«Притихли травы, Некому больше слушать Шелест ковыля» Мацуо Басё (1644-1694)
-1-
Смерть — одна из мрачнейших сторон жизни, как в мире живых, так и в Обществе душ. А еще и очень дорогих, однако о таких вещах мало кто задумывался, не столкнувшись лицом к лицу. Соги, проведенные по всем правилам, могут разорить семью, но для окия Ёсикава это было лишь половина всех бед. С самого первого дня со смерти Теруко все пошло наперекосяк. Сначала представители Кэмбан начали бюрократическую тяготу, проверяя подлинность завещания Матушки. Позже священник при монастыре назначил дату для захоронения значительно позже, чем все рассчитывали, чтобы избежать томобики. Но сильнейший удар последовал в тот момент, когда сбережений дома оказалось недостаточно, чтобы покрыть все расходы на соги. Тетушку недостаток денег приводил в ярость: дела окия и так шли не слишком хорошо, но на чашку риса для каждого члена дома Ёсикава хватало, а после скандала, устроенного Ханери, и смерти Матушки спокойствие и благополучие дома пошатнулось. Юкидзи оплакивала погибшие кимоно горше, чем саму Теруко; Сэцуна, упав с пьедестала, стала рассеянной и нервной, похожей на воробья с перебитыми крыльями. Юкинэ вновь мучилась от приступа меланхолии и почти не выходила из комнаты, а Айко на исходе каждого дня старалась заглянуть в храм и помолиться богам, прося их даровать сил ей и старшей сестре, чтобы пережить все это. Теперь-то Тетушка обладала полным правом на управление окия на свой манер: Камбэн объявил ее наследницей дела этого дома, хотя это право казалось крайне сомнительным для тех, кто помнил последние слова Матушки: «В этом доме никто не достоин стать наследницей!». Но кусать руку, которая тебя кормит, неразумно. Свое отношение к новому положению Йомико гейши показывали лишь в своем укоренившимся за столько лет обращении к ней — оба-сан, хотя отныне ее должны были величать как ока-сан. На пятый день траура Йомико пошла на немыслимый поступок — решила снова открыть заказы для гейш. Тетушка ловко договаривалась с оками чайных домов, чтобы те принимали заказы для гейш дома, кроме Сэцуны. По крови Ханери была Ёсикава, а, значит, обязана была присутствовать на всех церемониях и носить траурный мофуку, такое же темное и мрачное, как форма синигами. Мало какому гостю будет приятно смотреть на майко в черных одеждах. Однако подобный смелый шаг повлек за собой целый ворох сплетен: слухи роем прожорливой саранчи кружили над окия, Айко слышала шепотки всюду, куда бы не отправилась. Никто не решался говорить прямо, все-таки дом Ёсикава обладал некоторым влиянием, да и наличие у Юкинэ богатого и знатного покровителя изрядно укорачивало языки болтунам, однако даже этого было недостаточно, чтобы они умолкли. Служанки, торговцы на рынке, соседи — все они говорили, кто с сочувствием, кто откровенно злорадствуя, что со смертью Матушки для окия Ёсикава настали совсем уж тяжелые времена, если даже ради памяти Теруко гейши не могут оставить работу. Молва со временем утихнет, но никто об этом не забудет. Интересно, как бы поступила Матушка в таком положении? Айко горестно вздохнула, но из легких вырвался лишь сиплый стон, когда Гоити с силой затянул оби с рисунком черных бабочек на поясе ученицы. Сегодня ее пригласил в качестве сопровождения в театр какой-то мужчина, которого майко никогда доселе не встречала. И сегодня же Юкинаги впервые одевалась не в своей комнате в окия, а в парикмахерской Итиро. Это было странно. Девушка стояла, прикрыв глаза в ожидании, пока Гоити заканчивал ее костюм. У нее болела голова: тяжелая, будто налитая чугуном, она клонила Айко вниз, едва не роняя на пол. Кагуя-сан бы сказал, что Юкинаги походит на нежную камелию, чьи лепестки отяжелели от утренней росы, но вот старшая сестра Юкидзи отозвалась бы куда более критично и сравнила бы девушку скорее со старухой, согбенной тяжелой болезнью. Именно мысль о старшей сестре заставили майко расправить плечи, высоко подняв голову, однако сил разомкнуть веки у Айко почему-то не нашлось. — Все, — поправив запахи и рукава кимоно ученицы, одевальщик повязал кусочек черного шелка на правую руку Айко. — Иди аккуратно, не порви подол. Юкинаги распахнула лиственно-зеленые глаза, уставившись на свое отражение в мутном старом зеркале, стоявшем на полу. Сегодня на ней было надето темно-розовое кимоно с рисунком лотосов, которое Тетушка «одолжила» у господина Кимоно, за что Юкидзи сопровождала мужчину на чайной церемонии совершенно бесплатно. — Извините, Гоити-сан, — повернувшись к одевальщику, Айко глупо спросила: — Мне… куда мне теперь идти? Домой? Гоити взглянул на нее исподлобья, наморщив лоб. — Ну, если ты теперь принимаешь гостей у себя дома, то иди, — сказал мужчина и тихо, ехидно рассмеялся. Айко озадаченно заморгала, не сразу поняв смысл его слов. Девушка вспыхнула под слоем белил, неловко отвела взгляд, чувствуя себя совершенной дурочкой. Правильно говорят: чем выше забрался, тем больнее падать. Но пусть их дом был ненамного выше других, падать все равно было больно. Гоити всегда казался Айко добрым, пусть и не очень разговорчивым мужчиной, собранным, но сейчас даже у него с языка капал яд. Кажется, только Итиро никак не изменил отношения к дому Ёсикава. Майко, выходя из комнаты и подобрав полы кимоно, кинула прощальный взгляд на одевальщика, который, уже позабыв о ее существовании, раскладывал кимоно для другой девушки. Спускаясь по лестнице, собирая уставшие и злые взгляды других учениц и гейш в очереди, Юкинаги мысленно проложила самый короткий путь к театру, куда ее пригласили на спектакль. Вряд ли теперь за ней когда-нибудь пришлют рикшу. Впрочем, удача еще могла вернуться в дом Ёсикава. Покровитель Юкинэ по-прежнему жаловал ее своим вниманием и подарками, благодаря чему дела окия шли не так плохо: несмотря на траур, заказы сыпались регулярно, пусть и не такие высокооплачиваемые, как раньше, но без работы гейши не сидели. Юкинаги, как и ее старшая сестра, были заняты почти каждый вечер, чем могла похвастаться далеко не каждая работница ханамати. Дойдя до музыкального театра, Юкинаги к своему неудовольствию почувствовала, как ремешки сандалий натерли ноги даже через носки. Больно, но боль ничто по сравнению с позором, если белоснежные таби снова пропитаются кровью, да еще и в присутствии гостя. Девушка посмотрела по сторонам, придерживая подол кимоно, в поисках своего спутника. Не обнаружив никого похожего на человека, которого ей описала Юкидзи, майко принялась рассматривать афишу предстоящего спектакля. На желтоватой бумаге был изображен мужчина, переодетый в костюм, похожий на кимоно гейши, но из-под него выглядывали татуировки, которые так любили носить гокудо. — Повесть об Аото, или Парчовая картина с цветами, — задумчиво прочитала название спектакля Айко. Ученица вспомнила, что название этой пьесы было ей знакомо. Кажется, Итиро упоминал сегодня этот спектакль несколько раз. Мужчина был одновременно встревожен и расстроен тем фактом, что на сцене представят именно эту историю, ведь после его ухода из театральной труппы повесть более не ставили. Наверное, для Итиро это почти так же, как если бы постоянный клиент гейши предпочел бы пригласить на свой праздник другую искусницу, но гейко в самых крайних случаях отказывались от приглашений клиента, а Итиро сам решил оставить театр. Айко в задумчивости склонила голову на бок: крайне любопытно было бы взглянуть на игру Итиро. Она привыкла видеть мужчину за рабочей суетой, зачастую хмурого, а иногда — фальшиво оживленного, как после пиалы сакэ, но на сцене — совсем иное дело. Например, Ханери, совершенно несносная в стенах окия, преображалась на вечеринках, была любезной и остроумной, пусть и сохраняя какую-то резкость, но некоторым гостям именно это в ней и нравилось. Юкинаги слышала как-то, как один мужчина сказал другому, что любит блюда поострее, а Сэцуна — самая яркая пряность, которую можно найти в ханамати. — Прости, ты Юкинаги? — девушка испуганно вздрогнула, но сразу же попыталась придать своему лицу добродушное выражение. — А вы, должно быть, Хэйскэ-сэнсэй? — Айко глубоко поклонилась, сразу же посмотрев на не очень дорогие деревянные сандали и потрепанный подол кимоно. — Я гейша из дома Ёсикава, Юкинаги. Сегодня я буду сопровождать вас… — Да-да, — мужчина протянул в руки майко бамбуковый сверток с каллиграфическими кисточками, небольшую тушницу и рисовую бумагу. Очередной бедный художник, продающий рисунки актеров театра кабуки. Не в состоянии оплатить настоящую искусницу, но гейша в полцены для него лучше, чем выход в свет в одиночестве. — Вот, подержи. Я достану билеты. Девушка покорно кивнула, скривившись от одной мысли, что ей придется отпустить подол на пыльную дорогу, чтобы удержать в руках все художественные инструменты господина Художника. Но зато, пока он будет занят рисованием, можно спокойно насладиться представлением; в последнее время у девушки не всегда находилось время для отдыха, не говоря уже о развлечениях. Траур по Матушке не позволял предаваться веселью, а вечеринки гостей устраивались отнюдь не для отдыха гейш, так что Айко была рада небольшой передышке.-2-
В зале было оживленно, но все равно какие-то места сиротливо пустовали. Пока Айко и господин Художник молча пробирались к своим местам, девушке удалось насчитать с десяток других гейш, сопровождающих своих гостей. Немало было и знатных дам в роскошных дзюни-хитоэ в окружении служанок, в таких же сложных кимоно и прямыми черными волосами, собранными в тугой хвост за спиной. Эти женщины из благородных домов выглядели одновременно просто и изысканно. В их волосах не было драгоценных заколок, но за шелк одного слоя их одеяния можно было купить несколько породистых лошадей. Рядом с ними Айко казалась себе разряженной нищенкой, бедной торговкой, случайно явившейся на праздник во дворце императора, и ощутила грусть. Она чуть опустила голову, чтобы господин Художник не заметил печали, омрачившей лицо Юкинаги: скрывавший некоторые изъяны кожи и подчеркивающий достоинства макияж отражал все эмоции, словно зеркало, а лицо гейши должно быть безмятежным, словно озеро в погожий день. Но как тяжело было не терять самообладания при виде этих благородных дам, которые точно живут в достатке и сытости, им не надо думать о непостоянстве клиентов, зависти и недоброжелательности других работниц ханамати, о тетушке Йомико, рушившей привычный порядок в окия, о Ханери, присмиревшей раненым тигром. Айко не сомневалась, что Сэцуна снова оскалит клыки, как только ее раны немного заживут. Гости постепенно усаживались на свои места, гул голосов стихал. Майко молча опустилась на кресло рядом с Хэйскэ, который уже вовсю растирал чернила в тушнице, чтобы не отвлекаться во время представления. Юкинаги устало выдохнула воздух, ноги болели от мозолей и долгого пути до театра, а ужасное настроение скрашивало лишь предвкушение скорого начала пьесы. Девушка чувствовала себя ужасно одинокой и ненужной: господин Художник не обращал на нее никакого внимания, а навязывать общение ученице не хотелось — все равно будет чувствовать фальшь. Чтобы немного скрасить ожидание, Айко решила понаблюдать за знатными дамами и их кавалерами. Ее взгляд привлекла аристократка, сидевшая через несколько рядов впереди. Каштановые волосы, собранные в осубэракаси, привязанные кроваво-красными шнурами. Довольно необычно, ведь в нынешнюю пору в моду вошли тяжелые смолянисто-черные пряди. Должно быть, эта аристократка довольно своенравна и влиятельна, что может позволить не следовать тенденциям в моде на женскую красоту. Кифудзин, скрыв улыбку за раскрытым веером, смотрела на своего спутника из-под опущенных ресниц. Подле аристократки сидели еще несколько женщин, одетых попроще: две девушки, облаченные в бежевые дзюни-хитоэ с коричневато-серым геометрическим узором, и дама с напудренным лицом и в наряде, расписанном нежным узором цветущих крокусов. Когда она улыбнулась в ответ на какую-то шутку, Айко увидела, что у нее вычернены зубы. Мужчина сидел, поигрывая четками, искоса поглядывая на женщин, но почти не принимая участия в их беседе. Юкинаги невольно залюбовалась его пальцами, не такими тонкими и изнеженными, как у большинства знакомых ей аристократов. Крепкие, с аккуратными квадратными ногтями и шишковатыми суставами, они перекатывали бусины четок, навевая девушки мысли о каплях росы, скользящих по кленовым ветвям. Кифудзин закрыла веер и что-то прошептала мужчине на ухо, положив бледную кисть на плечо, покрытое темным хаори. Аристократ, не повернувшись и даже не наклонившись навстречу говорящей женщине, скупо кивнул. На лице Айко расцвела легкая улыбка: со стороны проблема этих двоих так очевидна. Интересно, знают ли они о ней сами? Эти двое близки, но мужчина явно устал от этой близости, однако женщина не намерена его отпускать. Майко продолжала наблюдать за благородной парой. Изучать их жесты, рисунки на шелке, заколки в волосах. Особенно примечательным кандзаси обладал знатный кавалер. Из-за освещения было сложно сказать, но украшение в черных волосах, закрепленное на затылке, явно было сделано из фарфора: простая геометрическая форма, совсем никаких рисунков. Должно быть, дорога сердцу. Раньше Айко никогда не видела подобных украшений; должно быть, господин родом из довольно именитой семьи. Даже удивительно, что господину Художнику удалось достать такие места; сам Хэйскэ не производил впечатление человека влиятельного, а попасть в ложу, где держались самые удачные места для аристократов, было непросто. Возможно, даже Юкинэ, сопровождая в театр своего данна, сидела на том же месте, что и кифудзин. Женщина вновь наклонилась к своему спутнику, на сей раз прикрыв лицо веером. Мужчина чуть повернул голову, однако Айко казалось, что нитка четок в его пальцах занимает его куда больше слов женщины. Майко грустно вздохнула, покачав головой; среди аристократов браки по расчету были делом обыденным, и если после свадьбы мужчина сохранял прежнюю свободу, то жизнь женщины ограничивалась только семьей и домом. Жена должна была довольствоваться хозяйством, детьми и крохами внимания мужа, который мог проводить время с наложницами и гейшами, игрой в сёги и за попойками с друзьями. Кифудзин недовольно хмыкнула, взмахнув своим кипарисовым веером перед лицом мужчины, отвернувшись к своим фрейлинам, в чьих осубэракаси виднелись шиньоны черных волос. Аристократ в свою очередь лишь устало повел плечами, разминаясь, и неожиданно резко прекратил перебирать дзюдзу. С секунду мужчина был неподвижен, словно статуя, и, к ужасу Айко, которая так бесстыдно не отводила взгляд с пары, повернул голову на задний ряд гостей. Перед тем, как погас свет, ученица успела заметить лишь блеск серых глаз. Сердце девушки замерло и провалилось куда-то в желудок; расправив веер, Айко стыдливо прикрыла лицо, чувствуя, как пылают щеки. Должно быть, ее румянец различим даже в темноте под слоем макияжа, недаром же несколько куроко так странно смотрели на нее. Один из работников сцены прошел совсем рядом, и Айко подавила детское желание втянуть голову в плечи; усилием воли заставив себя сидеть прямо, майко принялась обмахиваться веером, невольно подражая кифудзин, которая казалась Юкинаги самим воплощением изящества и грации, почти как ее старшая сестра. Впрочем, в Юкидзи была какая-то кошачья томность, ленивая надменность, которая заставляла Айко иногда чувствовать себя неловко рядом с ней, а в даме сидела затаенная грусть, горечь и обида, заметная в каждом жесте. Ученица тут же сложила веер, положив его к себе на колени, и повернулась к господину Художнику, но он был больше увлечен вышедшими актерами театра и образами на сцене, чем гейшей рядом с ним. Что ж, Айко не могла его в этом винить, в какой-то степени она сама виновата: потеряла ниточку разговора, на которую гейши бережно нанизывают каждую жемчуженку-слово. А теперь, чтобы она не сказала — все лишь стеклянный бисер, которому грош цена. Да к тому же Юкинаги предпочла пялиться на гостей вокруг, чем на своего господина Художника. В подсознание снова вспыхнул блеск антрацитового-серых глаз. Девушке стало жарко, словно она с головой окунулась в горячий источник, и принялась активнее обмахиваться веером, убеждая себя, что напрасно фантазирует. Мало ли на свете сероглазых людей? Только вот глаза мужчины были не просто серыми, его взгляд отливал фиолетовым, как фиалковый цвет в осенних сумерках. Пусть сама Юкинаги была далека от изобразительного искусства и с трудом могла отличить лазурный цвет от голубого, но господин Кимоно очень любил рассказывать о своей работе и всем многообразии палитры. Для каждого оттенка он находил свое имя, любой цвет мог засыпать ворохом сравнений, от чего Юкидзи полагала, что в господине Кимоно погиб неплохой поэт. Майко тяжело выдохнула, пряча лицо за раскрытым веером: на сцене был тот самый актер, изображенный на уличной афише. Мужчина был облачен в многослойное розовое кимоно, желто-зеленый оби, на котором мелкой россыпью расцвели вишни, горел ярче солнца, выделяясь на фоне черной накидки с рисунком золотых и серебряных драконов. В вороном парике его прически красовалось множество медных заколок и шпилек, от чего ояма был больше похож на ойран, чем на «обычную» женщину, хотя был поразительно хорош в своей роли. Несмотря на всю тяжесть костюма, о которой Айко могла догадаться не по наслышке, актер двигался плавно и легко, как профессиональная татиката, хотя та же самая Ханери могла бы преподать ему пару уроков. Айко слегка усмехнулась, вспомнив, как тетушка ударила свою дочь по лицу на прошлом ужине за неуважительные слова по отношению к Юкидзи. Все чаще лицо Сэцуны было похоже на маску Хання. Девушка горько вздохнула; несмотря на макияж, прическу и парадное облачение гейши, она чувствовала себя старухой, уставшей от прожитых лет. Деревом, еще зеленым, но внутри пустым, с истончившимися корнями. Айко пыталась себя убедить, что со временем все обязательно наладится, но даже в мыслях все звучало так фальшиво, что она окончательно падала духом. Юкинаги видела, что почти все жители окия пребывают в крайне упадническом настроении: Ханери никак не могла смириться с потерей статуса ататори, Тетушка оказалась мало подготовленной к трудностям, свалившимся на дом Ёсикава, Юкинэ боялась, что из-за сложившейся ситуации ее покровитель к ней охладеет, а Юкидзи удручал их пошатнувшийся статус. Проблемы были подобны бурной реке, готовой вот-вот прорвать плотину и смести их всех бурным потоком. Айко с силой ущипнула себя за ногу, заставляя вынырнуть из болота невеселых мыслей, и попыталась сосредоточиться на представлении. Пусть господин Художник и занят своими рисунками и не обращает внимания на сидящую рядом гейшу, может, в конце спектакля, Айко удастся заинтересовать клиента светской беседой; тогда, возможно, он пригласит ее сопровождать его еще раз.-3-
Спектакль продолжался ужасно долго, то ли от того что Айко не очень понравился сюжет пьесы, то ли от беспокойных мыслей, роящихся в голове, но когда, наконец, представление окончилось, и в зале зажегся свет, первое, что сделала девушка — наклонилась как можно ниже, помогая художнику собирать рисовую бумагу с чернильными рисунками. Зрители чинно покидали зал, уходя по проходам, словно живая река, журча обсуждениями. Юкинаги подняла голову, посмотрев на то место, где сидела пара аристократов, но там уже было пусто. Майко облегченно выдохнула, в сердце радуясь и надеясь, что те двое уже покинули театр, слишком увлеченные обсуждением пьесы, чем вспомнить какую-то гейшу с задних рядов. Айко вышла в проход, аккуратно держа в руках рисунки, чтобы не испортить полупрозрачную бумагу и не испачкаться чернилами: ей нужно вернуть это кимоно в целости. А вот господина Художника нисколько не смущал тот факт, что на его дешевом поношенном кимоно чернильные пятна, старые и новые, складывались в новый рисунок. Ученица немного надменно посмотрела на иллюстрации, и, к своему удивлению, отметила, что рисунки не так уж плохи, даже с учетом того, что художник рисовал их практически в темноте. — Вам понравился спектакль, сэнсэй? — вежливо поинтересовалась девушка; Хэйскэ посмотрел на нее несколько рассеянно, будто не понимая, что она имеет в виду, и Айко продолжила: — Вы были заняты рисованием, но восприятие у вас не совсем как у обычного зрителя. Наверное, вы, прежде всего, видите цвета, образы, а уж только потом игру и актеров? На лице господина Художника появилось такое выражение лица, от которого ученице стало не по себе. Она сказала что-то не так? Она обидела его? Сейчас мужчина был похож на взъерошенного после драки с уличным котом. — Я не смотрел, что там было на сцене, — коротко ответил Хэйскэ, обтирая руку о свое кимоно. — Даже не запомнил, о чем там была речь. — Но… — майко хотела сказать что-то в ответ, но осеклась. Что же, не каждый клиент бывает в восторге от приглашенной гейши, не каждая гейша может найти подход ко своим гостям. Если бы на ее месте оказалась бы Юкинэ, возможно бы она нашла, о чем поговорить с Хэйскэ-сэнсэем. — В следующий раз выберу пьесу поспокойнее — актеры метались по сцене как муравьи, я не успел сделать ни одного сносного эскиза, — пожаловался господин Художник, пробираясь вместе с Айко к выходу. — Легче всего рисовать медитирующих монахов, но до чего они скучны. В театре хотя бы чувствуется жизнь, — он переложил сверток с художественными принадлежностями из одной руки в другую. — Я мог бы нарисовать и кого-нибудь из знатных гостей театра, но они со спины выглядят одинаково. Не поймешь даже, то ли кифудзин, то ли молодая гейша. — Ох, вы ошибаетесь, сэнсэй, — наигранно возмутилась Айко. — У нас разные прически, — девушка, упомянув волосы, машинально проверила рукой, не развалилась ли сложная конструкция из заколок на ее голове. — К тому же, у разных гейш — разные прически, в зависимости от ее возраста и опыта, а у кифудзин они одинаковые. — Для меня вы все равно выглядите одинаково: кифудзин, гейши, ойран. Снаружи вы обернуты в пестрые обертки, а внутри — пустые и блеклые. — Как грубо, — покачала головой Айко, на деле едва сдерживая смех. Слова Художника ее ничуть не задели, девушка лучше него знала, что скрывается под всеми этими «обертками». — Надеюсь, сэнсэй не хотел обидеть всей гейш в моем лице, а просто устал после представления, или старые обиды заставляют его так говорить. — Знаешь, когда ты молчала, ты мне больше нравилась, — буркнул себе под нос Хэйскэ. Совсем рядом с ним пробежал один из работников сцены. Затем еще один. Айко посмотрела в след убегающим куроко и заметила на их поясах мечи. Майко почувствовала, как по спине пробежали мурашки. С каких таких пор работники сцены носят мечи?! А это были именно мечи, а не муляжи? Никто кроме синигами и аристократии не имел права носить при себе оружие! Куроко с мечами напугали Айко, невольно она вспомнила того человека на вечеринке. Кажется, это было так давно, но вид вооруженных людей всколыхнул старые воспоминания, заставив девушку почувствовать себя совсем юной, неоперившейся майко, впервые пришедшей на вечеринку без старшей сестры. Юкинаги чинно шла рядом с господином Художником, который то и дело бросал на нее косые угрюмые взгляды, но едва замечала недовольство клиента; ее глаза шарили по толпе в поисках других вооруженных куроко. Может, это вовсе не работники сцены? Вдруг среди них окажется тот жуткий человек с глазами серыми, похожими на пару глиняных шариков? Что он будет делать, если узнает Айко? Майко судорожно сглотнула, чувствуя, как душит ее ворот кимоно. Господин Художник был совсем не похож на аристократа: его простое кимоно, запачканное чернилами и красками, было изрядно поношенным, в волосах не было украшений, да и футляр для художественных принадлежностей не отличался особой изысканностью. Разве может простой художник представлять опасность для господина того человека? Обычно на людей подобных ему знатные господа обращают внимания не больше, чем на пыль под подошвами гэта. — Все? Нечего сказать? — отрывисто бросил через плечо господин Художник, вдруг резко остановившись у самого выхода в холле театра кабуки. Айко непонимающе перевела взгляд со спины Хэйскэ, и, к своему ужасу, попятилась назад, сгибаясь пополам в поклоне, продолжая сжимать в руках рисунки на рисовой бумаге. Девушка неуверенно подняла голову, моментально встретившись с презрительным взглядом темно-синих женских глаз. Кифудзин с ярко-алыми нитями в волосах стояла прямо напротив Айко, постукивая по ладони сложенным веером. Она была немного выше майко; дорогое и роскошное кимоно заставляли девушку чувствовать себя скромным валуном, лежащим в тени скалы. Женщина оглядела Юкинаги с головы до ног; лицо ее хранило невозмутимость, но от Айко не укрылись перекатывающиеся под щеками желваки, и синие глаза горели злобой, как у они. Фрейлины аристократки стояли за ее спиной, сверля гейшу взглядами, но, в отличии от своей госпожи, не стесняясь в пренебрежительных выражениях лица. Найдя в себе силы и смелость отвернуться от кифудзин и ее свиты, майко повернула голову в сторону господина Художника. Он разговаривал с мужчиной, значительно выше его, в темно-фиолетовой хаори и светлом кимоно. Черные локоны его волос шелком ниспадали с плеч на спину. Взглянув в лицо мужчины, Айко почувствовала слабость в ногах. Время словно остановилось, а воздух стал гуще, звуки вокруг затихли. Это же данна Юкинэ! Кучики-сама! Тот самый, что подарил ей заколку-подсолнух, еще когда девушка была просто сикоми! От волнения Айко позабыла как дышать, ноги задрожали в одночасье, став слабыми и мягкими, словно желе из анко; от мысли, что сейчас она упадет прямо перед этим мужчиной, выронив рисунки и запачкав кимоно, ей и вовсе стало дурно. В ушах тонко зазвенело, перед глазами заплясали цветные круги; если она опозорится перед господином и кифудзин, можно будет даже не возвращаться домой: Тетушка, узнав, что одна из гейш дома Ёсикава, упала, будто пьяная, перед благородными господами, даже не пустит ее на порог и будет права. А старшая сестра Юкидзи обольет Айко презрением: «Неужели я так плохо тебя учила», — спросит она, — «раз ты даже на ногах устоять не в состоянии?». А Ханери… майко сглотнула горькую слюну; бывшая ататори и вовсе сживет ее со свету своими насмешками. Художник, тоже прибывающий в небольшом шоке, но по-своему, обернулся к ученице, сверкая темными глазами. Господин Хэйскэ не умел и не любил разговаривать с аристократами, да и вообще с людьми в целом, ему было куда проще говорить на языке искусства, чем артикулировать. Он легко помахал рукой, привлекая внимание Айко; девушка, все еще потрясенная встречей, не отводя глаз, продолжала смотреть на Кучики. Ученице когда-то давно запомнились его серые глаза, и это приносило ужасную печаль в сердце. Предсказатель, составляя гороскоп для Юкинаги, однажды обмолвился, что люди, которым покровительствует металл и огонь, разрушат ее жизнь, ведь самой девушке покровительствует дерево, и, если она хочет добиться успеха, Айко должна искать воду. Гороскоп не лгал. Ханери, как дикое пламя, рушила ее жизнь, а Иори-сама, словно дождь в засуху, наполнял ее силой. И не стоило забывать про того синоби. Из года в год, безнадежна горюя о том, что человек, в которого она влюблена, принесет ей только несчастье, майко страдала. И сейчас, увидев цвет глаз данна Юкинэ вблизи, девушка засомневалась в правдивости слов предсказателя, ведь сестре Юкидзи покровительствовало пламя, но жизнь Юкинаги не становилась хуже от ее присутствия. А Господин Стрекоза? Он был водой, но скорее мертвой. — Г-господин… — сэнсэй неловко поклонился; опомнившись, девушка последовала его примеру, надеясь, что у нее это вышло в разы лучше, чем у Хэйскэ. Улыбку мужчины она скорее почувствовала, чем увидела; щеки под слоем косметики пылали так, что собственное лицо казалось Айко охваченным огнем лесом, который пытаются затушить шелковой скатертью. — Не стоит, — Кучики жестом показал, что сейчас некоторые формальности можно опустить, к неудовольствию кифудзин, которой такая вольность была явно не по душе. — Я заметил, что вы художник, — обратился аристократ к господину Хэйскэ, который от волнения не знал, куда деть свои руки и нервно теребил край рукава своего кимоно. — Я как раз ищу художника. — В самом деле? — мнительно нахмурившись, пробормотал Хэйскэ, но, вспомнив, кто перед ним, изобразил вежливый интерес. — То есть… я имел в виду, что… — его голос неожиданно сел, господин Художник шумно прочистил горло, но подавился воздухом и закашлялся, смущенно прикрывшись рукавом. Аристократ терпеливо ждал, пока сэнсэй восстановит дыхание; кифудзин и ее дамы, казалось, обращали на Хэйскэ внимания не больше, чем на сорную траву, растущую в канаве. Айко, скромно стоящая рядом с художником, не знала, куда прятаться от их враждебных взглядов, острых и тяжелых; если бы глазами можно было разить насмерть, девушка уже бы давно истекла кровью. — Господин… — отдуваясь, выдавил Хэйскэ, — не смею надеяться, что мои скромные работы могут привлечь ваше внимание… — Могу я посмотреть? — Кучики протянул руку в сторону майко, приоткрыв рисунок богато украшенного кимоно под темным хаори. Девушка еще с минуту, недвижимо как статуя, смотрела в серые с фиолетовым оттенком глаза аристократа, когда недвусмысленный кашель господина Художника заставил ее отдать рисунки на рисовой бумаге. Аристократ пролистал иллюстрации довольно живо, кажется, он даже и не всматривался в фигуры, отрисованные тушью, но, закончив, довольно кивнул и улыбнулся, вернув их художнику. — Я хочу, чтобы вы, Хэйскэ-сенсей, — Кучики выделил обращение к художнику; сам же Хэйскэ был ошарашен тем, что аристократ знает имя такого как он, но вот Айко такое больше не удивляло. Кто-то из тех «актеров сцены» должно быть были подчиненными аристократа, его ушами, глазами и мечом. Синоби знают очень много, и обычный человек, даже имея отголоски рэйрёку, не может их обнаружить. По рассказам Кагаякаши-сама, он капитан, и то иногда не может уловить таких пройдох, только почувствовать присутствие служащих во втором отряде Готея-13. — Я хочу украсить стены моего дома картиной вашей кисти, — любезно улыбнулся Кучики и посмотрел на стоящую рядом с ним госпожу с нежностью, от которой у Айко задавило в груди. Дама застенчиво потупила взгляд; враждебность на ее лице сменилась радостным смущением, которое сделало ее почти хорошенькой. — По долгу службы я редко бываю дома, чем ужасно огорчаю мою госпожу. Видно, она полагает, что я настолько бессердечен, что совсем не скучаю по матери моих детей. Мужчина рассмеялся, будто хорошей шутке, кифудзин спрятала лицо за веером, однако Айко показалось, что слова мужа заставили ее глумливо скривить губы. Девушка растерянно заморгала; кажется, в их семье не все ладно. — Поэтому я хочу, чтобы образ моей супруги был не только в моем сердце, но и на картине. Надеюсь, Хэйскэ-сенсей, вы не откажетесь нарисовать мою дорогую супругу. В окружении подсолнухов, — подчеркнул Кукики, доверительно склоняясь к оглушенному подобной удачей художнику, — эти цветы — то немногое, чей вид согревает мое сердце и услаждает взгляд. Как и моя госпожа, — добавил он с проказливой, какой-то мальчишеской улыбкой. Господин Художник явно занервничал, его выдавали бегающие из стороны глаза цвета обсидиана. Работать с аристократами одновременно и благо, и проклятье: если он польстит красоте жены господина, тот может обидеться, но и за правду в его рисунке Хэскэ может лишиться головы. — Я хорошо заплачу вам, если вас волнует цена, — уверил его Кучики с обеспокоенным выражением лица. — Я никогда ничего не забываю и всегда воздаю по заслугам. Не стоит об этом беспокоиться, — он щелкнул пальцами, и позади своего господина, словно из воздуха, появился мужчина в темно-сером кимоно, почтительно преклонив колено. — Заплати ему, — холодно скомандовал аристократ. — Думаю, этого будет достаточно, — произнес Кучики на прощание господину художнику, не ожидая от него ни слов благодарности, ни поклона, а тот лишь удивленно проводил удаляющихся вслед за своим мужем кифудзин и ее фрейлин. Хэйскэ оторопело моргал, глядя вслед неспешно удаляющемуся аристократу; он безмолвно открывал и закрывал рот, став похожим на вытащенного из воды карпа. Айко подозревала, что и сама выглядит не лучше, но никак не могла отвести взгляд от мужчины; ее тянуло к нему незримой цепью. Пусть он за разговором с художником даже не повернул головы в сторону майко, Юкинаги не сомневалась, что он ее узнал. Господин сказал про подсолнухи, про те самые цветы, что украшали подаренную ей заколку. Все это не могло быть простым совпадением. — Ты тоже это видишь?! — вдруг повернулся к майко господин Художник, потрясая небольшим холщовым кошелем с канами, который ему дал слуга Кучики-сама. — До этого момента аристократы называли мои рисунки мазней и порчей рисовой бумаги! А теперь! Наконец-то! До них дошло! — мужчина, швырнув на землю свои рисунки актеров театра, безумно расхохотался. Это пугало. — И не абы кто! — Хэйскэ грубо схватил майко за плечи. — Ты приносишь удачу! Не зря я решил потратиться — заработал вдвое больше! — Я… очень рада за вас, сэнсэй, — пролепетала Айко, угрожающе покачнувшись на своих гэта; окрыленный успехом Хэйскэ не замечал, что на них уже оборачивались. Девушка повела плечами, пытаясь высвободиться из хватки художника, но тот только стиснул ее крепче. На какое-то мгновение майко показалось, что он ее обнимет, и это не на шутку встревожило Юкинаги. Дому Ёсикава и без того выпало достаточно сплетен, не хватало еще нового вороха слухов, который подмочит репутацию окия. — Мне нужно подготовить материалы! Я же испортил свои на этих убогих актеров! — мужчина взвыл, хватаясь за голову, посмотрев на землю, где ворохом лежала рисовая бумага. Вдохновленный и взбешенный одновременно, господин Художник побежал к воротам, спеша на рынок. Айко грустно усмехнулась. Хэйскэ в самом деле был прав — она принесла ему удачу — если бы он был сегодня один или с любой другой гейшей, вряд ли бы Кучики его заметил. Да, возможно это и есть фортуна, в своей красе. — Подождите пожалуйста, Хэйскэ-сэнсэй! — успела лишь крикнуть Юкинаги, улыбнувшись, постаравшись поспеть за художником.