«Над волной ручья Ловит, ловит стрекоза Собственную тень»
Фукуда Тиё-ни (Кага-но Тиё) (1701—1775)
***
Хотя банкетные комнаты чайных домов были разными для клиентов с разным достатком, слуги всегда старалась украшать их так, чтобы гости не чувствовали классового разделения; каждый посетитель должен был считать себя особенным, чтобы в будущем вернуться и принести еще денег в карман хозяйки. Гейши, приглашенные на праздник, тоже обслуживали гостей одинаково, вне зависимости от социального класса. Но то была лишь иллюзия. На небогатых клиентах хозяйка без зазрения совести экономила в еде, мебели, посуде и даже главном украшении вечера — гейше, — изредка подсовывая не самых успешных или не востребованных у знати работниц ханамати. Или делая это нарочно, в наказание или по просьбе матушки, чтобы работница не забывала, с чего та начинала свою карьеру. Айко не относила себя к популярным гейшам; хоть почти все вечера на неделе у нее были расписаны, ее приглашали не только на вечеринки аристократов. Третьего дня майко вместе со старшей сестрой развлекали одного состоятельного торговца, который решил отметить крупную сделку банкетом с гейшами, а вчера Айко танцевала для офицеров синигами, которые напились так, что пытались подпевать аккомпанирующей на сямисэне Юкидзи. От их хмельных воплей у девушки разболелась голова, настолько, что она едва не перепутала движения. Едва ли бы гости о-дзасики заметили, что вместо Куроками юная гейша исполняет один из танцев Камигата май — настолько они были пьяны, но девушка не могла так опозориться, особенно — перед старшей сестрой и слугами, на первый взгляд невидимыми, но на деле снующими всюду, словно мыши. Служанки — большие сплетницы: Айко знала, что Сэцуна подкупает некоторых девушек, служащих в чайных домах, и только порадуется, узнав об ошибке Юкинаги. Из-за своей неопытности ученица часто чувствовала себя неуклюжей разиней, не знающий этикета и не умеющей вести красивый диалог с гостями на любые темы. Айко удивляло, как легко ее наставница находит язык с совершенно разными людьми, когда сама майко с трудом подбирала слова. Определенно, Юкидзи работает дольше ее, многое знает и через многое прошла, она одинаково виртуозно могла поддержать разговор как о рыбалке, так и о последних веяниях в литературе! Девушка тяжело вздохнула, теребя руками ткань своей сумочки, в которой были спрятаны духи и новый кипарисовый веер, сидя в банкетном зале в полном одиночестве. Сегодня на ней красовалось сезонное шелковое кимоно с изображением лилий на нежно-розовом фоне. Рисунок покрывал лишь рукава и полы костюма, от того казался элегантным и достойным молодой девушки. Айко по привычке повернула голову в поисках старшей сестры, зазвенев металлическими бира-бира в волосах, но Юкидзи не была приглашена на о-дзасики. Страх полностью заполнил сердце девушки. Она впервые оказалась на вечеринке одна; конечно, девушка знала, что старшая сестра не всегда будет рядом, а самой Айко не вечно ходить в майко, но она не ожидала, что это случится так скоро! Ученица глубоко вздохнула, силясь успокоиться, но сердце остервенело металось и билось в груди, словно птица в силках; несмотря на распахнутые фусума, открывающие вид на сад камней, и вечернюю прохладу, напоенную ароматом глициний и пением цикад, Айко было жарко, лицо ее пылало. Если она вспотеет, то точно испортит макияж! Майко ждала гостей в банкетной уже около получаса. Раньше ей никогда не приходилось ждать: она и Юкидзи приходили уже в самый разгар праздника и исчезали практически в кульминации. А сейчас Айко чувствовала себя словно дорогая фарфоровая кукла, спрятанная в чулане, дабы никто не испортил такую красоту. Ученица была в растерянности, не зная, как ей поступить в подобной ситуации: позвать оками, чтобы попросить удалиться с праздника, или продолжить смиренно ждать гостей. Девушка гордо приподняла подбородок, встала и направилась к фусума, но, раскрыв дверь, замерла, испуганно ловя ртом воздух, прокуренный благовониями с лавандой. Перед ученицей стоял мужчина в мешковатом костюме, его лицо было скрыто под маской, открывающей взору лишь глаза пыльно-серого цвета. — Лучше вернись на место, — произнес он, чуть наклонившись вперед и посмотрев на ошарашенную Юкинаги. Ивово-коричневый цвет ткани его одежды сливался с полумраком, царившим в помещении. Девушка прижала ридикюль к груди, глядя на мужчину круглыми, словно пиалы для сакэ, глазами; она застыла нефритовой статуей, на десять ударов сердца позабыв как дышать. Первой мыслью, затрепетавшей в голове мотыльком с обожженными крыльями, было то, что нужно позвать кого-нибудь. Хозяйку, слуг — кого угодно! Потому что гости не одеваются… вот так и не подкрадываются! — Вернись на место, пожалуйста, — снова повторил мужчина, на этот раз более ласково. Поняв, что его внешний вид сильно напугал девушку, он поднял свою руку к лицу и стянул маску, открывая лицо. — Все хорошо. Господа скоро прибудут. Будь готова. Мужчина кивнул куда-то в сторону, и до музыкального слуха Айко донесся еле слышный звон нескольких мечей, убранных в ножны. Девушка судорожно посмотрела по сторонам, но не увидела рядом кого-то еще, кроме мужчины в мешковатом костюме. Нервно кивнув, Айко на одеревеневших ногах вернулась на татами. Вот так она и знала, что без Юкидзи-анэ-сан все будет… вот так! Когда Юкинаги посещала вечеринки вместе со старшей сестрой, то не было никаких подозрительных личностей, одетых словно наемные убийцы, гости приходили вовремя, и вообще… девушка тоскливо вздохнула, не сводя с мужчины настороженного взгляда. Почему Матушка отправила ее сюда в полном одиночестве? Теруко совершенно не колебалась и дала свое согласие практически моментально, несмотря на протесты Юкидзи и Йомико. Но Матушка словно не слышала ни свою сестру, ни свою гейшу, которой доверили заботу о Юкинаги на ее творческом пути. Наверное, сумма, уплаченная за праздник, была достаточной, чтобы алчность Теруко затмила здравый смысл. — Не бойся. — Айко испуганно вздрогнула, когда мужчина в темном костюме оказался сидящим на татами напротив нее. Девушка удивленно перевела взгляд от него на пустое место возле фусума, где тот ниндзя был секунду назад, и обратно. Он улыбнулся ученице, обнажив немного неровный верхний ряд зубов. — Мы не сделаем тебе ничего плохого, если, конечно, ты не замышляешь чего… Майко отрицательно покачала головой, еле дыша, смотря прямо в глаза мужчины. — Вот и славно, — он спрятал свое лицо под маской, повернувшись на звук открывающейся двери, и исчез так быстро, что взгляд майко снова не успел за ним уследить. Как жаль, что она не может ускользнуть так же быстро! Пропасть, спрятаться где-нибудь: в траве, внутри бутона камелии, в трещинке древесной коры, подобно цикаде; оказаться где угодно, лишь бы не здесь. Кто знает, что еще таит в себе этот о-дзасики; неспроста же здесь появился этот человек. Когда в комнату вошли трое мужчин, Айко поклонилась, смиренно выжидая, когда гости сядут на свои места, чтобы поскорее понять, в честь кого устроен данный банкет. Вопреки ожиданиям, за главный тсабудай опустился не Кадзуя Маритаими, как предрекала своей младшей сестре Юкидзи, а совершенно другой молодой человек. Он был одет в такой же ивово-коричневый костюм, как и тот странный мужчина с неровными зубами, но поверх плеч юноши было наброшено темно-багряный хаори. В иссиня-черных волосах, зачесанных в высокий хвост, были вплетены украшения, на подобии сидарэ-кандзаси, которые носила и сама Айко, но сделаны они были из дорогого металла. Серебряные нити доходили до самых плеч юноши, звеня и поблескивая при каждом движении головы. На шее висел круглый амулет из благородного металла. С другими гостями вечера Майко уже имела честь встречаться на прочих о-дзасики. Кадзуя Маритаими, носивший заколку с изображением своего мон — стрекозу, и Сакато — добродушный старик-монах. Девушка склонилась в низком приветственном поклоне перед гостями, представившись, стараясь не поджимать пальцы ног, онемевшие от волнения. Она постаралась придать лицу безмятежно-любезное выражение как у дорогой фарфоровой куклы, что стоит в кабинете Матушки, но все равно чувствовала себя невероятно скованной в присутствии гостей. Сакато, будто заметив ее беспокойство, тепло улыбнулся девушке; несмотря на возраст и внушительное брюшко, двигался он с легкостью, присущей танцору. — Перейдем сразу к делу, — обратился Кадзуя к молодому мужчине со звенящими нитями кандзаси в волосах в непривычно нервозной манере речи. Тот лишь надменно приподнял бровь, смотря на Маритаими янтарно-желтыми глазами. — Кадзуя-кун, — старик Сакато положил свою руку на плечо Маритаими, облаченное в черное кимоно с рисунками стрекоз, то же самое, которое Айко видела на нем в первую встречу. Майко, не теряя времени, тихо подошла к главному столу, чтобы налить самому значимому из гостей немного чая, — не стоит так торопиться. — Я не тороплюсь, — господин Стрекоза своевольно дернул плечом и поджал губы, бросив беглый взгляд на притихшую Айко; он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. — Просто я хочу решить все разногласия как можно скорее и ко всеобщему удовольствию, — закончил Кадзуя уже спокойнее и улыбнулся третьему гостю кривой улыбкой. — У меня нет ни с кем разногласий, чтобы их решать, — отозвался мужчина с кандзаси волосах, поправляя рукава своего бардового хаори. Поднимаясь, чтобы обслужить следующего гостя, Айко удалось разглядеть герб, украшающий накидку мужчины; узнав, представитель какой семьи перед ней находится, майко оцепенела на секунду. Эту семью в Обществе Душ превозносили и боялись, и не без веских причин. — Насколько мне известно, проблемы есть только у тебя. Кадзуя сжал зубы; на щеках вздулись желваки, кровь отлила от лица Мариатими, а шея, напротив, малиново полыхала. Он часто заморгал, закрутил головой, стараясь не встречаться взглядом ни с Айко, ни с третьим гостем, восседающим на татами с видом императора, явившегося на праздник танабата. — Вечер нынче холодный… налей-ка мне чаю, красавица, — попросил девушку монах, похлопывая себя по животу; Сакато явно старался разрядить обстановку. Майко потянулась за чайником, подогреваемым огарком свечи, на его столе, и Сакато склонил облысевшую голову, глядя на ее кисти. Когда рукав ее кимоно чуть задрался, обнажив запястье, он мечтательно вздохнул и подмигнул вспыхнувшей Юкинаги. — Не бойся старика, дитя. Скорее, мне стоит опасаться юной прелести, которая напоминает о прожитых годах. Девушка скомкано улыбнулась в ответ, ее взгляд сегодня как назло был острее ножа, замечая не только, что господин Стрекоза пришел в старом кимоно, но и что Монах был вооружен. Странный банкет. Какие-то ниндзя, теперь Сакато с парой клинков на поясе. На счет старика Айко удивлялась не случайно. Своеобразное прозвище «Монах» Сакато получил в кругу гейш отнюдь не только из-за внешности. Он был тем, кого обычно называли «светский монах». Такие люди не давали обетов и не уходили жить при монастыре, не брали буддийского имени, но жили по заповедям. Как правило, такой путь для себя выбирали те, кто сильно нагрешил, но слишком ценен для семьи, чтобы позволить себе отречься от мира. Юкинаги налила чай в фарфоровую чашу, украшенную рисунком кленовых листьев, и подала ее Сакато. Монах вдохнул курящийся над чашей пар, довольно зажмурившись, и шумно отхлебнул, вызвав у девушки мимолетную улыбку. — Выпейте чаю, Кадзуя-кун. И вы тоже, добрый господин, — Сакато улыбнулся мужчине, сидящему с бесстрастным лицом напротив побледневшего от ярости Маритаими. — Мы пришли сюда не ссориться, а насладиться вечером в компании очаровательной гейши. Верно, дитя? — он повернулся к Айко. — Скажи им, Юкинаги. Боюсь, старика они не послушают, а вот против хорошенькой девушки устоять трудно. — Слива гибнет вместо персика, — процитировала Айко первую пришедшую на ум стратагему, недавно прочитанное в одной из книг. Юкидзи буквально заставляла ее читать разнообразные трактаты о войне и полководцах, философов и поэтов. Мужчинам не интересно само искусство, им интересна лишь идея, заложенная в происходящем. Женщины восхищаются изяществом движений, мужчины — сюжетом танца. — Ты знаешь о тридцати шести стратагемах? — удивился молодой господин Заколки. — Не думал, что женщины таким могут интересоваться. — Женщины полны загадок, мой друг, — глубокомысленно изрек Сакато, попивая свой чай маленькими глотками. — Если дать им в руки оружие, они станут опаснее некоторых воинов. Наше счастье, что они предпочитают войне и политике украшения и наряды, иначе бы нам и вовсе не осталось бы места в этом мире. Мужчина в бардовом хаори довольно улыбнулся на сказанное монахом, видимо, к Сакато он испытывал куда больше уважения, чем к Кадзуя. Напряжение вокруг гостей спало, хотя молодой Маритаими нервно перебирал в руках четки из ярких коралловых бусин, бормоча себе под нос мантры. — Хорошо, — снисходительно прикрыл янтарно-желтые глаза юноша, сложив руки на груди. — Я выслушаю тебя, Маритаими-сан, лишь из уважения к Монаху-доно. Но ничего не обещаю. Кадзуя заметно оживился. Он вскинул голову, расправив плечи, глаза его заблестели, и мгновение назад белые, как брюхо протухшей рыбы, щеки слегка порозовели. Чинно поправив рукава своего кимоно, молодой человек постарался придать себе уверенный вид, но Айко заметила беспокойную дрожь, терзающую кончики его пальцев. — Я хочу попросить вас, Шихоин-сама, жениться на моей сестре — Дзюэри, — от такой наглости мужчина с кандзаси в волосах поперхнулся чаем, отставив пиалу. — Это исключено! — выражение лица Шихоина опасно изменилось. Юноша стал похож на хищника, тигра или ягуара. — Ты меня только ради этого сюда позвал?! Чтобы предложить свою сестру, которая уже обещана другому? В следующий раз присылай письмо, чтобы я сэкономил свое время, выбросив, даже не читая. У господина Маритаими сделалось такое лицо, будто ему всадили в живот вакидзаси. Он издал низкий горловой звук и рвано дернул подбородком; зло сузившиеся глаза потемнели. Сакато, заметив перемену в молодом человеке, посерьезнел и отставил чашку. — Без глупостей, мой мальчик, — предостерег он, и Юкинаги поежилась, различив в его голосе металл. — Та помолвка была ошибкой, — сдавленно начал Кадзуя, чеканя каждое сказанное слово. Айко тихо опустилась на татами чуть поодаль от мужчин, сложив руки перед собой. Сейчас любое сказанное ею слово может закончиться трагично, как для майко, так и для любого гостя, поэтому девушка решила просто молча наблюдать. — Нет, не было, — спокойно перебил его господин Заколки. Юноша явно обладал очень вспыльчивым характером, возгораясь от любой искры, но, к счастью для окружающих, так же быстро перегорал. — Я знаю, что ты хочешь, Кадзуя. Ты хочешь вернуть свой авторитет. Твой отец собирался отдать сестру в один из благородных домов, но вот незадача: старший наследник мертв, младший — не в том возрасте, а ждать снова, чтобы породниться, не хочется, верно? Поэтому ты здесь, — юноша затих, переводя взгляд на Сакато и обратно на Маритаими, который от бушующей внутри злости прикусил нижнюю губу, настолько сильно, что из нее потекла тонкая струйка крови. — Но где в твоем предложении моя выгода? Расторгнув договор, твоя семья очернит себя. Почему я должен брать ее в жены после этого? — Ради приданого, — выпалил Кадзуя и хитро улыбнулся, — моя сестра не придет к мужу нищей. Наверняка отец даст за нее деньги и землю, а если старик упрется, то и я добавлю. У меня есть, что предложить, знаешь ли, — последнюю фразу он произнес, обращаясь скорее к Айко, чем к гостю. Шихоин рассмеялся так громко, словно услышал хорошую шутку от старого друга. Мужчина запрокинул голову, посмотрев на деревянные перекладины потолка, тяжело втянув воздух носом и размяв шею, гость подался чуть вперед, нависая над столом с зеленым чаем. Металлические заколки в волосах задорно зазвенели. Шихоин хотел что-то сказать, но из-за спины аристократа появилась тень в мешковатом костюме и скрытым под маской лицом. Айко узнала его по пыльно-серому цвету глаз; это был тот же самый мужчина, который попросил ее вернуться обратно в банкетную полчаса назад. Этот синоби что-то быстро прошептал господину Заколки на ухо и исчез, так же стремительно, как и в прошлый раз. — Деньги и земли мне не интересны. Меч Ятагарасу. Он в распоряжении твоей семьи. Я хочу его себе. Кадзуя Маритаими побелел в который раз за вечер; он беспомощно взглянул на монаха и повернулся к гостю, ошарашенный и напуганный одновременно. — Меч Ятагарасу? — переспросил молодой человек, все еще не до конца веря. — Н-но… он уже несколько веков в нашей семье. Фамильная реликвия, один из первых… — Это равносильный обмен, — многозначительно хмыкнул Сокато, допив чай из своей пиалы. Майко поднялась с колен стремительно, чтобы посуда гостя не пустовала. Она мало чем могла помочь на этом банкете; мужчины не нуждались ни в тамаде, ни в музыканте, ни в собеседнике. Единственное причина ее присутствия здесь — цена. Услуги майко стоили в половину меньше, чем у гейши (но все равно дороговато), однако на статус хозяина вечера в глазах гостей это никак не отражалось. — Ятагарасу в самом деле шедевр из всех мечей этой семьи мною увиденных, пожалуй, лучше сейчас просто не найти. Да и сила в нем заключенная тоже уникальна и губительна. Но Вы не Маритаими. Этот зампакто подчиняться вам не станет. Мужчина цинично усмехнулся. — Думаете, мне нужен меч, чтобы карать врагов? — поинтересовался он, высокомерно вскинув голову. — Для борьбы с ними у меня есть свои методы, — господин Шихоин одарил юную гейшу таким взглядом, что она едва не пролила чай себе на кимоно. Заметив дрожь ее тонких рук, взгляд мужчины слегка потеплел, но усмешка оставалась все такой же издевательски-насмешливой. — Но разве ребенок, который может родиться от союза, не будет наполовину Маритами? Неужели меч не узнает силу крови рода его матери? — вкрадчиво осведомился Шихоин. Кадзуя сварливо поджал губы; Сакато нахмурил кустистые брови. — Но от клана Шихоин в нем будет куда больше. Господин Стрекоза помрачнел. На такой результат он не рассчитывал, надеялся откупиться землями и золотом. Его клан славился тем, что «подгонял» зампакто под своих владельцев, делая их универсальными для синигами их рода. Духи мечей не умирали со смертью своего хозяина-создателя, а продолжали существовать, пока по земле ходит хотя бы капля первородной крови Маритаими. — А ты что на это скажешь? Может, процитируешь еще какой-нибудь трактат? — прошипел в надежде Кадзуя, посмотрев на Юкинаги. Девушка по-птичьи наклонила голову, не понимая, в самом деле ли желает Маритаими знать ее скромное мнение, и заколки камелии в ее волосах упали на ее лицо, скрыв зеленые глаза. — Любое оружие опасно ровно на столько, на сколько опасен его владелец. Бывает прославленных войнов убивают в уличной драке. Бывает, что крестьяне ведут за собой армию. Родовая кровь — половина успеха. Шихоин хрипло хохотнул. — Ну, угораздило же тебя привести ее на банкет? Где ты ее вообще нашел? — протянув руку через стол, он приподнял лицо майко за подбородок, но тут же отдернул пальцы, когда монах Сакато ударил его по запястью сложенным веером. — Что, в клане Шихоин манеры больше не в чести? — едко осведомился он, шумно расправив веер, и принялся деловито обмахиваться. Айко снова услышала характерный звон ножен о металл клинка. Охрана не считала ворон, готовая из тени защищать своего господина. Если все они такие же быстрые как тот, первый, то все здесь находящиеся умрут быстрее, чем ударит сердце. — Я не могу гарантировать, что смогу передать вам меч, Шихоин Нацухино-сама. До этого мечи Маритаими не передавались, — мужчина осекся, но все же, собравшись с духом, продолжил, — побочным ветвям… — Тогда я не могу гарантировать, что соглашусь взять твою сестру в жены после разрыва обетов. Теперь все стало проще: ты приносишь мне меч, я женюсь на твоей сестре. Нет меча — нет свадьбы. Думаю, на этом наши разговоры с тобой заканчиваются. Господин Заколки поднялся из-за своего стола, так и не вкусив ни одной закуски и не допив свой чай. Он легко обошел Сакато, продолжавшего обмахиваться веером. Поступь Шихоина была легка и неслышима, как у кошки, только звук закрывшейся фусума ознаменовало о его отбытии из банкетного зала. На удивление Айко, с уходом господина Шихоина дышать стало намного спокойней, и дрожь в руках унялась сама собой. Майко с облегчением выдохнула, закрыв глаза, когда Монах попросил ученицу сыграть ему на кото, стоявшему возле выхода в сад и ждавшей своего часа. Девушка покорно улыбнулась и поклонилась, поспешив угодить просьбе гостя. В это же время Кадзуя Маритаими с отсутствующим лицом вышел из комнаты, на энгаву, смотря, как светлячки играют между собой в темноте сада камней. Мужчина продолжал перебирать дзюдзу ровно до того момента, как тонкая нить порвалась, освобождая коралловые шарики, рассыпавшиеся по деревянному полу, как первая пролитая в бою кровь.