аллигатора, и пафосный хронометр глухо ударяется о черный эбен. — Но ты же не позволил Леонхардт и Райнеру похитить Эрена, — добрый дядюшка Смит сочится елеем изо всех щелей. — А для демонстрации мастерства вовсе необязательно портить мои любимые вещи, — медленно наклоняясь, подбирает с пола папку, затем часы. — Прими душ, выспись. Если Ханджи уболтает Мэри, то вернется из Остина сегодня около полуночи, тогда завтра мы вчетвером съездим в Джерси, там уже лежит снег. Ты ведь давно не навещал Фридриха? Заодно парнишку с ним познакомишь. Нам необходим короткий отдых от городского ненастья. Опустив часы в карман джинсов, Смит открывает медицинское заключение. Глаза бегают по строчкам. Лениво ухватив уголок, пальцы, поблескивая маникюром, переворачивают страницу. — Насколько я пониманию, обошлось без последствий… Вальяжный баритон заглушает ревущий в ушах кровоток. Шаг вперед — сгибаю левую. Правая отведена назад — пружина растянута. Сгибаю колено — пружина сжата. Резкий удар — и подошва 13-дюймовки бьет кувалдой в беломраморный пресс, слегка прикрытый итальянским льном рубашки. Сдавленный хрип, листочки взлетают вверх, словно чайки над Гудзоном, и супружник с грохотом рушится на проклятый эбен. В Техасе все большое, включая Смита, а потому громко падает. Удовлетворенно хлопаю дверью. Сна ни в одном глазу. И в мозгу упорно семафорит сигнальная лампочка. Что я, блять, забыл?! Очкастая просила позвонить, когда мелочь вынырнет из коматоза. Точно. Со вздохом вытаскиваю телефон. 8:30 — равнодушно сообщает дисплей. Она уже в Остине, окучивает Мэри. «Их высочество здоровы, бодры и с подобающими почестями доставлены во резиденцию. Поедешь завтра в Джерси?» Ответ прилетает немедленно. «Привет, дедуля; -) Никак склероз в отлучке? Мазл тов! Мне Саша уже написала))) В Джерси поеду ^^» И три сердечка. Идти к себе нет ни малейшего желания. Пусть изгаженные кончой простыни отправлены в стирку, а запах секса улетучился, благодаря приточно-вытяжной вентиляции, мутно-жирный осадок вчерашней ночи незримо покрывает каждую завитушку интерьера в стиле ар-деко. И еще, в комнате спрятаны упакованные в бархат камни и алая папка с сертификатами GIA. Я затолкал щедрый дар Техасца в нижний ящик комода и надеюсь никогда не воспользоваться им. Лучше — в тренажёрку. Там есть ванна. Можно набрать горячей воды и, откинув голову на бортик, ненадолго забыться… Не успеваю взяться за ручку, как раздаются дробный стук и секунды через две вопль «Уй, бля!» Кажется, на мою здоровую голову свалилась очередная радость. Сидя на полу рядом с мультибилдером имени доброго дядюшки Смита, мальчишка держится за бок и рассержено таращится на ободранную коленку. — Ну и чего? Мне твои мослы, обложив ватой, везти обратно в больничку? Давай-ка ты переедешь туда на ПМЖ? Рентген с томографом рядышком. Очень удобно. Глаза недобро вспыхивают пронзительной зеленью, вишневый рот приоткрывается, но ты сдерживаешь рвущуюся дерзость, закусываешь губу и прячешь взгляд под разлохмаченной челкой. — Угол в висе изобразить пытался? Рано. Не получится, — в ответ только сопение. — Встал. Подчиняешься молча, терпишь, пока ощупываю пострадавший бок. Ребра целы. Иначе уже визжал бы резанным подсвинком. — Жить будешь, принцесса. А теперь, раз ты у нас крутой — упал-отжался. Падаешь и, к моему удивлению, ухитряешься не расквасить смазливую мордаху об пол. Дельтовидные напрягаются под персиковой кожей. Сажусь на скамейку, живо расшнуровав 13-дюймовки, скидываю их вместе с носками. — Ути-пути, какие мы сильные. А если так? — легонько надавливаю босой ногой между лопаток. — С нагрузкой? Сопишь, пыхтишь, не сдаешься. А меня тащит от того, как ступня скользит по горячей потной коже, как при каждом движении подрагивают на тонкой шее каштановые прядки. И, зная, что ты не заметишь, не почувствуешь, не заподозришь, я дышу полной грудью запахом ангела. — Оk. Достаточно. Продольный шпагат можешь? Не сдержавшись, пинаю мелкую задницу, облепленную свободными трикотажными шортиками. Полужопия, блять, упругие мячики. Только не судьба тебе их жамкать, Ривай, скотина похотливая. — Пф-ф-ф, конечно! Из аквамариновых бездн всплывают знакомые золотые звездочки. Ты легко садишься в продольный (звездочки пляшут лихой языческий танец) и непринужденно переходишь к поперечному. Завалил бы прямо здесь, подхватив под коленки, и драл, пока обоих не унесет в небо с алмазами. Стоп. — Да ты у нас красава. Если закончил, проваливай. Смотришь удивленно. Знаю, не такой реакции ожидал. Потом согласно опускаешь веки, поднимаешься, подхватив со скамейки скомканную маечку, топаешь на выход. — Коленку обработай, мистер Эластик. Ответом — мягкий щелчок закрывающейся двери. Без тебя комната превращается в склеп. Тренажеры стоят сюрреалистичными надгробьями под искусственным дневным светом. Смиренно тащусь в ванную. Следовать славной традиции, заложенной царем Онаном. Ханжи любят талдычить о терпении, о воздаянии за покорное служение, о неизменном торжестве справедливости… Хочется отловить одного и спросить: кто установил сроки? где тот самый предел?! когда живой человек может сбросить с горба каменную глыбу и свалить за горизонт?.. Туда, где яблоневый цвет ложится на шелк Фридриховой гривы, звучит Lullaby of Birdland и терракотовый дом каждый вечер встречает теплом нагретого солнцем камня. * * * Субботнее утро вползло в комнату вялым туманом цвета давно прокисшего молока, но Эрену подобная фигня не могла испортить настроение. Вчера, вернувшись к себе, он увлеченно делал стаки на эншентов, пока Саша не позвала его обедать в столовую. Пришлось все бросить и тащиться вниз. Осторожно усевшись на жаккардовое сидение изогнутого лирой стула, он уставился в белоснежную тарелку, где среди кудряшек фриссе проглядывало нечто похожее на умершего от истощения цыпленка, политого сверху густой коричневой жижей с целью скрыть следы жестокого обращения с несчастной птицей. Ситуация усугублялась сидевшим напротив Эрвином, который извлек отточенным движением из сверкающего серебром кольца салфетку и расстелил ее на коленях. — Приятного аппетита. Пришлось последовать примеру старшего. Ну, хотя бы не заставил читать молитву. Осторожно отрезав кусочек, Эрен поднес вилку ко рту и с опаской ухватил зубами незнакомую еду. «Дохлый цыпленок» оказался перепелкой, фаршированной пшеном с поджаристым беконом. Вкусно… На десерт непривычно молчаливая Саша принесла им на плоских тарелочках белые коробочки, облепленные зелеными листочками. Из-под съехавших набок крышек выглядывали клубника, черника и шелковица, плавающие в темно-красном сиропе. — Ягодная корзина, — видя, что подопечный завис, Эрвин сжалился, — соус приготовлен на основе бургундского вина с небольшим количеством кубинского тростникового сахара, корицы и гвоздики с Молуккских островов. Саша отлично катает мастику. Попробуй. — Угу, — промямлил Эрен и начал расковыривать кулинарный шедевр. — А сахар — контрабандный? — Конечно, — вокруг ледяной голубизны собрались обманчиво добрые морщинки. — Кстати, Эрен, ты умеешь ездить верхом? — У первых опекунов была пегая кляча, я за ней говно выгребал… А что? — Завтра поедем в конный клуб в Джерси. Там не придется удалять отходы жизнедеятельности животных… — Ой, извините, Эрвин, — на деле, Эрен был доволен своей подъебкой. На кукуй пафосный обед с мелкожопыми птичками, свежей клубникой и кубинской контрабандой в будний день? Именно грядущая поездка в конный клуб его обрадовала. Он любил Старую Рози — так звали гнедую кобылу, чей денник он чистил по вечерам. Ласково посматривая фиалковым глазом, она благодарно щекотала мягкими губами раскрытую ладонь, забирая припасенную морковку. Так что никакая нудная морось за окном не могла заглушить предвкушение возможности прокатиться верхом. Бросив взгляд на обвитый тентаклями бронзовый циферблат, Эрен сунул под мышку дурацкую шапочку с оленями и запрыгал через ступеньку на кухню. Чинного приема пищи в обществе Короля Нью-Йорка этим утром не предполагалось. * * * — Хай, пипл! — Канареечная шубейка очкастой нарисовалась-не-сотрешь возле кухонного «острова». — Саша, заправь термос своим эксклюзивным кофейком, который с мускатом и колой. — Здравствуйте, мэм, — несмотря на официальное приветствие, ты явно радуешься встрече. — Ханджи. Просто Ханджи. Можно — мисс Зоэ. Но только если мне придется вытаскивать тебя из участка, когда с травкой спалишься. Она с явным удовольствием ерошит твои волосы. Мне бы так… — Не, я не дую. Один раз, Кирштайн предложил, и чего-то не вкатило. Ты сияешь серебряным долларом, но эта улыбка не для меня. — Эх, не умеет современная молодежь развлекаться… На броневике отправимся? — взгляд в мою сторону серьезен и цепок. — Я припасла кое-что на случай внезапного пиз… развития событий. — Зачем таскать лишнее? — стоящий в проеме мистер Смит превосходно выглядит в обтягивающих внушительное хозяйство бриджах и сапогах для верховой езды. — Судя по твоему отчету о переговорах с Мэри, Найлу уже не до нас. — На Библии поклянешься? — до дрожи хочется сбить спесь с муженька. — И кстати, как самочувствие? Тушка на части не разваливается? — Не делай Эверест из муравейника, Ривай, — снисходительная ухмылка, — снаряд два раза в одну воронку не попадает. Леонхардт и Райнер приходят в себя после операций под охраной вооруженных копов. Когда врачи разрешат, детективы Пиксиса расколют их до самой задницы. Ниточка приведет прямиком к Доку, а его вряд ли устроит пожизненное за попытку похищения шестнадцатилетнего мальчишки. Конец предсказуем. Готовы ехать? — добрый Король обозревает своих поданных. Боковым зрением отмечаю, как очкастая поправляет что-то тяжелое под расстегнутой шубейкой. Не верящий в силу закона адвокат — стихия непредсказуемая. Возможно, к счастью. Консьерж распахивает дверь и, галантно пропустив даму под унылую морось, Смит шепчет, склонившись: — Не волнуйся, я в порядке. Ты же у нас местре, умеешь рассчитывать удар, — одарив меня милостивой улыбкой, окликает мерзнущего возле «майбаха» пацана. — Эрен, сядь, пожалуйста, на переднее. Нам с Ханджи надо посмотреть документы. Только этого не хватало. На заднем сидении Техасец обсуждает с юристом своей империи долгосрочную стратегию, тактику, расклады, прогнозы… Мне не до них. Ты сидишь взлохмаченный, уткнувшись в телефон. Темные брови ходят вверх-вниз. Пальцы ломкие, тонкие ловко тыкают панель. Вишневые губы приоткрыты. Целовать и целовать такие. Не тебе, Ривай… Не тебе. Одно успокаивает — этим субботним утром мы покидаем город дождя и тумана. Совсем ненадолго. Хай-вей. Разгоняю броневик до ста. И примерно через двадцать минут сворачиваю к конному клубу. Свежевыпавший снег накрывает покоем и отрешенностью, очищает мозг. Наверное, это и есть нирвана. Машин на стоянке немного. В первом ряду красуется длиннющий Pontiac Firebird третьего поколения. Он отлично смотрелся в кадре Рыцаря Дорог, но в реале в щель между бампером и фарами набиваются пыль, грязь, мелкий щебень… Пафосные девяностые. Стоит только опустить тонированное стекло — в глаза бьет сноп тысячи радужных искр. Над Джерси вчера пронесся ледяной дождь, а сегодня солнце разбрасывает лучи по обледенелым ветвям Рубинового Инея. Хрусткие, цвета темной крови яблоки созрели в конце октября. В местном ресторанчике их обычно добавляют в пироги и глинтвейн. Ruby Frost — любимый сорт Фридриха. Первой всегда вываливается неугомонная очкастая. Сегодня ничего не изменилось: — Пошли в лавку Индейца Джо! — одарив меня в рожу чарующей улыбкой аллигатора под анашой, тянет за собой хлопающую ресницами мелочь. — Тыщу лет собиралась купить брелок с лапой гризли. Эрен, идем с нами. Нашей амазонке проще отдаться, чем доказать, что ее не хочешь. Желания тупо послать на хер нет. Плетусь следом. — Не скучай, Смитти, — она машет черным баулом благодушно настроенному Техасцу и вприпрыжку бежит к деревянному домику с вывеской «Navajo Silver». Одетые в сияние ветви тянутся в лазурную высь. Индеец Джо — очередное погоняло, сгенерированное перемешанными мозгами очкастой. На деле — он чистокровный навахо. Магазинчик, отделанный потемневшим от старости канадским дубом, напоминает чайную папаши Ляна. Под зеленоватым стеклом витрин разложены ожерелья, браслеты, амулеты. Серебро, самоцветы, смальта… внезапно — перламутровым отблеском — ключ. Новая фиговина? Сколько же я тут не был? — Так, мальчики, — рука с брелком-отпечатком когтистой лапы задевает свисающую с потолка лампу, — давайте вы купите друг другу какие-нибудь талисманы. А потом обменяетесь? Будет здорово! — Глаз фингала захотел? — Ривай, побудь пять минут человеком, а мы никому не скажем, ладно? Хочешь, набросаю соглашение о неразглашении компромата прямо тут? — Ухватив тебя за локоть, тащит к окну. — Чур, не подглядывать, Эрен! — Растерянно оборачиваешься ко мне и быстро прячешь океанский прилив взгляда в тени ресниц. — Хрен с вами обоими. Я уже выбрал. Серебряный ключ. Резные бородки — стилизация под старину, крошечная вставка из морского ушка украшает навершие. Якорная цепочка. Расплачиваюсь. — Закончил. Твоя очередь, мелкий. Ловко подхватываешь брошенный пакетик на «молнии». Рассматриваешь содержимое и улыбаешься от уха до уха. — Ключ от тайных знаний? *** Вау! Йоу! Спасибо, сэр. — Наслаждайся, — отвечаю. И выхожу на крыльцо. В небе ни облачка… — Сэр… — окликаешь сзади, неуверенно протягивая белую картонку. — Возьмите? И смотришь. Забираю. Осторожно. Желая и страшась коснуться твоей руки. — Шоу окончено, — пихаю коробочку в карман авиаторки. — Вперед, к конюшням. Энергично жестикулируя канареечными рукавами, очкастая изливается в красках о предстоящем знакомстве с Фридрихом. Спустившись с крыльца, вы сворачиваете на вымощенную плиткой тропинку, а я выдергиваю из кармана кулак со смятой картонкой. Разрываю. Сидящий на холме койот воет на фоне полной луны.*** Символ моей жизни. Зверь, способный увернуться от пули оголтелого фермера, зверь, которого не берут ни мышьяк, ни стрихнин. Гонимый, стрелянный, травленный охотничьими псами. Живой. Не благодаря, а вопреки. Живой. Почему — койот?.. Кто-то разболтал о борделе, Кенни, Изабель и Чёрче? Или ты сам почувствовал??? Возле конюшен нет привычной суеты. В начале декабря члены клуба предпочитают другие развлечения. Только к Новому году сюда съезжаются толпы джентльменов с подтянутыми животами и леди с подтянутыми рожами. Окруженные свитой родни из Висконсина и Алабамы, они цедят шампанское на морозе, демонстрируя какой-нибудь тетушке Нэнси купленную на последней выставке андалузскую кобылу. Первым декабрьским утром здесь пусто. Лишь тишина звенит обледенелыми ветвями вавилонских ив. Смит выгуливает шагом любимую английскую верховую. Только британские жлобы могли сознательно вывести истеричку на ходулях! Скачет быстро, но недолго, а по дороге покушается уронить седока жопой под копыта. Смитов жеребец здорово поутих после кастрации и жесткой дрессуры. Получилась идеальная лошадь для ипподрома. Состязаться сегодня не с кем, значит, муженьку придется довольствоваться пенсионерской прогулкой по аллейкам. Туда ему и дорога. На расчищенные аллейки. Мы с тобой помчимся по Тропе… Освещая очками окрестность, наша амазонка выводит под уздцы крепкую гнедую аппалузу. К желтой шубейке и ядовито-зеленым лосинам добавились красные ковбойские сапоги с окованными серебром мысками. — Эй, очкастая, ты кого пытаешься изобразить? Обдолбанного попугая или глючный светофор? Откуда кровавый ужас? — Заткнись, злобный карлик. Чем тебе не угодили сапоги из кожи техасского гремучника? Мне их Смитти подарил. У твоего мужа превосходный вкус. В отличие от некоторых, — Ханджи сходу запрыгивает в седло и рысит ко мне. — Смотри, щас сюрприз будет! Слышу мерный стук копыт по бетону. Фридрих — иноходец. Его шаг не перепутаешь ни с чем. Густые щетки скрывают копыта размером с тарелку. Черные волны гривы стекают с изогнутой шеи… Сверху искрятся аквамариновые глаза под дурацкой шапочкой с помпоном на макушке. Что за ебаный насрать?! Фриз достался Смиту дешево по единственной причине: на зеленых лугах родных островов, среди дружелюбных рысаков умудрился явить себя миру норовистый иноходец. Он отказывался становиться в упряжь, кусал конюхов и едва не пошел на колбасу, но тут Король Нью-Йорка вознамерился приобрести «бракованного» жеребца. Мне в подарок. Чтобы не маячил рядом с Техасцем на взятой в прокат чепрачной кобыле. Майским полднем я заглянул в черную ночь глаз и протянул уцелевшее с прошлогоднего урожая яблоко. Раздувая ноздри, конь подался вперед, мотнул крупной башкой и потянулся за угощением. Так мы поладили. Но ест он только с моих рук! И никому больше не позволяет садиться в седло! — Нам с Ханджи принесли яблоки. Ну это… я дал одно. А он схрупал. — Ты похлопываешь мускулистую шею, и махина весом в две тысячи фунтов послушно замирает. — Какой же он… красивый. Как… как из легенды. Не знал, что такие существуют, сэр. «Был конь прекрасен! Нет изъянов в нем… Но где же всадник, властный над конем?» Вот всадник. Сидит в седле. Мысленно отвечаю Шекспиру. Фридрих — предатель. Мать твою кобылу! Или тебя тоже завораживает аквамариновый прилив, так не похожий на холодно-серый, бьющий в берега родных островов?.. — Тебя убить сразу или по частям? Понимаю: если очкастую понесло — остановить ее можно только точечным ядерным ударом. И то не уверен. Но я — злобный карлик. Надо соответствовать. — Послал нас к конюшням, сам остался на крыльце медитировать. Само собой, ждать было скучно, и мы решили чуток поэкспериментировать: возьмет Фридрих яблоко или нет. Получилось даже лучше! — гейзер оптимизма мисс Зоэ выстреливает частыми залпами. — Эрен говорил, что умеет ездить верхом? Ты провел с ней около получаса и столько успел рассказать. Мне же известно лишь содержимое файла «Эрен Йегер». Больше ничего. Ни-че-го. Это ранит. Царапает, тревожит кровоточащее сердце. Я хочу тебя. Хочу трогать губами тонкость ключицы, слизывать пот, стекающий по изогнутой спине, пока ебу твою чертову мелкую задницу. Хочу, вцепившись в густые каштановые вихры, развернуть к себе лицом и нырнуть в пьянящую аквамариновую глубину. Хочу захлебнуться поцелуем, впиваясь в сочную мякоть вишневого рта и вдыхать до разрыва легких запах ангела. Это не все. Я хочу твои мысли, страхи, болезни, твою душу — целиком, без остатка. Хочу стать для тебя вселенной… — Эй-эй, хватит болтаться в нирване, давай выползай в наш дерьмовый мир обратно, — бодрый голос влетает в одно ухо и вылетает из другого, прихватив попутно изрядную часть мозга. — Мы со Смитти будем гулять поблизости — надо еще кое-что перетереть. А вы — птицы вольные. — Встретимся через два часа у «Яблочного пирога». Пообедаем там. — Английский скакун муженька нервно всхрапывает, бьет копытом. Техасец легонько натягивает поводья. — Повезешь Эрена на Тропу? — Да, — бросаю, не повернув головы. Подхожу к Фридриху, глажу по шелковистой морде. Предатель ластится, осторожно кивая, тычется мягкими губами в руку. — Отодвинься назад, — командую нахальной мелочи, запрыгивая в седло. — Ну, понеслась. За спиной раздается заливистый свист очкастой амазонки. Декабрьское солнце бросает лучи на закованные в хрусталь деревья, и они сверкают ярче Смитовых камешков. Отраженный свет слепит глаза, привыкшие к бесконечным сумеркам серого города. Насрать. Обхватив меня руками, ты восторженно сопишь над ухом. Чуть сжимаю крутые бока фриза — быстрей. Впереди поворот на Тропу Лесорубов. Она ведет на крутой холм, где когда-то валили мачтовый сосняк. Давно уже нет ни суровых проспиртованных мужиков с топорами, ни облезлых трудяг-лошадок, тянущих повозки, груженные бревнами, а визг пил смолк лет сто назад. Осталась широкая просека, вдоль которой стремятся в небо старые сосны. Ветер бьет в ноздри едва уловимым запахом смолы и морозного утра. Фридрих всхрапывает и несет нас по белой ленте к далеким холмам. Дорога постепенно выводит вверх, и вот уже справа под нами мелькают темной зеленью игл макушки корабельного леса. Подковы крошат ледяной серпантин… — И-е-е! — вопишь и прижимаешься крепче. Чувствую волосами, кожей, костями черепа, всеми оболочками мозга, естества, души жаркое чистое дыхание. Тепло гибкого тела просачивается к сердцу сквозь пуленепробиваемое шмотье от Нины Ли. Когда мне в последний раз было так хорошо? Похоже — никогда… Что за коктейль «Сопли в сиропе»? Так я начну срать фиалками. Прямо здесь. Сквозь стук копыт, смешанный с эйфорией обнаглевшей в край мелочи, сквозь нарастающее возбуждение пытается достучаться до поплывшего сознания тревога. Гул мотора. Угрожающе-негромкий. Ровный. Различаю еще один. Такой же ровный и уверенный. Два мощных автомобиля какого-то лысого прут по Тропе за нами. Кажется, не зря сунул в карман Кольт-Пайтон. — Эрен, ослабь хватку, но не разжимай руки. Как развернусь, хватайся за луку. — Чего? — Выполнять. Получается как надо. Бросив стремена и поводья, перекидываю ногу через холку и, чудом не запутавшись в гриве, сгибаю правую и разворачиваюсь лицом к преследователям. Соперничая белизной с джерсийским снегом, мчится Jeep Rubicon. За ним — еще один. Сквозь тонированное стекло хрен увидишь — кто пришел по наши души. Два белых слона против черного коня. Что ж… мой ход. — Держи баланс, гаденыш мелкий! Обхватив тощую тушку одной рукой, другой нащупываю в кармане револьвер. Шероховатая рукоятка сама ложится в ладонь. Щелкает предохранитель. Палец на курке. Металл молнии царапает кожу. Из окна джипа высовывается ствол. Хром нагло блестит на солнце. Хуй тебе! Я — быстрее. Выстрел пробивает шину. Удачно. Джип вертит волчком на ледяной дороге, и пафосная хрень красиво отправляется под откос. Чуткий фриз не шарахается с перепугу — он прибавляет ход. Тяжелые подковы вгрызаются шипами в обледенелую дорогу. Меня и мальчишку окутывает, будто защищая, волнистый шелк Фридриховой гривы. Плавная иноходь позволяет точно прицелиться, но вторую «дуру» разворачивает поперек. Окно медленно опускается. Время останавливается. Над темным стеклом, мельком, металлический блик. Задержав дыхание, ровно кладу в щель две пули. Остается три. Из-за поворота солидно выползает черная бронированная жужелица «майбаха». Скорость набирать не торопится. Правильно. На зеркале шипованная резина не спасает. Кто за рулем? Смит? Ханджи? Слева высовывается канареечный рукав и воронье гнездо в лекторских очках. В руке амазонки зажат Magnum 50. Тот самый. Который слона на ходу останавливает. Бля-а-а-ать! Нежданчик… У нее что, резьбу сорвало нафиг? Куда эта, шифером поехавшая, палить собралась?! Если промажет — пиздец. Если попадет в бензобак — та же хуйня. Всех троих порубит в фарш обломками взорванного джипа. Будет конская колбаса с человечинкой. — Йегер, шенкеля, твою мать! Хрипя, мощный фриз наращивает темп. Фридрих, родной, унеси и вынеси! Грохот и вспышка. Взрыв подбрасывает автомобиль. Низкое солнце исчезает в оранжевом мареве. На обледенелой Тропе остается только бешеный рев пламени. Зажмуриваю глаза… Шелком по виску… Грива? Чье-то сердце бьется в ключицу… Эрен? Мы что? Живые нахуй?! Открываю глаза. Оранжево-алые языки лижут, пожирают черный остов джипа. И наконец-таки доходит, что я упираюсь неебическим стояком в пах нахальной козявки. Ну, просто сказка с пляской. Искоса смотрю на тебя. Щеки пунцовые, даже уши, торчащие из-под съехавшей шапки, покраснели. Наверное, от мороза и дикой скачки?.. — Цел? Тогда подбери поводья. Молча слушаешься. Управляемый легкой рукой Фридрих переходит на шаг и замирает возле засыпанной снегом елки. Сползаю по вороному боку на лед. Чувствую щекой запаленное дыхание коня. Лучи скользят по черным волнам гривы. Декабрьское солнце трансформирует реальность, превращая мир в мираж, мерцающий призрак майского полдня. В ушах звенит, в черепушке пусто, как в склепе, перед глазами долбанная радуга, но надо разобраться что там с другими стрелками. Цепляясь за каждую крошечную неровность ледяного зеркала, осторожно подползаю к обрыву. Смотрю вниз. Их машинка пришла в толстую сосну и отдыхает кверху брюхом. Рядом валяется чувак в разодранной на спине парке. Вокруг черноволосой головы расплылось кровавое пятно. Сдох? Человеческих следов нет — это может означать только одно: остальные в коматозе. Еще бы, кувыркаться в жестяной коробке четыреста пятьдесят ярдов по валунам и корягам — хватило бы даже Рэмбо. — Молодец я! — хватаясь за чахлые кустики, очкастая карабкается вверх по склону. — Точнехонько в бензобак! Помоги вылезти… Ухватив за ворот шубейки, втаскиваю чокнутую на Тропу. — Мисс Зоэ, тебя пиздануло по башке елкой или белкой? А если бы попала в пацана или в Фридриха? — Огорчу я тебя до невозможности. Не только Леви Аккерману известно куда стрелять. Кое-кто тоже догадывается, каким местом жать на курок. Неожиданно, правда? Скользко, итить, — поднявшись на ноги, ковыляет в сторону сидящего на коне мальчишки. — Эрен, ты в порядке? Щас Смитти доберется… — Ханджи, можно мне снять вас обоих на фоне горящего пиз… Ой! Звездеца? Да чтоб меня карданом выебли! Развернув фриза, нахальная мелочь вытащила телефон и снимает видос для Ютуба. — Все стер. Живо, — сплюнув кусочек обгорелой резины, встаю. В черепной коробке бултыхаются помои; ноги, однако, держат. — Не мучь ребенка! — амазонка глядит фурией. — Он это никуда не выложит. Ведь не выложишь, правда? — Не. Я для себя, для нас. Тащемта. Очкастая продолжает адвокатскую речь. Но я не слышу. Глаза у тебя сейчас совершенно прозрачные. Из прозрачности всплывают, кружась, золотые искры… — Ривай? Эрен? Все хорошо? Стоя в двух футах от края обрыва, муженек тщательно стряхивает снег с бриджей, словно это самое важное в жизни. У меня сносит башню: — Говоришь, Эверест из муравейника? Говоришь, снаряд дважды в одну воронку не попадает?! Или Ханджи пристукнула Доковых бойцов томом Уголовного права?! Манию величия прикрути, Техасец. Может, к мозгоправу сходишь? На кушетке помечтаешь? Вернись на землю или потеряешь трон. Не знаю, о чем там очкастая добазарилась с Мэри, но твоему заклятому дружбану явно поебать. И у него был план Б, — перевожу дух. — Очнись! У тебя процессор глючит! — от бессильной злобы разрывает. — Запрись с пацаном и Ханджи дома, а я беру Майки и первым рейсом — LA… — Не горячись, Ривай. Признаю, я ошибался, — рука поднимается в примирительном жесте… Выстрел. По ладони расползается кровавое пятно. В ясно-голубом взгляде проступает недоумение; холодную линию розовых губ искажает болезненная гримаса; Смит бледнеет, судорожно вздрагивает и падает вниз. — Иисус, Мария, Иосиф-плотник, что здесь произошло? Сквозь притихшее пламя различаю испуганные физиономии главного конюха, заспанного охранника и «Индейца Джо».