Любовь пианиста

      Магнус всматривается в зеркало, пытаясь найти какие-либо изъяны. Не то, чтобы их не было вообще. Но мужчина предпочитает думать, что имеющиеся только подчеркивают его индивидуальность, придают мужественности, напускают шарма. И все же он не прочь лишний раз подвести глаза для драматичности взгляда и уложить волосы, соблюдая небрежную асимметрию.       На экране всплывает любимое имя. А дальше – любимое сообщение: «Я здесь». Магнус бросает быстрый взгляд на свое отражение и выходит из номера.       В вестибюле отеля все сверкает и кажется опасно скользким. В сознании всплывает образ мультяшного героя, несущего гору посуды и в момент наивысшего напряжения теряющего равновесие, разбивая все вдребезги. Только успевай уворачиваться от осколков. Магнус хмурится представшему видению. Кажется, настроение сегодняшнего вечера – меланхолия.       Но прочувствовать ее глубже не представляется возможным: он видит Алека. Тревожность уступает место радостному спокойствию, нежному умиротворению. Это магическое воздействие всегда поражает пианиста.       Александр Гидеон Лайтвуд. В черном смокинге, среди этого возмутительного угрожающего блеска вокруг, он единственное, за что хочется крепко ухватиться. Единственное настоящее во всем этом лицемерии. – Кажется, вы перепутали место. Собрание сексуальных организаторов концертов в другом отеле, а здесь – лишь сборище снобов от мира музыки, готовых задушить друг друга смычком.       Магнус примыкает к нему, целомудренно целуя в щеку. – Точно, вот же глупец! – спохватывается Алек. – Но я уже не успею на ту встречу. К тому же я слышал, что здесь есть один горячий сноб, которого нужно оценить. Не знаете, кто это? – Кажется, я что-то о нем слышал, – прищуривается пианист от удовольствия. Алек ласкает его взглядом и трогательно протягивает руку.       Пальцы тут же переплетаются, ликуя от возможности прикоснуться, ощутить томящееся тепло раскрывшейся ладони. – Я так рад, что хоть в этот раз тебе не пришлось преодолевать Атлантический океан, чтобы приехать. Переговоры прошли хорошо? – Лучше, чем я ожидал. Ребята сразу же согласились на наши условия. – И скоро Нью-Йорк встретит новых звезд венгерского инди-рока? – Да, и думаю, им будет, чем удивить. – Несомненно.       Говорят одно, а думают совсем о другом. О том, что под тонкой черной шерстью и безупречно белым хлопком. О гладкой коже, местами сухой, местами влажной. Маленьких электрических зарядах, витающих над ней. Оба это понимают и мастерски укрощают своих внутренних животных. – Прошу, сюда.       Они останавливаются у тяжелых дверей, покрытых позолотой. Алек представляет, что изнутри на них обрушится свет, ослепляющая вычурность, но все оказывается совсем не так. Роскошь затерялась где-то в полумраке, светомузыка пляшет по стенам, гости носят свои смокинги как потертые джинсы, расслабленно расхаживают по залу, словно и не являют собой выдающихся музыкантов современности. Фоном играет классика в экспериментальной аранжировке – такой вольности от них Лайтвуд не ожидал. Консерваторы оказываются взбалмошной творческой богемой. И даже плакат над сценой вместо формального приветствия гласит: «Если мы о вас не слышали десять лет, зачем вы вообще пришли?». Так встречает своих выпускников Миланская консерватория имени Джузеппе Верди.       Магнус здесь в доску свой, хоть и отрекается называться «своим». Он твердо намеревается держаться поближе к Алеку, пока они неспешно бредут в поисках своего столика. Но подступающие люди, его знакомые, то и дело бестактно встревают между ними. В какой-то момент дистанция становится внушительной, не соответствующей описанию «идти вместе». Как и другие сопровождающие выпускников лица – жены, девушки, редкие парни – Алек занимает место у столика в ожидании, когда его вторая половинка освободится.       Чуть позже почтенный седовласый профессор со сцены произнесет речь, по традиции назвав этот выпуск одним из самых «звездных» в истории консерватории, и традиционно же эти звезды соберутся на сцене, чтобы вместе исполнить знаменитые классические произведения, среди которых непременно будут композиции из опер Верди.       Магнус не любит все эти бестолковые сборища. Эти люди часть его прошлого, но не настоящего. Несмотря на то, что они многое вместе когда-то прошли, сегодня их мало что связывает. Во время учебы в консерватории Бейн был жадным до внимания, до успеха, лицемерным и нередко беспринципным нарциссом. Он уверен, что большинство из здесь присутствующих запомнило его именно в таком амплуа. И встреча с ними словно лишнее напоминание о его темной стороне. Он опять погружается в уже остывшее болото былого тщеславия.       Перед взором Алека предстает совсем другая картина. Безусловно, слова ректора соответствовали действительности. Здесь собрались инструменталисты национальных оркестров, музыканты популярных групп, и некоторые уже уважаемые профессора, которые десять лет назад решили попробовать свои силы в академической среде. Но среди них Магнус все же казался лакомым кусочком. И мужчина уверен, что это не из-за его предвзятого отношения. Он замечает это во взглядах встречающих Бейна людей, в жестах, в том, как они разговаривают и улыбаются. Каждый пытается отхватить частичку его внимания, и Магнус великодушно их одаривает. В этот момент в поток сознания уже примешиваются чувства. Алеку не привыкать с ними бороться. И все же какое удовольствие осознавать, что именно он, и никто другой, уведет мистера ослепительного пианиста в номер. – Давно не виделись, Алек! Уж ты ли это? – раздается у самого его уха, когда музыканты занимают свои места на сцене.       Лайтвуд не видел эту самодовольную улыбку много лет. Кажется, она совсем не изменилась, как и ее обладатель. – Крис! – удивляется он. – Какими судьбами? Это и твой выпуск? – Так точно. Десять лет пролетели как десять дней, – мужчина проходится по нему с ног до головы, отмечая все положительные изменения. – Мне больше интересно, как ты здесь оказался. Сопровождаешь кого? – Да, – Алек ищет на сцене Бейна. Тот уже с головой погрузился в свою партию, самоотверженно нажимая на клавиши. – Меня привел Магнус. – Ты пассия Магнуса? – восклицает музыкант. – Какой маленький мир! – Да, действительно. – И как тебе с ним? Не тяжело?       Алек начинает испытывать некое раздражение. – Ну вся эта шумиха вокруг него. Постоянное внимание прессы, назойливые поклонники...       Думаю, с этим нелегко справляться, – пожимает тот плечами. – У нас получается, – следует быстрый, и оттого, наверное, не очень убедительный, ответ. – Что же, я рад, – Крис поправляет ворот темно-синей рубашки, демонстрируя крыло феникса, восходящее к ключице. Татуировка, хорошо знакомая Лайтвуду.       Завершив выступление, импровизированный оркестр разбредается по залу. Магнус находит Алека у их столика. И не одного. – Крис? Крис Мун? – Подумать только, сам Магнус Бейн! Как поживаешь, дружище?       Его заключают в объятия. – Не могу пожаловаться. Сам-то как? – Наша группа взяла творческий перерыв, сам знаешь, как это бывает. Так что сейчас я в свободном полете. – Мне жаль. Уверен, будут еще проекты. – Конечно, – подмигивает Крис.       Пианист переводит взгляд с него на Алека. – Думаю, вас представлять уже не нужно? – Вообще-то мы были знакомы и до этого, – отвечает Мун, в полной мере наслаждаясь своим интересным положением. – Каким образом? – Что ж, правда все равно вылезла бы наружу, – поворачивается он к Лайтвуду, которому явно хотелось бы избежать этой ситуации. – У нас были отношения.       Брови пианиста взмывают вверх. – Понятно. Неожиданно, – с заминкой произносит он. – Кто бы мог предположить, что вы встретитесь вот так, верно?       Внешне в Бейне ничего не меняется, но с этого момента он определенно чуть более внимателен, чуть более готов отражать потенциальные угрозы. – Вы уже взяли себе что-нибудь выпить? – Я могу принести. Дам вам, голубкам, время пощебетать, – Крис встает из-за столика и направляется к бару. Пианист занимает его место. – Я знаю, как странно это выглядит. Не ожидал его здесь увидеть, – тараторит Алек.       Магнус поглаживает его руку. Пальцы все еще горят после игры. – Кексик, все нормально. Если между вами нет неловкости, то между нами ее тоже не должно быть. Кстати, как давно вы встречались? – Пару лет назад. – И почему разошлись?       Алек думает, как бы правильно сформулировать ответ. – Это было не самое лучшее время. У Криса были гастроли, а мы только начали устраивать концерты в Нью-Йорке. Собственно, так мы и познакомились – во время их выступления.       История поразительно знакомая. Магнус оставляет руку Алека в покое и принимает задумчивый вид. – То есть наше нынешнее положение тогда оказалось достаточным основанием для расставания? – Вообще-то мы не говорили об этом открыто. Просто стали реже видеться. – Так вы даже и не расставались? – мужчина подается вперед. – Мне не нравится, как это звучит из твоих уст. – Мне не нравится, как это звучит в принципе, Алек. – А что бы ты хотел услышать? – Не знаю, – пианист откидывается на спинку стула. Завибрировавший телефон не способствует прояснению мыслей. – Послушай, я тут обещал дать интервью местной прессе. Это также затронет имидж консерватории, так что я не смог отказать. – Ты уходишь? Сейчас? – Я буду в этом же отеле. Это не должно занять много времени. Хорошо? – Будто я могу на что-то повлиять, – фыркает Алек. – Вообще-то ты можешь пойти со мной, если хочешь. – Так, что я пропустил? – появляется Крис с подносом, на котором красуются разноцветные бокалы. – Магнус, думаю, я останусь здесь.       Бейну не нравится эта идея. Алек наедине со своим бывшим, особенно когда у них только что состоялся напряженный разговор. Но тот уже решил за себя. – Хорошо.       Магнус встает с видом оскорбленного аристократа, гордо вздернув голову. – Я скоро вернусь, – шепотом бросает он Крису, проходя мимо. Звучит как предостережение. – Нет, серьезно, что я пропустил? Вы уже успели повздорить?       Алек вздыхает. – Я только рассказал ему, что было между нами. – Он не знал? Разозлился? – Считает, что я недостаточно честен с ним. – А он с тобой?       Лайтвуд озадаченно смотрит на мужчину. – О чем ты?       Крис игриво пожимает плечами. Явно растягивает момент, вкушая интригу. – Маленькая нота на правом боку. Она все еще там?       Это единственная татуировка на теле Магнуса. Алек знает ее на вкус. – Между вами что-то было? – Скажем так: тебе не стоит чувствовать себя виноватым. Ведь Магнус, видимо, тоже не до конца искренен. – Крис, оставь эти игры. Скажи уже как есть. – Что-то мне подсказывает, что я не должен этого делать. – Если ты переживаешь за наши отношения, то не стоит. Мы сможем все уладить. – Я не сомневаюсь, что вы сможете. Но захочешь ли ты этого после – вот, что меня беспокоит. Но ради славного времени, проведенного вместе, так уж и быть.       Он расставляет бокалы по столу как гадалка, раскладывающая карты. – Уверен, что сейчас Магнус другой человек, но тогда у него постоянно подгорало, – говоря это Крис не может сдержать смешок. – Да, он определенно не был пуританином. И даже в этом зале есть несколько ребят, когда-то имевших с ним дело. Среди них и я. Думаю, нас было трое-четверо, с кем он виделся постоянно. Но знаешь, тогда нас это не особо волновало, потому что он был фееричен в постели.       Лайтвуд сглатывает на этой фразе. – Это продолжалось вплоть до выпуска. А потом он уехал, стал недосягаем, и все сошло на нет.       Слушатель уязвлен и безмолвен. – Он был ненасытен, – продолжает Крис сдавленным голосом. – Целыми днями мог кувыркаться. Иногда еле на занятия меня отпускал, – он смотрит в дальний угол, вспоминая те моменты, улыбаясь им.       Алеку так и хочется рыкнуть: «Не смей!». Но он слишком отстранен, застигнут врасплох, чтобы как-то реагировать. – В отличие от него, мне приходилось трудиться до кровавых ран, чтобы заслужить высокие оценки. А Магнус... он зарабатывал их иным образом.       Крис подмигивает ему, и Алеку становится так гадко внутри, так гнусно, до тошноты его переполняют услышанные слова. Невыносимые образы предстают перед глазами, и он не может оторваться от них, словно завороженный.       Магнус протягивает руки в постели и обнимает другого мужчину за талию. Они снова оказываются на простынях: один голый, другой – полуодетый. Руки изучают тела, словно не было всех прошлых ночей, сладостных и терпких. Время плавится между ними, уступая беззаботной молодости. А потом вдоволь насытившись, они все же отправляются по занятиям, где харизматичный профессор с чуть тронутой сединой висками неотрывно наблюдает за опоздавшим студентом. В определенные дни у студента появляются вопросы, которые он намеревается задать лично в кабинете профессора. И там, за закрытыми дверями, ответы находят вполне осязаемые очертания и понятные формулировки...       Алеку следует остановить ход мыслей, сделать хоть что-нибудь, чтобы погасить этот тошнотворный внутренний проектор, и он опрокидывает стоящий перед ним фужер с шампанским. На секунду его захлестывает физическая сенсация. Но только на секунду. А что делать с оставшимся временем?       Крис остается довольным эффектом своих слов и участливо похлопывает парня по плечу. – Вижу, ты ничего из этого не знал, приятель. Что ж, бывает. Хотя не сказать, что это все сейчас имеет значение. Все же столько воды утекло с тех пор, правда? Ты же не злишься?       Этот парень просто издевается! Разве можно такое спрашивать через минуту, как растрепал весь внутренний мир другого человека? Что Алеку теперь думать, что чувствовать? – Думаю, тебе все же не помешает бокальчик-другой чего-нибудь покрепче, – протягивают ему что-то кроваво-красное, шипучее. Ничего лучше в уме не зарождается, и новое пойло отправляется внутрь, заполняя образовавшиеся на месте былой уверенности пустоты. Алек точно не знает, когда количество алкоголя в его организме сравнивается с объемом крови. В последний раз он был так пьян, пожалуй, тоже в университете. На своем выпускном. – А теперь немного потанцуем! – вскрикивает Крис и ведет Лайтвуда на танцпол. Тот сопротивляется не очень сильно. Ведь ему действительно нужно развеяться?! Немного потрясти телом, чтобы сбросить тяжесть с души? Или он все еще не в себе? Вопросы сыплются на него градом, как и грохочущий музыкальный ритм из колонок. Никто на них не смотрит, все так же вовлечены в танец, исполняют свои ритуальные движения, отвлекают своих демонов. Отчасти он прав: за всеми здесь свой грешок, кто борется с ним, а кто им наслаждается. Но он просчитался, посчитав себя невидимым. зритель у них все же был. Самый небезразличный, и оттого самый суровый.       Крис тем временем видит его прекрасно, хоть и не выдает этого. Пару раз его рука оказывается на шее Алека. Он делает это как жест поддержки, усыпляя бдительность партнера. Тот даже не замечает, когда чужое бедро поддается вперед, едва проезжая по ширинке. Крис расценивает это как полную готовность. В момент, когда музыка замедляется, он вплотную настигает лицо Алека своим. Алкоголь тем временем играет свою злую шутку, подставляя перед Лайтвудом другие миндалевидные глаза. При дневном свете они выглядели бы совершенно отличными друг от друга, но черт бы побрал эту разъедающую пространство черноту, когда все вокруг сливается и кажется не тем, чем является. Одномоментно эти неправильные глаза получают всю его боль и любовь. На растерзание.       Поцелуй получается горче и жестче, чем задумывался. Но таковой была и обстановка. Магнус так не целуется. Как бы резко он ни проникал, он всегда оставлял сладкое послевкусие. Как бы сильно не надавливал, он делал это мягко. Осознание приходит первым, а глаза предательски медлят. Алек наконец отлепляет их и видит... Магнуса. Ощущение обмануло его? Он целовал Магнуса? Мужчина хмурится, силясь понять, какое чувство его подвело. Но тут он замечает расшаркивающийся силуэт Криса чуть поодаль. Он злобно что-то изрыгает, но слова растворяются в многослойном шуме. Его левая рука прижимается к скуле, а лицо выражает боль. «Магнус, что ты наделал?»       Алек неловко взмахивает вперед рукой, но ловит лишь воздух. Внутри все срывается вниз. Что же он натворил?! Он лишается невидимой опоры, медленно уходит набекрень как потерпевший крушение корабль. Но физически он стоит неподвижно, слишком тяжелым вдруг стало тело. Из мысленного падения его вытягивает Магнус, дергает на себя и не особо церемонясь волочит в сторону дверей. Из-за очереди перед лифтом, они поднимаются на три этажа по лестнице. Вся эта беготня сказывается не лучшим образом на самочувствии Лайтвуда. В недрах начинает верно бурлить тошнота.       Пианист проводит карточкой по электронному замку и рывком заводит Алека в номер. Его грубо толкают на кровать, он бьется головой о ветвистое деревянное изголовье и тихо шипит, но ничего не произносит. Магнус тоже – так он выражает свою ярость. Обычно он бы тут же подхватил его и начал щебетать, суетиться вокруг. Хотя, если подумать, обычно они бы вообще не дошли до такой ситуации.       Бейн смотрит на него испепеляюще, с такой горечью и обидой, что Алеку просто ничего уже не надо. Ничего. Но чтобы только он так не смотрел.       Магнус расстегивает верхние пуговицы рубашки. Он делает это рвано, злобно, и Алеку на миг кажется, что его сейчас изнасилуют. Ох, как же жалок он сам для себя сейчас, допуская такую мысль. И, конечно, ничего не происходит. Пианист грузно опускается на кресло около кровати, подпирая ладонями голову. Лайтвуд слышит глубокие вдохи. Не свои. Пришло время что-то сказать. Хоть слово. – Я идиот, Магнус.       Где-то в дальнем конце коридора громыхает лифт. – Я напился. Я, я идиот, слышишь? Мне не следовало... – Магнус вздрагивает, будто ему физически больно от продолжения фразы. – Ничего... – Алек осекается. – Я потерял контроль над собой. Я хотел поговорить с тобой, но... – Ты не искал меня. Это я тебя нашел. Целующимся с другим! – выкрикивает последнее Бейн. – С Крисом!       Он вытягивается от напряжения в полный рост и весь словно пульсирует. – Признайся, Александр, ты все еще не забыл его?       Остатки алкоголя мигом покидают мужчину на кровати. Услышанное кажется ему невероятным. – Магнус, что ты сказал? – У тебя что-то есть к нему, да? Ведь вы, оказывается, даже не расстались как надо. Просто свели общению к минимуму. Откуда мне знать, что ты таил в себе к нему? – Это бред! Худший бред на свете, Магнус! – О, да? И целовать его внизу тоже было бредом? Почему его, Алек? Почему не кого-нибудь другого? Хмм, например, того, с кем ты пришел на вечер? – Магнус, послушай! – И вообще, странное совпадение. У тебя что фетиш какой? На азиатов? Или лучше – на азиатов-музыкантов? Если так, то таких полно, знаешь? Можешь найти себе на любой вкус. Если хочешь, не одного. А меня можешь больше не беспок...       Воздух сотрясает звонкая пощечина. Магнус от удивления не находит, что сказать. Тем временем, приходит черед Алека толкать его на кровать. Пианист не собирается легко сдаваться, но мужчина удерживает его, и оказывается сильнее. Он крепко цепляется ладонями за запястья, и седлает непокорные бедра. Где-то из глубины пиджака раздается характерный треск рвущейся ткани. Магнус свирепствует, вздувает ноздри и часто дышит. – Я не шучу, отпусти меня!       Он делает еще пару скачков с места, но безуспешно. – Чтобы потерять тебя навсегда – не дождешься! – Александр! – Магнус, я был зол!       Алек вжимает его сильнее. Настолько, насколько возможно. – Он рассказал мне, что были между вами. Каким был ты во время учебы. Ты ничего из этого мне не рассказывал, Магнус. Ничего!       Пианист замечает, какими огромными стали глаза Алека. Словно небо перевернулось. Его хватка ослабевает.       Лайтвуд опускается к его уху. – Ты был еще тот потаскун, правда? – шепот прорезает слух. – Замолчи! – Неприятно это слышать? – Алек опускается ниже, к шее, и оставляет легкий шипящий укус. – Мне тоже, – он возвращается к уху и задевает его язычком. – Особенно, потому что я узнал это не от тебя.       Магнус в отчаянии, так как не может сосредоточиться ни на одном из испытываемых чувств: злость смешивается со стыдом, стыд переходит в возбуждение, возбуждение развеивается новым вихрем злобы. – И что было бы, узнай ты от меня? Ты бы все равно меня бросил, да? Такая мысль посещала тебя сегодня? – Была бы правда, Магнус. Не важно какая, но правда! И нет, я не думал тебя бросать. Я просто испугался. Испугался, что не знаю тебя. – Ты знаешь меня, – отрезает пианист. – Лучше, чем кто-либо здесь. И в целом, везде. Ты знаешь меня настоящего. – Но я также хочу знать тебя прошлого! Пусть и не самого блестящего, не самого знаменитого, но главное – тебя, – Алек осыпает его шею поцелуями, маленькими, такими слабыми, что, непонятно почему, от этого щемит сердце. – Я не хотел тебе рассказывать. Я думал, что имею право на это.       Магнус не пытается ответить на ласки, не ищет его губ своими, не думает прикасаться. Сердце Алека дает трещину. – Может быть, пока я и твое прошлое существовали в разных измерениях, у тебя было такое право. Но сейчас мы все столкнулись в одной точке, – Лайтвуд посасывает его ключицу. – С этого момента и до прихода к нему, ты должен был мне открыться. Как ты мог ожидать, что, окруженный твоим прошлым, я останусь в неведении?       Неясно как, но рубашка Магнуса оказывается расстегнутой нараспашку. Почему-то он не помнил, умел ли Алек это делать без рук. И тот, безусловно, говорил здравые вещи, но пианист не хотел и не мог его слушать. Он только чувствовал, как облизывание сосков прошибает его по судорожным нервам. Его уже не держат за руки, Алек отдает себя полностью другому делу. Опускаясь ниже, оставляя посевы поцелуев, укусов, он останавливается у пупка и вылизывает его. Так глубоко, что Магнус думает, в нем открылась рана. В конце концов, это невозможно, чтобы так больно и так приятно! Обеими руками Лайтвуд забирается в штаны и уже вовсю хозяйничает. Как же хотелось проучить мерзавца, но также доставить ему наивысшее удовольствие. Он принимается обрабатывать Магнуса спереди и сзади. Как только он втискивается в ложбинку, сверху слышится хлипкий вдох. Вторая рука уже накручивает член, силясь обуздать его нарастающую массу. – Хорошо, я сглупил. Я был беспечным, думая, что мы не затронем тему моего прошлого. Я действительно пытался, что-то утаить от тебя. Но ты ведь тоже мне не все поведал.       Алек заметно усиливает нажим, ускоряется в действиях. Магнус думает, что его пытаются сбить с толку. – Я не знал, как звали твоего парня, как вы расстались. И ты целовался с ним у меня на глазах! А теперь еще я в этом оказываюсь виноват? – Черт тебя дери, Магнус! – Алек добавляет еще два пальца, и пианист просто замолкает. Едва может дышать. Весь мир превращается в одну чувственную бездну. – Веришь или нет, но тогда я представлял, что целовал тебя. Да, ты связался с идиотом, у которого напрочь отсутствует сопротивляемость алкоголю! – он вынимает пальцы, которые уже успели нащупать трепетные точки. – Но я целую только тебя!       Магнус чувствует его внутри себя, чувствует, как он наполняется Алеком. Он мечтал об этом. У этого наслаждения нет предела. Есть только начало, конец, и новое начало. Член проникает в него с напором, и Бейн почти готов назвать себя мазохистом. Он хочет, чтобы его целовали. Чтобы это делал только его Александр. Он прикусывает губу, поднимая голову с постели, и тут же соединяется с заалевшими и распухшими от ублажения губами. Александр теперь везде: сверху и снизу, спереди и сзади. Магнусу думает, что так должно быть всегда.       Наутро они находят себя все еще в объятиях друг друга. Обычно самое естественное для них место в этот раз стало алтарем, куда они пришли за искуплением. Они оказались так близки к потере, и теперь с трудом могли выпустить друг друга. До глубокой ночи любовники зализывали раны, просили прощения, искали утешение и находили его. Жизнь вне этого номера мало их интересовала.       Магнус лежит на груди Алека, когда длинные пальцы проходят вверх-вниз по его плечу. До завтрака еще есть время, хотя вероятно, они его пропустят. – Магнус, я хочу знать. – Ну, слушай, – пианист садится на кровати, подпираясь рукой в полуобороте. – Мы были кучкой эксцентричных, самовлюбленных выскочек, рвались в артисты, жили и питались лишь творчеством. Долгие ночные репетиции, алкоголь и травка, все со всеми спали, и никого это не заботило. У меня также была интимная связь с профессором. Это не было сексом за оценки. Скорее, я гнался за знаниями, опытом, которым тогда был обделен. Естественно, это было незаконно. У него была семья, а со мной он виделся лишь в консерватории и изредка за ее пределами. Крис знал об этом, как и некоторые другие ребята. Они могли и сдать, но предпочитали молчать. Думаю, эта секретность их даже заводила, – монотонно заключает Бейн. Он бросает обеспокоенный взгляд на Алека, но тот его не отражает. – Не люблю, когда ты молчишь. О чем задумался?       Голубые глаза обводят потолок. – Тебя никогда не посещало это абсурдное желание знать о человеке все? Я имею в виду, это же невозможно... Всегда будут какие-то пробелы, белые пятна. Но я не хочу оставлять попыток узнать тебя ближе. Хочу, чтобы мы были открыты друг перед другом. Мы ведь можем это сделать, да?       Алек смотрит на него с таким ясным светом, наивной надеждой в глазах. Магнус подползает и целует его в переносицу. – Ты всегда открываешь во мне что-то новое, Александр. С тобой я возвращаюсь к самому себе. И я надеюсь, что смогу быть тебе хоть вполовину таким же полезным в этой жизни.       Прозвучало почти как предложение. Магнус и сам этого не осознал, пока не произнес. Нет, еще слишком рано. Да и как? Разве он планировал? Знак вопроса отпечатывается на его лице жирным мазком. – Как ты смотришь на то, чтобы заказать завтрак в номер? – пытается развеять его замешательство Алек. – Да! Хорошая идея, – выскакивает Бейн и начинает искать меню.       А одна непрошеная фраза все продолжает висеть в воздухе, пока не развеивается запахом свежесваренного кофе и утренней выпечки.       «Насколько рано?»