«Перед огромным морем Я один. Уже который день, Как только к горлу подступают слезы, Из дома ухожу» Такубоку Исикава (1886— 1912)
-1-
— Ай! Больно же! — заскулила Тамагику, когда невысокая парикмахерша с силой принялась вытягивать темные волосы майко. Рот девушки сжался в тонкую линию, практически незаметную на лице, а руки с силой вцепились в ручки стула, ногти оставляли заметные следы на полированном дереве. — Больно! — с новой силой взвыла Тамагику, но парикмахерша, не обращая внимания на жалобы и стенания майко, продолжила с силой тянуть волосы. Айко поморщилась, втянув голову в плечи, когда подруга вновь заверещала от боли. Она ждала своей очереди, расправляла и складывала веер с простым рисунком летящих птиц на фоне закатного неба, пока ее парикмахер заканчивал укладку другой гейши. Из-за стонов и плача Тамагику девушка чувствовала себя сидящей в камере пыток, арестанткой, которой палач займется, как только расправится с ее подругой. Тамагику всхлипывала тонко и жалобно, будто никогда до этого не посещала парикмахера, и от близости неприятной процедуры и ее стонов у Айко разболелась голова. — Плачь сколько хочешь, Тамагику-тян, — пропел Итиро, смотря на отражение девушки в зеркале перед собой. — Ты же знала, что будет, если лечь спать без такамакура, — закончив прическу для одной из гейш, мужчина неспешно подошел к Айко. Он устало закатил глаза, когда снова раздался пронзительный визг Тамагику, но в этот раз решил обойтись без язвительного комментария и просто молча пропустил светлые волосы Айко сквозь пальцы. — Пора бы уже делать для тебя парик, верно? — тихо спросил Итиро, смотря в зеркало скорее на себя, чем на свою клиентку. — Светлый. Определенно светлый. Или, может быть, каштановый? Хм… нет. Ну, явно не черный. А может, рыжий? Нет, тогда ты будешь как твоя сестра… — мотнул головой мужчина, теперь уже наверняка сосредоточившись на своих мыслях. Айко неопределенно кивнула, рассматривая лежащий у нее на коленях веер. Дата ее мидзуагэ неотвратимо приближалась, заставляя девушку испытывать страх и трепет перед лицом перемен, но в то же время — радостное возбуждение, предвкушение, ведь после церемонии она станет взрослой гейшей и сможет не только посещать о-дзасики без старшей сестры, но и брать под опеку юных майко. Айко сомневалась, что Тетушка позволит появиться в окия еще одному рту, но сам факт заставлял Айко изнывать от волнения. Итиро так же молча потянулся за пузырьком из темного стекла. Это было масло камелии. Его использовали для того, чтобы придать волосам блеск перед тем, как на них нанесут воск и начнут вытягивать по длине, грубо проходясь гребнем. Айко глубоко вздохнула, почувствовав, как Итиро запустил руки в ее волосы и принялся быстро наносить масло. Майко усмехнулась. Пока что это приятно, но потом будет ужасно больно и, возможно, она тоже заверещит, как и Тамагику, которая сидела на соседнем стуле, и теперь лишь беззвучно открывала рот от боли, словно задыхающаяся рыба. И так каждый раз! По правде говоря, Айко не должна была сегодня встречаться с Тамагику в парикмахерской, но последняя опять умудрилась испортить свою прическу. Это случалось так часто, что, казалось, майко делает это нарочно. Девушка наморщила лоб под каскадом светлых волос, упавших на лицо. Неужели ради сна без подголовника подруга готова терпеть боль и посещать парикмахера чуть ли не каждые два дня? Айко и сама только приноровилась ко сну на жесткой неудобной подставке, но не рискнула бы обменять даже самую удобную подушку на частое посещение господина Итиро. Пусть он был умелым парикмахером, одним из лучших в ханамати, но под его руками Айко хотелось выдрать себе все волосы, чтобы не мучиться, и прятать безволосую голову под париком. Айко тихо зашипела, когда Итиро принялся наносить воск. Он пах терпко-цветочно и невыносимо приторно, когда раскаленные железные щипцы прикасались к волосам. — Юкинаги, — окликнула девушку Тамагику, как ни в чем не бывало наблюдая за работой Итиро и страданиями подруги, — у тебя сегодня много заказов? — Достаточно, — сквозь стиснутые зубы ответила майко, до хруста сжав в руках веер. — Поня-я-ятно, — лукаво протянула девушка, качая идеально причесанной головкой. Заметно повеселевшая от того, что неприятная процедура была закончена, она сидела, подперев кулаком щеку, и испытующе поглядывала на побелевшую в ожидании боли Айко. — Значит, если тебе вдруг случайно подвернется приглашение на о-дзасики, ты его примешь? Ну, а что? А вдруг! Мало ли, что может случиться? — Тамагику… — засмеявшись, протянул Итиро, на секунду замерев с прядью волос в руках, задумчиво качнул головой и с новой силой принялся растапливать воск на волосах Айко. — Не знаю. Наверное. Если Тетушка согласится… Ай! — взвизгнула девушка и сразу же закрыла рот рукой. — Не ври. И не так уж и больно, — хмыкнул парикмахер. — Ой, а вам-то откуда знать? — надула губы Тамагику, обидевшись за подругу. — Вам же ни разу прическу не делали! И спать с подголовником вам не приходилось! — Зато приходилось иметь дело с вздорными капризными девчонками вроде вас, — насмешливо бросил Итиро и легонько дернул Айко за волосы, — сиди ровно и не сутулься. Кому я делаю прическу: молодой гейше или крестьянке со спиной как коромысло?! — Ну так, возвращаясь к нашему вопросу, — майко достала из-за пазухи небольшую лакированную коробочку в стиле маки-э. Обычно в таких хранились важные письма или другие ценные бумаги, но в этой шкатулке наверняка были драгоценные заколки. Девушка не торопилась открывать ее, ожидая, когда парикмахерша закончит наносить помаду на прическу. — Что, если сегодня тебя пригласят на о-дзасики? Ненадолго! Буквально на пять минут! Но заплатят как за целое сэнко! Это точно! Айко подозрительно нахмурилась; болтовня Тамагику немного отвлекла ее от боли, причиняемой умелыми, но безжалостными руками Итиро, однако… целое сэнко за пять минут на о-дзасики?! Слишком уж хорошо звучит, чтобы быть правдой. И что она должна сделать за эти пять минут, чтобы столько заработать? — Многовато за пять минут, — словно прочитав мысли девушки, скептически спросил Итиро, точными движениями формируя прическу на голове у Айко. — Ты либо врешь, Тамагику, либо тебе наврали. Никто в здравом уме не будет платить за майко полную сумму благовония… даже несмотря на то, что у нее скоро мидзуагэ. — Тетушка и Юкидзи вряд ли будет довольны, что я трачу свое время на… незнакомых заказчиков, — майко старалась аккуратно подбирать каждое слово. Она попала в тиски: с одной стороны, ей не хотелось обидеть Тамагику, но с другой - бросаться на такие сомнительные заказы тоже не дело. — И еще, Тамагику, — неожиданная мысль осенила Айко, — ты же выступаешь в той же чайной, что и Сэцуна и Юкинэ? Что, если я соглашусь, а они меня там увидят и скажут Тетушке? — Хорошее замечание, — кивнул Итиро, перевязав пучок светлых волос шелковой лентой. Тамагику стрельнула мрачным взглядом в спину парикмахера, вмешивающегося в разговор двух молодых гейш, и, жеманно поправив ворот своей юкаты, вновь обратилась к Айко: — Я бы не стала тебя звать, если бы это было неправдой. За кого ты меня принимаешь?! — возмутилась девушка. — Думаешь, я буду тебе врать? — Конечно, нет, — вымученно улыбнулась Юкинаги; она хотела сказать, что верит подруге, но есть люди, которые могут обмануть их обеих и испортить их репутацию, но Итиро, укладывая волосы девушки в сложную прическу, бесцеремонно ответил за Айко: — Глупышка, — тон парикмахера был насмешливо-снисходительным, — это тебя могли обмануть, а ты, простушка, поверила, что кто-то заплатит столько майко за пять минут на вечеринке. Когда это ты успела обзавестись такими богатыми клиентами? Или такими брехливыми… — Тамагику, — постаралась немного разрядить обстановку Айко, — я не буду ничего обещать, но я постараюсь. Сегодня у меня очень важная встреча, — взгляд девушки многозначительно указал на импровизированную бумажную коробочку нежно-розового цвета. В таких майко приносили своим потенциальным спонсорам рисовые пирожные, похожие на кагами моти, говорящие о том, что торги открыты, и господин может принять в них участие. Тамагику проследила за взглядом подруги и скомкано улыбнулась, плохо скрывая противоречивые эмоции, нараставшие внутри. Кажется, и в этом году матушка дома Исий решила, что никто из учениц ее окия не опытен, чтобы становиться гейшей. Достаточно вспомнить о том, что одна из майко так и не научилась не портить свои прически. — Мой банкет начнется в полдесятого вечера, в Цурукаме, — совершенно спокойно осведомила подругу Тамагику, приняв ее вялое обещание за полноценное согласие. — Тебя будет ждать служанка. Я ей сказала... — девушка запнулась и тут же исправилась: — скажу тебя встретить. Да… вот… буду тебя ждать. Приходи. Айко недоверчиво покосилась на Тамагику: вся эта ситуация начинала нравиться ей все меньше и меньше. Что это еще за вечеринка? Кто там будет помимо Тамагику? Почему на о-дзасики хотят видеть именно ее? Все это было слишком подозрительно и было бы разумнее не ходить в Цурукаме, тем более без сопровождения старшей сестры, но все же… Айко было до ужаса интересно, кто был готов заплатить ей столько всего за пять минут на вечеринке. Может, это Иори? Если так, то это будет отличная возможность отдать ему пирожное. Если же нет… девушка прикусила губу; надеяться, что это господин Кучики, было бы слишком глупо и смело. Тамагику, мурлыкая себе под нос ненавязчивую мелодию, легко спрыгнула со стула и быстрым пританцовывающим шагом направилась к одевальщику. Айко и Итиро молча проводили удаляющуюся майко взглядом. Парикмахер хмыкнул, взяв в руку кандзаси с белыми цветами калл. — Ты же понимаешь, что эти деньги, если их тебе заплатят, будут только твои? — поинтересовался Итиро. Чуть задетая его ехидным тоном, Айко опустила ресницы; о деньгах она думала меньше всего. Все ее мысли занимала реакция Тетушки и Юкидзи, если они узнают, что она ходила на о-дзасики вместе с Тамагику. Пусть Юкинаги уже не была ученицей, но одобрение хозяйки окия значило очень много, как и покровительство старшей сестры. Будь Айко самостоятельной гейшей, заключившей контракт с данной, все могло бы обстоять по-другому, но пока подобное было очень рискованно, особенно на кануне ее мидзуагэ. Девушка лишь молча качнула головой, наблюдая, как металлические кандзаси, звеня, болтались из стороны в сторону. Внутри ее глодало необъяснимое чувство тревоги, а Айко давно поняла, что шестое чувство подводит майко редко. «Будь я хоть вполовину умнее, может быть, я и смогла в этом всем найти для себя выгоду. Юкидзи бы смогла. И Ханери тоже…» — пыталась успокоить себя Юкинаги или же найти оправдание. В конце концов, она все равно может отказаться. Айко ведь не обещала подруге ничего конкретного! Можно сказать, что Тетушка потребовала ее немедленного возвращения домой, или Юкидзи решила взять ее с собой на другое о-дзасики. Разве она может отказать старшей сестре? Девушка поворачивала голову из стороны в сторону, любуясь прической и игрой кандзаси на свету; сегодня она должна выглядеть особенно хорошо. Щеки нежно порозовели под белым слоем пудры, Айко прикусила нижнюю губу, запачкав зубы помадой: церемония мидзуагэ — довольно значимое и официальное событие в жизни гейши, однако Юкинаги чувствовала себя ребенком, собиравшимся пробежаться по озеру, затянутому тонким осенним ледком. — Надеюсь, что хотя бы ты сумеешь сохранить прическу до конца недели, — шутливо бросил напоследок Итиро, рукой показав помощнице, куда усадить вошедшую девушку. Айко фальшиво улыбнулась, подбирая полы своей юкаты, чтобы не споткнуться при ходьбе. Вряд ли бы она когда-либо запуталась в ткани подола простой юкаты, но теперь это была привычка. Майко глубоко выдохнула, прежде чем выйти из комнаты и встретиться с парой десятков взглядов девушек, сидящих в очереди. Айко спокойно двинулась к помещению, где обычно принимал одевальщик. На удивление, сегодня там не было очереди. Она до сих пор не могла привыкнуть к тому, что парикмахер и одевальщик больше не приходили к ним прямо в окия, чтобы помочь гейшам собраться на о-дзасики; являясь на прием, девушка становилась объектом пристального внимания. Зайди одновременно с ней к Итиро и девятихвостая лисица, так на кицунэ бы даже не взглянули. Многие открыто злорадствовали по поводу ряда неудач, постигших дом Ёсикава, и до сих пор не могли успокоиться. Однако походы к парикмахеру и одевальщику были далеко не самым страшным, что могло с ними случиться. Айко резко выдохнула прежде, чем войти; разговор с Тамагику смутил ее, заставил нервничать, а ведь ей сегодня требовалась ясная голова. Ей становилось не по себе от одной мысли, что придется отдать пирожные Иори-сама, ведь это намекало на определенные отношения между мужчиной и гейшей, и Юкинаги сама не знала, готова она к ним или нет. Девушка застыла на полувздохе, когда, войдя в комнату, где одевали гейш, встретилась взглядом с парой знакомых глаз. Молодой человек о чем-то весело разговаривал с Гоити, ловко завязывая ярко-желтый пояс на спине у майко. Пыльно-серые глаза прошлись по Айко с остротой ножа. Он узнал ее — Айко ощущала это кожей, похолодевшим нутром, однако мужчина ничем не выдал себя. Он продолжал спокойно улыбаться, демонстрируя неровный ряд верхних зубов, и только его глаза, холодные, темные, хищно следили за девушкой сквозь ресницы. — Я очень рад, что ты решил зайти и помочь старику, — с грустью протянул Гоити, очевидно, надеясь на сочувствие. Айко едва устояла на ногах; ослабевшие колени дрожали, подошвы ее сандалий будто приросли к полу, комната закачалась у девушки перед глазами. Прижав руки к животу, она опустила взгляд, словно надеясь, что если на него не смотреть, то человек с серыми глазами исчезнет. — Я бы с радостью заходил к вам чаще, но дела не позволяют, — мужчина осмотрел ученицу со всех сторон, чтобы убедиться, что работа выполнена идеально. — Жаль, мне сейчас как никогда нужен помощник. Я не молодею, — снова начал провоцировать на жалость Гоити, надеясь переубедить своего гостя. — Никто нынче из молодежи не хочет сохранять традиции, все хотят быть синигами! Мужчина понимающе хмыкнул: — Сражаться с чудовищами кажется более почетным, чем разбираться в гардеробе гейш. Предпочитают размахивать мечами вместо того, чтобы проводить время в обществе красавиц. Майко польщено хихикнула, прикрывая лицо темно-серым рукавом кимоно. Гоити в явном раздражении всплеснул руками. — Ну, скажешь тоже. Эти красавицы могут быть опаснее пустых. Слышал, что случилось с Азумой из дома Тсунокуни? Собственная младшая сестра столкнула ее с лестницы! А Момоко? Девчонке пророчили головокружительную карьеру, хозяйка окия даже удочерила ее, и чем отплатила ей эта соплячка? Задушила ее во сне, надеясь поскорее занять место хозяйки, — Гоити строптиво передернул плечами, — пустые, по крайней мере, честны в своих намерениях, а женщины, хоть и светлы лицом, таят в себе тьму. Синоби устремил невидящий взгляд за спину майко, словно позабыв о присутствии Гоити и девушек, хмыкнул, изменившись в лице, и апатично пожал плечами. Видимо, ему было, что ответить Гоити, но мужчина передумал и кивком подозвал к себе Айко. Майко тяжело сглотнула, она могла поклясться, что этот звук услышали на противоположной стороне улицы, в магазинчике пряностей, но все же нашла в себе силы подойти. — Какой у тебя сегодня наряд? — равнодушно поинтересовался синоби. — Пурпурное с рисунком паутины, — просипела Айко. Певчий голос соловья предательски исчез, заприметив рядом опасного хищника. Мужчина как-то странно хмыкнул, перебирая ткань тонкими пальцами: шелк пурпурного оттенка, лишь легкая тень киндзики украшал серебристо-синий рисунок паутины и павшей листвы, одно из самых лучших кимоно, принадлежащих окия Ёсикава (и пережившее погром). Юкидзи и Тетушка вместе выбирали для нее наряд на этот вечер: обе считали, что Юкинаги должна быть сегодня особенно красивой. Девушке это польстило: раньше такие дорогие кимоно позволялось носить только Юкинэ, реже — Юкидзи; она и Ханери, как правило, одевались куда скромнее, хоть ткань и пестрила яркими оттенками. Но вся радость от возможности надеть кимоно, достойное принцессы, испарилась при виде синоби, оценивающе разглядывавшего наряд. Девушка чувствовала себя крайне неуютно, принимая в руки нагадзюбан с белым воротником. Айко быстро и ловко переодела свою юкату так, чтобы никто не увидел сасоеки и хададзюбан, скрывающийся под тканью. Синоби достал кимоно из коробки, бережно, словно в руках у него оказался хрупкий младенец. Не произнеся ни слова, мужчина с нежностью помог дорогому кимоно оказаться на Юкинаги. «Может быть, я его перепутала?» — спросила себя Айко, но мужчина, буквально обнявший ее со спины, чтобы завязать поясок на ее бедрах, вдруг тихо прошептал на ухо: — Слушай внимательно и сделай лицо попроще, чтобы одевальщик чего не подумал. Айко моргнула и изумленно воззрилась на мужчину; его тон, бывший раньше будничным, даже скучающим, стал строго деловым и серьезным; озноб лизнул шершавым языком затылок девушки, заставив ее задрожать. Сглотнув, гейша опустила голову, избегая встречаться глазами с синоби, который, как ни в чем не бывало, продолжал заниматься ее кимоно. Юкинаги до последнего надеялась, что его появление здесь случайно и не имеет к ней никакого отношения, однако после этих слов, оброненных свистящим шепотом, стало ясно, что мужчина оказался у Гоити одновременно с ней неспроста. — Та девчонка тебе уже предлагала прийти на ее банкет? — Айко моргнула в знак согласия, и синоби продолжил: — Отлично, — мужчина поправил запах и одернул ткань на талии девушки, прежде чем повязать следующий пояс. — Ты пойдешь туда. Я заберу тебя после твоего о-дзасики. — Я не могу ходить на банкеты без соглашения Тетушки, — найдя в себе смелость возразить, прошептала Айко. — Мне все равно, что вы со мной сделаете, ведь то, что со мной после такой выходки сделает Тетушка, будет в сто раз страшнее! — Старуха ни о чем не узнает, — тихо, на грани слуха пробормотал синоби, — как и Юкидзи. Можешь о них не беспокоиться. Девушка недоверчиво щелкнула языком: ему легко говорить, он ни разу не жил в общине ханамати и знает о порядках окия только понаслышке. За такое непослушание Тетушка могла в наказание увеличить долг Айко или вовсе не пожелать дальше опекать ее. Подобное самовольство могло испортить репутацию Юкинаги, пусть даже она пробудет на о-дзасики совсем немного. — А на вечеринку все же придется пойти, — произнес мужчина, завязывая узел на спине гейши, — потом можешь делать вид, что ничего не было, и никуда ты не ходила, но сегодняшним вечером ты должна там быть.-2-
То, что произошло днем в парикмахерской, совершенно выбило Айко из колеи. Банкет с одним из друзей художника прошел… неплохо, но все могло быть куда лучше, будь Юкинаги умом в комнате с гостями, а не в раздумьях о том, сколько ударов розгами получит от Тетушки, если та узнает, или что ей придется сделать для Сэцуны за ее молчание, если они вдруг пересекутся. Девушка жалела, что поддалась на уговоры; будь она сильнее духом, ей бы хватило смелости отказать и подруге, и синоби. Айко вовсе была не обязана участвовать в их делах, особенно, если это подставляло ее под удар, однако не был бы отказ опаснее для Юкинаги, чем соглашение посетить вечеринку? Айко вздохнула, разглаживая кимоно на груди; может быть, все еще обойдется, и она не встретит в чайном доме никого из знакомых, а ее задержка останется незамеченной в окия. Банкет закончился раньше, чем рассчитывала майко. Посыльный, бесцеремонно вошедший в зал, заставил гостей закончить свой праздник. Сначала Айко подумала о случайности, но рикша прибыл за девушкой ровно после окончания праздника, что тут же развеяло все сомнения: к тому, чтобы праздник закончился раньше, приложили руку. Служанка чайного дома очень удивилась, что паланкин приехал именно за Айко: это было заметно по выражению лица, но Юкинаги решила не подавать вида, ведя себя так, словно так должно быть. Сямисэн пришлось нести самой. Выйдя на улицу, майко увидела, что синоби ждет ее. Было странно видеть его в обычной одежде; Юкинаги ожидала, что он будет одет как тогда в чайном доме, но мужчина предпочел обычное кимоно, в котором он был в парикмахерской, больше подходящее прислуге. «Ну, что же, это вполне логично, верно? Если бы он пришел разодетый как убийца… то, наверное, не показывался на глаза всем…» Согласно этикету, Айко должна была поклониться ему, но позвоночник превратился в стальной прут, который у гейши не было сил согнуть. Девушке пришлось качнуться вперед, подобно волнуемой ветром камелии, изображая поклон, и при этом удержать равновесие на окобо. Было бы очень неловко, если бы Юкинаги упала прямо под ноги синоби; наверняка бы порвала кимоно и разбила бы сямисэн. Тогда ее спина непременно познакомилась бы с розгой Тетушки, которая вписала бы в долг Айко еще и стоимость испорченных вещей. Мужчина забрал у майко музыкальный инструмент и помог забраться в паланкин. Айко сидела молча. Уточнять, куда она едет, не имело смысла. Раз уж на то пошло, как она вообще может начать разговор, если даже имени собеседника не знает? — Ты же не всегда такая тихая? — вдруг спросил синоби, поправив сямисэн. Айко встрепенулась и озадаченно посмотрела на мужчину; она не ожидала, что он с ней заговорит. Да и о чем им было вести светскую беседу? Синоби не был одним из гостей на о-дзасики; девушке уже доводилось работать с синигами, но никто из них, даже капитаны, не вызывали такого страха: как будто держишь в руках обоюдоострый меч без рукояти. Нужно быть осторожной, чтобы не порезаться и не напороться животом на лезвие. Поэтому девушка натянуто улыбнулась мужчине и кротко опустила голову, пряча взгляд: — Нет, просто… — Айко прикусила губу; не будет же она рассказывать, что никогда до этого не ходила на банкет без позволения Тетушки или Ане-сан. — Я еще ни разу не была в том чайном доме… Мужчина вопросительно приподнял темную бровь, темно-каштановая челка упала на его лицо. Кажется, ниндзя был не слишком осведомлен о традициях квартала гейш, ну, или просто делал вид, чтобы казаться дружелюбнее, чем он есть на самом деле. — А я думал, вы везде выступаете, — задумчиво протянул он. — Нет, господин… — Айко намеренно сделала паузу, чтобы мужчина мог ей представиться, но синоби даже и не подумал назвать свое имя. — Мы «выступаем» не везде. Хорошая гейша редко «выступает» больше, чем в пяти чайных. Не она посещает гостей, а гости приходят к ней. Синоби хмыкнул, окидывая Айко косым оценивающим взглядом. — Надо же, как все сложно, — протянул он, расслабленно откидываясь на спинку сидения рикши, бодро катящей по улочкам ханамати. Юкинаги позволила себе слабую улыбку. — Вся жизнь гейш построена на соответствии традициям и этикету. Майко не может посещать о-дзасики без своей старшей сестры, а гейша, даже опытная, не придет в чайный дом без позволения хозяйки окия. Если только она не выплатила свой долг и не обрела независимость. — Звучит очень сложно, — досадливо поморщился мужчина. Айко пожала плечами; рикша подскочила на кочке, подкинув пассажиров на сидении, кандзаси в волосах гейши мелодично звякнули, заиграв металлическими подвесками. — Без всего этого гейши перестанут быть гейшами. — И кем же они тогда станут? Если перестанут быть гейшами? — с усмешкой спросил мужчина. — Синигами, — не думая выпалила Айко. Ниндзя расхохотался так громко, что прохожие с удивлением и интересом обернулись в их сторону. — Ты же знаешь, что там не выйдет цитировать умные высказывания из «Искусство войны»? — все еще посмеиваясь, иронично спросил майко мужчина. Согласно неписаным правилам ведения светской беседы, Айко должна была ответить какой-нибудь колкой шуткой в тон синоби, но вместо этого смотрела на свои руки, лежащие на коленях. Она помнила, как цитировала отрывок из «Искусства войны» на своей первой самостоятельной о-дзасики, где, помимо ее старого знакомого, Господина Стрекозы, присутствовал покойный Сакато-сан и еще один человек, которого Юкинаги не видела с того самого вечера. Синоби среди гостей не было; откуда ему было знать, о чем говорила гейша? Девушка прикусила губу, рискуя размазать помаду и испачкать красной краской зубы. Значит, он прятался? Подслушивал? Знали ли об этом гости вечеринки? — Ну, вот, и снова ты спряталась в свою раковину, словно улитка, — насмешливо заметил мужчина. — Надеюсь, на банкете ты будешь вести себя поживее. — Не беспокойтесь, господин, — голос молодой гейши звучал надтреснуто, — я знаю, как развлечь гостей. — Уж я надеюсь, — фыркнул синоби, — именно за это вы получаете свои деньги. — Насчет денег, — вздохнув поглубже, начала Айко, но замолчала от резкого толчка, когда рикша остановился у Цурукаме, но только не возле роскошного парадного входа, который хозяйка заботливо украшала фонарями с гербом, а у входа для служанок. Мужчина с грацией кошки выпрыгнул из паланкина, всучив прислуге сямисэн, и протянул руку майко. Айко нервно сглотнула. «Интересно, он брал в расчет, что я могу отказаться? Наверное, нет». А если бы девушка все-таки сказала «нет», то что тогда? Не повез же синоби Айко в чайный дом силой! Наверное, попытался как-нибудь договориться через Тетушку или Юкидзи… или похитил бы Юкинаги прямо с о-дзасики, чтобы привести в Цурукаме. Истеричный смешок сорвался с губ одинокой дождевой каплей; даже если ее отсутствие в окия останется незамеченным, то как быть с деньгами? И Тетушку, и Юкидзи, и Сэцуну явно заинтересует, откуда у Айко появились деньги. Кто ей их дал? Неужели нашла? Или украла? Все деньги, заработанные гейшами дома Ёсикава, принадлежат окия; если о маленьком приключении Айко станет известно, ей точно не поздоровится. — Иди. Сыграй им что-нибудь, и этого будет достаточно. Я буду тебя здесь ждать, — мужчина посмотрел по сторонам, жестом подозвав низкорослую служанку. — После поговорим об оплате. «Целый сэнко», — надменно и ехидно пропел внутренний голос. Юкинаги молча двинулась следом за прислужницей, которая вышла ее проводить к гостям. Шаги девушки были легкими, и даже в простом наряде казалось, что она парит над татами. «Должно быть, сначала она была сикоми». — Ты очень красивая, — бросила через плечо служанка, чуть слышно хихикнув. — С-спасибо, — опасливо ответила Айко. Ситуация не позволяла девушке расслабиться. В эту чайную приглашают Юкинэ и Сэцуна… Служанка может сообщить хозяйке, а оками вряд ли знает, что она здесь, раз заплатил за ее услуги напрямую Господин Синоби. Обычно служанки не заговаривали с гейшами, если тема беседы не касалась непосредственно их работы; то, что простая прислужница первой обратилась к Айко, было, по меньшей мере, странно. Юкинаги никогда раньше не бывала в этом чайном доме, служанка не могла ее знать. Девушка тревожно закусила губу изнутри; может, она слышала о Юкинаги, но от кого? Ни Сэцуна, ни старшая сестра Айко никогда не снисходили до бесед с простыми служанками, и неважно, были они когда-то сикоми или нет. — У тебя такое лицо испуганное, — резко остановившись и бесцеремонно взяв Айко за руки, заявила осяку; она пытливо заглянула в глаза помрачневшей и опустившей голову майко. — Нет, все нормально, — Юкинаги пыталась отвернуться, чтобы служанка не запомнила ее лица. В ханамати найдется с десяток светловолосых искусниц, но вот блондинок с зелеными глазами, да еще и в дорогом шелковом кимоно… — Просто думаю, какую песню исполнить гостям, — бледно улыбнувшись, девушка резко выдернула свои ладони из натруженных и шершавых рук служанки. — Исполни какой-нибудь нагаута, у тебя они неплохо получались. Хм-м, хотя публика там вряд ли оценит… Легкомысленная болтовня служанки заставляла Айко чувствовать себя ступающей не по полу чайного дома, а по канату, протянутому над пропастью. Она говорила так, словно знала Юкинаги, но они не могли быть знакомы, девушка сегодня первый раз посетила Цурукаме. Или же могли?.. Мнительно прищурившись, гейша всматривалась в лицо служанки, улыбающейся лукаво, будто кицунэ на гравюре. Девушка нетерпеливо притоптывала ногой, блестя глазами, заламывала пальцы в ожидании, пока Айко, изумленная и обескураженная неожиданной встречей, безмолвно хлопала ресницами. — Ну, узнала? Ты же узнала меня, правда? Не верю, что ты совсем меня забыла, — служанка строптиво надула губы, — это Сэцуна, приходя, на меня даже не глядит, словно я пустое место! Да и Юкидзи ничуть не лучше. Но ты же не такая, правда? Служанка вновь взяла Юкинаги за руки, трепетно улыбаясь. — Айко! — она сжала пальцы гейши. — Ну, скажи что-нибудь! А то ты будто призрака встретила, а не старую подругу! Майко неуверенно посмотрела в лицо служанки. Темные глаза, румянец на округлившемся лице, вьющиеся на висках волосы… — Минори?! — шепотом спросила девушка. Осяку оживленно закивала в ответ. — Что ты здесь делаешь?! — продолжала шептать Айко. — Разве ты не вышла замуж?! Минори рассмеялась, всплеснув руками. — Глупенькая, кто меня сосватает?! Я же отрабатываю свой долг. Кому нужна такая жена? Переступая с ноги на ногу, девушка воровато огляделась по сторонам прежде, чем, раскинув руки, порывисто обнять Айко. Служанка отпустила ее практически сразу же, даже кимоно Юкинаги не успело помяться, но Айко все равно чувствовала себя странно. Словно она была не гейшей, а снова стала юной неопытной сикоми, глупой наивной девчонкой, которая бегала с подругами после занятий музыкой в парк, поесть данго. Для Минори простое лакомство стоило слишком дорого. — Но Юкидзи сказала… Служанка раздраженно цокнула языком, закатив глаза и шумно выдохнув. — Правда? А она тебе сказала, что оками принимает на тебя заказы в чайной не меньше двух раз в неделю? Сказала, что набивает себе цену за банкет, таская тебя за собой везде, и не позволяет появиться где-нибудь еще? Сказала, что если бы не она, ты бы принесла в дом столько денег, что можно было отстроить дворец? Выпалив все на одном дыхании, Минори умолкла, шумно отдуваясь и уперев руки в бедра. Она, насупившись, смотрела на Айко, растерянно теребящую украшение на поясе. Девушке нечего было на это возразить, потому что все это звучало настолько нелепо, что просто не могло быть правдой! Юкидзи ведь старшая сестра Юкинаги, заботилась о ней, учила и всегда помогала. То, о чем говорила Минори, было скорее в характере Сэцуны, нежели Юкидзи; нахмурившись, девушка отпрянула от служанки. Может, это какая-то злая шутка, которую затеяла бывшая атотори? — Мне некогда болтать, — отстранено ответила Юкинаги. Ей не хотелось продолжать этот разговор, она уже и без этого чувствовала себя, словно облитой помоями с ног до головы, согласившись прийти на это о-дзасики. — Мне нужно работать. — Ох, конечно, госпожа, — с долей обиды выдохнула Минори, — я сейчас же провожу вас в банкетную.-3-
Шунсуй чувствовал себя странно: в груди пекло, и дело было даже не в дешевом саке, который подавали служанки очая, оками которой презрительно назвала собравшихся синигами воронами, и даже не в красивой гейше, что, без перерыва смеясь, развлекала гостей. Дело было совершенно в другом. Его съедал изнутри гнев. В основной массе — на себя. Каков дурак: ввязался в не пойми что, и теперь приходиться изображать из себя не пойми кого. Синигами повернул голову в сторону главного стола, чтобы приветливо улыбнуться и поднять вместе со всеми присутствующими пиалы с саке. На словах собравшиеся желали здоровья хозяину праздника, но Шунсуй готов был поспорить на все состояние своей семьи, что если бы Кадзую завтра нашли бы мертвым в канаве, никто бы и не расстроился. Сам же Маритаими был сегодня, как это сказать, не в духе? Не то, чтобы грани его паскудного характера временами были не заметны окружающим, но, учитывая факт, что в виду некоторых обстоятельств Кьераку познакомился с отщепенцем ближе, чем хотелось бы, синигами мог различать разницу. Вряд ли это было связано с тем, что сегодня он стал на год старше. Он был нервным и озлобленным, готовый кинуться на любого присутствующего, нашелся бы повод. Маритаими пил, почти не слушая историй гейши и не участвуя в забавах наравне с остальными гостями. Ударив опустевшей пиалой по столу, Кадзуя уперся кулаками в колени, ссутулившись и выставив вперед подбородок; его мутные глаза шарили по комнате, жилы на шее натянулись туго струнами сямисэна, лоб блестел испариной. Маритаими походил на больного пса; милосерднее было бы разделаться с ним сразу, чем продолжать мучения, но если семья до сих пор не расправилась с ним, несмотря на дурную репутацию, бросающую тень на весь клан, то, значит, он был им для чего-то нужен. Кьераку не понимал, чем мог быть полезным этот пьяный дикий шакал, едва не грызущий свою руку от злости, но с широкой безмятежной улыбкой обнял Кадзуя, похлопывая его по плечу. — Что-то ты невесел, друг, — Шунсуй разлил саке по пиалам, — смотри, сколько друзей пришли поздравить тебя. Красавица гейша так старается развеять твои грустные мысли, а ты на нее даже не смотришь. Кадзуя только что-то невнятно прошипел в ответ, но быстро оживился, заметив, что одна из служанок, появившись как из пустоты, внесла сямисэн. Забавно, что девочка не принесла бати для игры. Мало кто из гейш играл на этом инструменте без плектра. Молча вернувшись на свое место, синигами посмотрел на руку гейги, которая как раз разливала гостю саке: ее руки были ухоженные, с длинными ноготками. Играть будет не она. — Эй, Тамагику-тян, — окликнул ее юноша, поправив ворот своей черной формы. Девушка повернулась к нему мгновенно, улыбаясь так сильно, что белый грим потрескался с ямочек на ее щеках, — кажется, служанка забыла принести тебе бати. — Шунсуй кивнул в сторону сямисэна, но девушка лишь рассмеялась, громко хлопнув расписным веером. — Ну что вы, лейтенант, бати мне совершенно не нужны. Ведь я не буду играть, — звонко заявила она, склонив голову на бок. Кьераку в притворном изумлении всплеснул руками. — Как же так? Тогда зачем принесли сямисэн? Только не говори, что заставишь играть кого-то из нас, — Шунсуй обвел взглядом сидящих на татами мужчин, с интересом прислушивающихся к разговору. Смешки то и дело вспыхивали в воздухе. — Предупреждаю сразу, Тамагику-тян, я далек от музыки так, как твои нежные ручки далеки от кидо. — Ее руки способны и на более жестокие вещи, — заявил один из синигами, пьяно икнув, — ими она вырвала сердце у меня из груди. — Полно вам, Хидеки-сан, — Тамагику застенчиво спрятала личико за веером, — ваше сердце при вас, ничего я у вас не вырывала. — Но твой отказ ранил меня в самое сердце, и мне приходится пить, чтобы заглушить эту боль!.. — Сначала — вырвали, теперь уже ранили. Определись уже, — хохотнул Кьераку, поднося пиалу ко рту; запах саке маняще щекотал нос. — Достопочтенные господа, могу ли я войти? — послышался женский голос за створками седзе. — Входи, — вальяжно протянул Кадзуя, наклонив голову и хрустнув шеей, а затем улыбнулся. Двери открылась, и какая же неожиданность — за ней сидела еще одна гейша. Быстро зайдя в комнату, девушка закрыла за собой дверь. Гейги поклонилась, зазвенев своими заколками в светлых волосах. И пусть казалось, что она не отрывала взгляда от татами, Шунсуй знал, что она уже осмотрелась и оценила всех присутствующих. — Меня зовут… — девушка помедлила, но продолжила: — Ханко. Сегодня я буду играть для вас. Пожалуйста, будьте добры ко мне. Ханко. Никакая она не Ханко. Шунсуй усмехнулся, но постарался тут же убрать улыбку со своего лица. Синигами краем глаза взглянул на Кадзую. Он тоже знал, что искусницу зовут по-другому, да только нахальная улыбка не сползала с лица Маритаими. Девушка зашла в комнату, скромно опустив голову, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из присутствующих. Кадзуя, заметно повеселев, приосанился и залпом выпил свое саке; вытерев рот тыльной стороной ладони, словно крестьянин, он ухмыльнулся, хищно блестя глазами. — Как не быть добрым к такому очаровательному созданию, верно? — что-то в голосе Кадзуя не понравилось Кьераку, да и его взгляд, откровенно развязный и голодный, будто перед ним была тарелка рисовых пирожных, а не девушка, отозвался в груди Шунсуя брезгливостью, стремительно перераставшей в ледяную неприязнь. Из-за слухов, кружащих над головой Кадзуя, будто стервятники над павшим волом, большинство гейш и чайных домов не желали иметь с ним ничего общего, а те немногие, кто еще принимал его приглашения, делали это из уважения к его знатным родственникам, но никак не к нему самому. Неудивительно, что… вот проклятье! Как же ее зовут?! Лицо синигами исказила странная гримаса. Буквально только что, где-то на задворках ума он помнил, как зовут эту блондинку, а вот уже и нет. Но в том, что они уже встречались — сомнения не было. Это та же самая девушка, которую приглашал капитан, вместе с ее отвратительной лживой сестрицей. Интересно, они в самом деле сестры? Рядом с Кьераку тихо присела Тамагику, проведя рукой по его плечу и прикрыв лицо веером. — Это моя подруга, — осведомила его гейги шепотом, пока Ханко усаживалась за инструмент. — Она очень талантливая! — О да, я наслышан об ее таланте, — смазано ответил Кьераку; обхватив ладонями пустую пиалу, он крутил ее в руках, наблюдая, как капля саке скользит по фарфоровому дну. Гейша потянулась, чтобы налить ему еще, но он отодвинулся, накрыв пиалу пальцами, покачал головой. Тамагику строго свела брови над переносицей; девушка гримасничала и корчила рожицы, как ни одна из знакомых ему гейш, чем портила вечерний макияж, и ее личико становилось похожим на лицо старой куклы, с которой уже начала осыпаться краска. Девушка поднесла кувшинчик к пиале Кьераку, грозя налить саке прямо на руку. Шунсуй прищурился, губы растянулись в медленной ленивой улыбке. — Тама-тян, неужели ты осмелишься?.. — Не знаю, — хихикнула она, опасно наклоняя сюки. — Я такая неловкая. Но девушка быстро притихла, почувствовав недовольный взгляд на своей персоне. Тамагику перестала улыбаться, тихо ускользнув в дальний угол комнаты, к одной из служанок. Та достала что-то из запаха своего кимоно и передала гейги. Неслышно, она юрко подошла к хозяину вечера, наслаждавшегося игрой дзикаты на сямисэне. Девушка села рядом, положила что-то, по-видимому, коробку, на татами и придвинула её к Кадзуя. Маритаими задумчиво посмотрел сначала на пол, затем — на Тамагику, после перевел задумчивый взгляд на музыкантшу, и снова обратил взор на Тамагику. Девушка лишь пожала плечами. Кадзуя вздохнул, раздувая ноздри, прикрыл глаза; он нахмурился, кожа между бровями пошла угрюмыми складками. Кьераку скосил глаза на принесенную коробочку так, что ему стало больно; любопытно, что же это такое получил Маритаими. Подарок на день рождения? Послание от старых друзей? Письмо от матушки? Пусть семья официально отказалась от Кадзуя, он поддерживал связь с матерью через сестру, с которой у него были не самые простые отношения. Он устроил Дзюэри довольно выгодный брак, который не принес Маритаими ощутимой выгоды; да и едва ли брак с таким человеком, как капитан второго отряда, мог быть легким и счастливым. Но материнское сердце так просто не забывает, и Шунсуй даже немного посочувствовал Кадзуя, который вдруг поник, но глаза его продолжали жить на нездорово посеревшем лице. Взгляд зажегся какой-то буйной страстью, затаенной мукой и гневом; человек с таким взглядом был опасен и способным на многое, но Маритаими зачастую не хватало ума и решительности. Однако Кьераку все равно решил приглядывать за ним повнимательнее: если Кадзуя что-то выкинет, это может коснуться и самого Шунсуя, а его добрая матушка просто не переживет еще одного скандала. «Дзюдзу?» — подумал Кьераку, заприметив черные деревянные бусины, лежавшие на красном бархате. Какой интересный подарок. Он мог желать, как и долгой жизни, так и намекать на обратное. Шунсую не удалось рассмотреть, что за герб изображен на деревянной коробке: Маритаими закрыл крышку футляра и принялся сверлить гостей злобным взглядом. Лейтенанту пришлось поскорее отвернуться и изобразить, что он увлечен музыкой. И неплохой музыкой. Тамагику была права: эта гейша прекрасно владела музыкальным инструментом. И играла она, закрыв глаза! И ее, кажется, совсем не тревожил и ничуть не мешал сей факт. Лицо дзикаты было отстраненным, спокойным, словно у медитирующего монаха под кроном дерева Бодхи. Наверное, она играла эти песенки не в первый и даже не в сотый раз. Наконец, Кьераку почувствовал, как очередь дошла и до него. Взгляд Кадзуя кольнул его, словно нож под ребро. Не то, чтобы неожиданно, но все равно не особо много удовольствия. Когда гейша закончила играть, раздались вялые аплодисменты; Кадзуя хлопал лениво и надменно с таким видом, будто девушка играла только для него, Тамагику, сияющая, словно все похвалы предназначались ей, рукоплескала быстро и часто, а Шунсуй банально позабыл об овациях, слишком увлеченный созерцанием лица дзикаты. Едва музыка смолкла, ее безмятежное лицо начало наполняться жизнью: гейша, трепетно выдохнув, медленно открыла глаза, нежно розовея щеками под слоем пудры и белил, красные губы чуть приоткрылись, и она изящно выгнула спину, чуть запрокинув голову. Отложив инструмент, она грациозно поклонилась всем присутствующим и поднялась, аккуратно придерживая подол кимоно. Кадзуя дернулся, будто хотел встать вместе с ней; Шунсую это показалось одновременно смешным и подозрительным. — Сыграй что-нибудь еще, — вальяжно приказал Кадзуя, словно пред ним была не приглашенная артистка, а наложница. — Я бы сыграла, если бы ВЫ мне платили. А пока я отыграла, лишь на уплаченный гонорар, — мягко ответила гейша, моментально сбив всю спесь с Маритаими. Кьераку удивленно приподнял бровь. Что ж, очевидно, гейги не рада своему пребыванию здесь. Ханко поклонилась и вышла из комнаты. Тамагику, ошарашенная, энергично замотала головой, прерывисто задыхаясь. Кадзуя посмотрел ей вслед округлившимися испуганными глазами, словно сейчас юноше вынесли смертельный приговор. В следующую секунду лицо Маритаими перекосило, веко подергивалось, а рот искривился, не то в усмешке, не то в оскале. Шунсуй неловко кашлянул. Затем снова, сделав вид, что что-то застряло у него в горле. Он почти сочувствовал Кадзуя: еще секунду назад он чувствовал себя хозяином положения, как оказался повержен одной фразой, брошенной молоденькой гейшей. Возможно, если бы девушка ему не нравилась, ее отказ не ударил бы по Маритаими так сильно, что его лицо перекосило как от боли. Сдержанно покашливая, Кьераку направился к фусума, которые распахнула перед ним служанка, принесшая еще саке и закуски. Пухлощекая и улыбчивая, она шаловливо взглянула на Шунсуя из-под ресниц и вошла в комнату с подносом, на котором стояли блюда с сашими из скумбрии и тунца. Синигами проскользнул боком, чуть ли не вжавшись в дверной проем, чтобы не мешать служанке, та благодарно кивнула, стрельнув разочарованным взглядом на Тамагику, которая все еще прибывала в прострации, наконец, перестав постоянно хихикать. Закрыв за собой фусума, Кьераку огляделся по сторонам. Девушка не должна была уйти далеко, для ее блага и его спокойствия нужно было уговорить Ханко извиниться. Не то, чтобы он как-то сочувствовал Маритаими и его уязвленной гордости… Кадзуя может быть и ублюдок, но очень влиятельный. Жалко будет потом найти на одном из патрулей девичий труп в канаве. — Вот ты где, — с облегчением, свистяще выдохнул лейтенант, обнаружив строптивую гейги буквально за поворотом. Девушка пугливо вскинула глаза, но тут же спрятала взгляд за подрагивающими ресницами. Она слегка поклонилась Шунсую, не то смущенная, не то растерянная, и тихо промолвила: — Простите, господин, но мне пора уходить. Я… приглашена на другое о-дзасики, и я не могу задерживаться. — У меня и мыслей не было тебя задерживать, — усмехнулся Кьераку, с интересом рассматривая узор на вороте ее кимоно. Следом его внимание переключилось на заколки; он сорокой следил за металлическими украшениями в ее кандзаси, раскачивающихся от каждого, даже самого мимолетного поворота головы. Девушка неожиданно вцепилась дрожащими руками в рукав его черной формы и потянула в сторону энгавы. Расширив глаза, лейтенант удивился, запнулся, но удержался на ногах. Наверное, бедняжка безнадежно в него влюблена, воспылала с первой же их встречи, и, увидев сегодня среди гостей, не смогла совладать с собой. Кьераку улыбнулся. Он посмотрел назад, через плечо: по коридору шла одна из служанок. Но та даже и глазом не повела, убежала по своим делам, на второй этаж чайной. — Вы же лейтенант Кагаякаши-сама? — шепотом спросила гейша, дрожащим голосом. — Я вас узнала. — Я тоже тебя узнал, — промурлыкал в ответ Шунсуй. «Да вот только имя вспомнить не могу никак». — Благодарю вас, господин, что удостаиваете скромную гейшу своими вниманием, — девушка снова поклонилась, мелодично звякнув своими заколками, — но мне правда пора идти. У меня есть еще заказы. Девушка нетерпеливо мялась, заламывала пальцы, переступала с ноги на ногу на своих высоких окобо; вряд ли без них она достала бы Шунсую хотя бы до плеч. Но «Ханко» выглядела встревоженной, даже через чур встревожено, еще немного — и разрыдается. — Я не думаю, что Маритаими-сан сделает тебе что-то плохое, — попытался успокоить дзикату синигами, мягко взяв ее за плечи и нагнувшись, чтобы посмотреть в лицо. Плачущие женщины — это отвратительно! Такого быть не должно! — Я вернусь туда, и передам ему, что тебе очень жаль за сказанное. Что… ты очень расстроена тем, что… что… — Кьераку улыбнулся, пытаясь придумать какую-нибудь вескую причину для такой грубости. Жаль, что правда не котируется. — Твой отец приболел. — У меня нет отца, — запинаясь, ответила девушка, отводя глаза; Шунсуй заметил, что у нее дрожат губы и кончики пальцев. Бедняжка или нервничала, или была жутко напугана. Или была в гневе, что тоже нельзя было исключать. Она мягко отстранилась, сбрасывая ладони Кьераку, и поправила кимоно; заколки в ее волосах вновь мелодично запели, играя блеском в свете бумажного фонарика. — Да брось, мне не сложно помочь. Шинигами должны выручать хорошеньких девушек. — Заплатите за дополнительное время? — гейша с издевкой взглянула в глаза Кьераку и тут же опустила ресницы, но короткого пристального взгляда хватило с лихвой. Секунда, а сказал достаточно. Дескать, и чем же ты можешь мне помочь? Мне твоя помощь и даром не сдалась, болван. Как бы ты еще хуже не сделал, чем есть. Шунсую показалось, что его ударили в солнечное сплетение, одновременно пропуская через тело разряд кидо. — Нет? — снова переспросила девушка у оцепеневшего лейтенанта. — Тогда я должна вас покинуть. Не могу заставлять других моих гостей ждать, не имея на то вескую причину. Кьераку проводил уходящую майко взглядом, переваривая в голове сказанное. Проклятье! Эта девчонка либо глупая, либо через чур самонадеянная! — Погоди! — окликнул лейтенант «Ханко», догнав девушку у самого выхода для слуг. Майко застыла, придерживая подол своего кимоно, перед паланкином, не решаясь ни подняться, ни обернуться. — Ты в самом деле решила вот так просто уйти? После того, что сказала? — А почему нет? — знакомый голос быстро осадил Шунсуя. — Вечно вы со своим капитаном нос суете, куда вам не следует. — Только сейчас шинигами заметил, что из-за паланкина показался человек. Человек, которого Кьераку никак не ожидал встретить. Капитан Кэйрайтай и по совместительству лейтенант второго отряда — Фэнг Фон. — Лейтенант, — удивленно выпалил Кьераку. Отлично! Просто восхитительно! Во что он вляпался? Что, здесь замешан Онмицукидо? — Лейтенант, — кивнул Фэнг, помогая майко подняться в рикшу. — Разве вы не должны быть на о-дзасики и развлекать именинника? — Именинник без меня не заскучает, — заверил Фэнга Кьераку с сердечной улыбкой, хотя мышцы мелко покалывало от напряжения: второй офицер второго отряда был одним из самых опасных людей Готэй-13. Что ему нужно от гейши? Теперь Шунсую стало ясно, что она не просто так пришла на вечеринку. — Все равно — некрасиво оставлять его надолго: Кадзуя-сан может обидеться. Вы же знаете, какой он чувствительный, — Фэнг Фон сел в паланкин, заслоняя собой притихшую в полумраке рикши гейшу, — а дружеская поддержка ему сейчас остро необходима. — Тяжко жить на свете без друзей, — глубокомысленно промолвил Кьераку, — а без врагов — скучно. Верно? — плутовски усмехнувшись, юноша коротко поклонился Фону на прощание и вытянул шею, пытаясь увидеть гейшу, но девушка сидела тихо, как мышь, замеченная котом, и, кажется, даже не решалась дышать. Может, она боялась Фэнга? Кадзуя, по сравнению с ним все одно, что беззубый щенок против матерого волка; бедная девушка, во что они ее впутали своими интригами? — За маской друга может таиться враг, — с философским видом отозвался Фэнг; рот его растянулся в тонкой, ядовитой улыбке, при виде которой Шунсуй невольно пожалел, что безоружен. Не то, чтобы он пустил клинок в ход против капитана Кэйрайтай, но с занпакто было бы как-то спокойнее. — Не забывайте об этом, лейтенант Кьераку. Поэтому веселитесь, пока есть такая возможность.