В отпуск

      Онгар Пресытившийся слушал каджита не столько потому, что хотел, сколько от того, что другого выхода не было. Странноватый, рыжий тип с горящими, жёлтыми глазами сидел, подперев руками подбородок, за столом и пил уже вторую бутылку вина Теней. Хорошее вино. Привкус мяты, немного горечи полыни... Правда, от него Онгару казалось, что у него два подбородка, и второй, кажется, говорящий. Проклятущий каджит вскользь упомянул, что "модифицировал" вино.       Модифицировал, ага.       Теперь Онгар во-первых, ощущал лёгкость собственного существования, соскальзывающую как бы с кончика кинжала в чарующую пропасть, и падение сие бесконечно. Во-вторых, ему, конечно, было хорошо, да только шевелиться он не мог. По своей воле. В-третьих, подбородок, Обливион его забери...       Норд залихвацки стукнул ладонью по столу и взвыл:       - Да, что ж это такое деется, то, а? Как же так вышло, что вы, милорд, попали в эту передрягу? Аж на сердце больно, честное слово.       Говоря это, Онгар был уверен, что молчит, и секундами ему делалось не по себе от жгучего огня в глазах странного каджита.       - Сначала я хотел просто стащить капюшон у Серого Лиса, но он с ним не расстаётся, так что я его просто нигде не узнаю. И Ноктюрнал помогать отказалась. Говорит - так не интересно. Не приглашу её на чай с пирожными в Зедилиан теперь, - буркнул Джо`Маста, поправив на голове странный, шлем с крупными шипами, загнутыми назад, что делало его голову похожей на куда-то сильно торопящегося дикобраза... - Поэтому я нашёл неприятного типа по имени Арманд Кристоф.       - Того, что теперь вас ко мне прислал?       - Да, этого... с лицом не умудрённой жизненным опытом, гориллы, - он пощёлкал пальцами, с досадой вспоминая, - Конкурс устроил. Говорил, нужно дневник выкрасть. Я спрашиваю: он хоть интересный? Арманд мне сказал, что владелец дневника выращивает гибрид вампира и растения. Этого было достаточно, чтобы я перестал хотеть его убить. Ненадолго.       - Если вы убьёте его, милорд, то не найти вам Серого Лиса, - робко заметил Онгар и звонко икнул.       - Говорят, если долго поить этим вином человека, из него получится большой, мясной кекс, - философски изрёк Джо`Маста, остановив взгляд на своём собеседнике, и тот печально вздохнул:       - Вы же не съедите единственного скупщика краденого в Бруме? - и осёкся. Съест. Потом отмотает время назад и ещё раз съест. Или сделает так, чтобы Онгару постоянно казалось, что он рулет, которого кто-то поедает.       Страшно сделалось.       Но вот каджит моргнул, взгляд отвёл и сделался снова мирным богом безумия, насколько это возможно.       - Короче, по всему выходит, что я тебе сейчас продам всё, что украл. Там тысяч на десять будет, - говорил Джо`Маста, - Когда Арманд об этом узнает, моя встреча с Лисом будет вопросом времени. Маленького-маленького.       Онгар снова икнул:       - Сколько?       - Там обоз на улице стоит со всяким хламом. Я обчистил пиратский корабль...       Онгар медленно округлил глаза.       - ...и никого не убил. Только оставил записку, что Арманд передаёт привет, - и зловеще осклабился, - И цветочков нарисовал синеньких для колорита, - потом произнёс грозно, - Я намерен спасти императора в кратчайшие сроки, если кто не понял. И спасу. Или убью. Иногда я сомневаюсь... Но капюшон Ноктюрнал мне точно нужен. Он красивенький.       - А зачем вам императора спасать?       - Поиск смысл действий Шеогората и порождает истинное безумие, потому что это заведёт тебя в лабиринты собственной же души, - ответил величественно каджит, - Например, однажды я убил Рельмину Вереним и мне за это ничего не было. Кроме разочарования.       - А кто такая Рельмина Вереним? - убито спросил Онгар, начиная понимать, что процесс безумия почти необратим.       - Иногда она похожа на случайно сшитые вместе части тела и души. По большей части, психопатка, но с характером провидца и художника, перепутавшего кинжал с кистью. Постоянно что-то создаёт. Прямо болезнь. Заразная. Однажды мне стало интересно, я взял в руку тяжёлый стул, и, пока она говорила что-то про поэтичную природу боли, ударил её им по голове. Потом я оживил её труп, - и Джо`Маста замолчал резко, уставившись на дно стакана, а затем заговорил низким, хриплым голосом, - Я тогда ещё не был Шеогоратом. То есть, не был, вообще. А потому полагал, что её труп мне скажет, считает ли она теперь боль поэтичной. И вот, с мозгами, стекающими по её лицу, синими губами труп поведал мне, что поэзия есть, и она уродлива, ибо такой и должна быть. Она поведала мне, что любить боль и причинять её - на самом деле, одно и то же. Материя - это время, постоянное изменение, а изменение всегда сопровождается постоянным уничтожением одного для создания другого. То есть, в воздухе сейчас, друг мой, мерцают и поют маленькие частички смерти, боли и постоянной, бунтующей энтропии. И она каждую секунду наблюдает это, вдыхает, чувствует... Вот, кто такая Рельмина. Поэтому я оживил её окончательно, мы выпили, поговорили по душам и с тех пор подружились, как я сейчас с тобой, - Джо`Маста вздохнул, - Думаю, я даже немного скучаю по нашим посиделкам на холме самоубийц.       Онгар запоздало начал понимать, что ему сейчас открывается нечто страшное. С каждым словом каджита он делал крохотные шаги в ту сторону, откуда не возвращаются. Ему казалось, он открывает дверь в комнату, сотканную из бабочек, и на столе тикает метроном, перед ним виднеется вытянутое, белое, как пергамент, лицо незнакомца в чёрном фраке. Слышится игривый хохот рыжеволосой девицы. Она говорит:       - Смотри-смотри, Хаскилл! Ещё один начинает понимать шутку богов! Мне так нравятся их лица.       - Вы, как обычно, легкомысленно смотрите на вещи, герцогиня, - сурово произнёс неторопливый бас со стороны редгарда, по природе наделённого неправдоподобно голубыми глазами.       - А как ещё, скажи на милость, можно смотреть на вещи? - искренне изумилась рыжеволосая босмерка.       И громовым голосом звучит небо в душе Онгара:       - Я могу спасать миры и людей, но в равной степени это означает убивать, поэтому в жертвенности и спасении нет никакого смысла. И если Мартин таки сделает самую глупую ошибку в своей жизни, я разочаруюсь. А это значит - разозлюсь. И пришествие Дагона покажется сказкой для детей...       И небо говорило:       - Больше, больше смеющихся бабочек в душе, Онгар. Так ты научишься смеяться над собственной мукой. Смех - это ключ...       И сердце Онгара понемногу было готово разорваться. Уже скоро. Уже на грани. Последний шаг, и он взлетит огромным мотыльком в небо Дрожащих Островов, сделавшись частью безумного царства.       Всё закончилось так же внезапно, как началось.       Тусклые сумерки плохо отопленной каморки, три бутылки без этикеток на столе и пу-сто-та. Никакой босмерки под руку с высоким редгардом в тёмных, тяжёлых доспехах и печатью вечной скорби на лице. Никакой загадки. Ничего, кроме озноба и тумана похмелья.       Тяжёлая скука наложила львиные лапы на сердце, старый норд подумал: "Это что же... только снилось мне?"       Трясло от холода, было сухо во рту, подташнивало.       "Всё снилось? Блеск озарения, мука осознания, лёгкость жизни и смерти...".       За единственным, наспех заклеенным окном, выл ветер, и на пол падали полосы света ночного фонаря. Сделалось голодно и плохо от понимания, что всё продолжится дальше - повседневность, рутина, рамки норм и пустая жажда урвать свой кусочек тёплого, иллюзорного счастья, чтобы потом жалко истлеть, испариться.       Руки Онгара тряслись, он оглядывался по сторонам, как ребёнок.       - Ты идёшь или нет? - строго спросили сумерки. У сумерек были жёлтые, кошачьи глаза.       - Вечно ждать не буду. Идёшь?       Онгар встал, хватая ртом воздух. В воздухе вспыхнула карта, и на ней сверкнула пометка крестом на месте Нибенейской бухты.       - Иди и смейся, Онгар Пресытившийся. Иди и смейся...