XI
После небольшого перерыва, в ходе которого техники проверили камеры и объявили, что всё в абсолютном порядке, а сбой, вероятно, был вызван помехами беспроводной сети — что-то там с трансляцией (или проще: наша двадцатилетней давности техника; или ещё проще: пятнадцатая группа) — я снова убрал материалы по «Библии», и мы продолжили разговор. У меня в кармане притаился диктофон. Только теперь я говорил с Лукасом Уильямсом. Не с 15624, не с Атратусом — с Лукасом. И этот Лукас оказался, в общем, симпатичным парнем. Сперва он нервничал. Заикался. Ломал пальцы, то и дело поднимая руку к губам, не находя на привычном месте колечек пирсинга — так несколько раз. Потом начал говорить свободнее. Я обращался к нему, как к «Лукасу», задавал наводящие вопросы. Он отвечал, как умел, хватаясь за мои реплики, как утопающий за соломинку. Он хотел помочь. Убийство Магды и Зои — приёмной матери и сестры — оставило его глубоко потрясённым, поскольку это была его единственная семья, единственные люди, для которых он что-то значил, которые заботились о нём, любили его. Он не понимает, как и почему всё произошло. Помнит только, что яркий отблеск солнца за спиной Магды, когда он повернулся, а она что-то кричала ему с балкона и махала рукой, вдруг превратился в чёрную воронку, а после этого была только груда падающего кирпича и два окровавленных тела. До этого дня Лукас никому не говорил о происшествии. Даже Эрику. Ему казалось, что не говорил. Не должен был. Лукаса затрясло, но он сдержался. По поводу остальных ста двадцати четырёх, как я понял, он имел не больше представления. Но в этом случае сыграл шок от смерти Магды и Зои. Лукас не помнил, куда он шёл, помнил только, что ему хотелось уйти подальше, что он, в итоге, оказался на площади, в самом центре инсталляции «Зеркальный лабиринт», словно его туда засасывало, и как тьма нахлынула со всех сторон, как звенело, разбиваясь, стекло, как крутился вихрь, в то время, как он стоял, по самому центру, в столбе недвижимого воздуха. Это было по-своему красиво. Насчёт Ричи — Лукас был уверен, что встречался с ним, но где и когда, объяснить не мог. «Может быть, во сне?» — нерешительно предположил он. Может быть. Всё может быть. А уж в середине XXII века тем более. Лукас считал себя одержимым. Я объяснил ему, что это не одержимость. Что это пси-фактор. От древнегреческого Ψυχή — «душа», «дыхание». Он же «П-способность». Что у представителей его группы (всего известно сорок шесть за последние сто с лишним лет, с тех пор, как были произведены первые изыскания по теме, информация по двадцати четырём из них находится здесь, в ЦПИ ССША) пси-фактор отличается от представителей иных групп. Что люди, подобные ему, транслируют регистрируемую только специальными приборами волну (№15 в его случае). И могут, соответственно, улавливать подобную волну тоже. Что шестнадцать лет назад в Балтиморе была зарегистрирована самая большая группа представителей его типа, восемь детей возраста восьми лет, также читающих странные стихи. О том, что они не продержались и года, я не упомянул. Мне хотелось бы, чтобы Лукас добровольно пошёл на сотрудничество. Я постарался внушить ему мысль, что он должен попытаться описать то, что происходит внутри него — ради науки, ради будущего. На самом деле, я думал о словах Эрика по поводу кроликов. Я не затрагивал бесед Лукаса с Эриком. Он сам расскажет мне об этом когда-нибудь. Мы закончили встречу около двух часов дня, оба уставшие, но Лукас при этом выглядел менее диким, чем в начале. А вот я ощущал себя, как выжатый лимон. Моя голова распухла от информации и собственных мыслей. Вот так вот — после каникул с места в карьер, никакого тебе плавного перехода. Будь готов — всегда готов. Солдат на поле боя. Я передал диктофон Дане, дотащился до своего кабинета и плюхнулся в кресло, запустив руки в волосы и невидяще скользя взглядом по поверхности стола. Под черепной коробкой потихоньку начинала пульсировать боль. Доигрался, мать твою, начальничек… Ладно. Что мы имеем? Мы имеем три разных личности. Это Лукас Уильямс, семнадцати лет, со своими мыслями и увлечениями. 15624, близкий к кататонии. Атратус, неведомая хрень, паразитирующая на пятнадцатой разновидности пси-фактора. Либо использующая эту волну. Либо являющаяся причиной этой волны…чёртов «альфа-минус». С кем из них разговаривал Эрик? Почему-то, думается мне, что не с Лукасом. Почему-то, думается мне, Лукас Эрика вообще не интересовал. Особенно, если речь шла о зеркалах. Атратус и зеркала. Трансляция. Канонизированный великомученик. Собственно, что мы знаем о представителях группы до 2024 года?.. Правильно, ничего. Потому что никаких исследований Кулакова/Марвари в то время ещё не было. Что мы знаем о представителях после 2024 года? Тоже негусто. Пожалуй, только то, что дольше семнадцати лет пока ещё никто не протягивал. Сколько там было Ричи Эдвардсу, когда он исчез? Двадцать семь. Мда… Если он, конечно, ещё и умер. А если только исчез?.. Мне начало казаться, что моя голова превратилась в каталожный шкаф с огромным количеством маленьких выдвижных ящичков, и эти ящички выплёвывают всё новые и новые карточки мыслей. Осади коней, Пирс. Это не твоя забота. Этим занимаются учёные: Наблюдающие, психологи, медики, программисты и, возможно, взломщики. А не кинутый своим нордическим любовником восстанавливающий нервы Пирс Грей… болтающий с демонами. Я очнулся от стука в дверь. Выпрямился в кресле. В кабинет проскользнул солнцеподобный Жаров. — Ну? Ваши впечатления? — Это… феноменально, майор! — Жаров присел на краешек стола, немного сутулясь и поглядывая на меня по привычке сбоку. По лицу его блуждала улыбка. — Вам удалось его разговорить на раз-два! — Спасибо Эрику, — саркастически пробормотал я. И пояснил: — Европейская методика… «Методика», заключающаяся в том, что Пирс Грей разозлился?.. Собственная шутка меня не развеселила, но я всё же мрачно усмехнулся. Ещё я подумал, с чего бы это Жаров почти всегда обращается ко мне просто по фамилии, и почему это я вообще разрешаю ему вот так вот фамильярничать… и сидеть на столе… очередная жертва обаяния? Соберись... — Что вы себе позволяете, Жаров? Возьмите стул… Наблюдающий, мгновенно порозовев и, словно бы опомнившись, слез со стола и устроился таким же образом — на самом краешке — пододвинутого стула. Так-то лучше. — Была ещё часть беседы, Жаров. Она не сохранилась на камерах, но Дана должна была записать. Часть личностного пространства 15624 занята неким «Атратусом». Подумайте над этой проблемой. Поищите в ТА. Вдруг что есть. (Потому что у меня ломается мозг.) Жаров кинул один из своих острых взглядов исподлобья. Любопытное сочетание. Взлохмаченные вихры, эта поза — и пронзительные глаза. Ага, давай, Пирс, ещё чего заметишь по привычке… — Свободны… и… дело будем вести мы с Даной. Вы можете заниматься Химерами. — Жаров кивнул, всё ещё розовея, поднялся, вышел из комнаты. Понял, что не стоит меня такого пока что трогать. Трогать, Пирс? Аааа, заткнись… Я просмотрел список дел. Вздохнул. Решил для начала сходить пообедать, а затем приниматься за прочее. И не думать о том, как это было каких-то полгода назад. Потому что из Европы на мою шифровку пришёл всё тот же ответ: «Герр Ланге недоступен».XII
Вечером, вернувшись домой, я чувствовал себя не просто выжатым лимоном, а высушенной коркой этого лимона. Ещё пара таких дней, и можно будет обратно в «Клёны» возвращаться… В кармане брюк обнаружилась на автомате, видимо, засунутая туда мемо-карта. Я решил, всё-таки, ещё раз прослушать музыку. Было в ней что-то. Прилёг на диван, вставил карту в плеер, надел наушники и нажал на кнопку пуска. И сперва ничего не понял — но только первые несколько мгновений, поскольку дальше оставалось либо верить собственным ушам, либо убеждать себя в том, что у меня слуховые галлюцинации. Поскольку я услышал голос, и этот голос был голосом Эрика. Я снял наушники. Надел их. Эрик пропал и возник снова. Он говорил, как всегда, неторопливо и спокойно. Сначала я подумал, что это записи его бесед с 15624, но нет. Это было послание. Мне. — Пирс, друг мой, ты, наверное, уже весь Центр поднял на уши, разыскивая записи бесед. Может быть, даже в Европу звонил, а? — Эрик усмехнулся. — Открою тебе маленький секрет: они у меня. Но носитель, так сказать, не электронный, хоть и физический. Поверь, просто так скопировать его на мемо-карту не получится… скажи мне, Пирс, ты уже разговаривал с маленьким демонёнком? С 15624? — Да, — прежде чем подумать, ответил я в пустоту комнаты. — И как он тебе? Милый мальчик, не так ли? Я не очень сильно удивился, когда увидел рядом Эрика. Эрик стоял, улыбался и смотрел на меня. Потом опустился на пол, по-турецки скрестив ноги. Я закрыл глаза и с силой нажал на глазные яблоки. Открыл. Эрик разъехался помехами, но быстро собрался снова. Ага. Значит, не только аудио, но и видео. — Видел, что он умеет, а, Пирс? Очень талантливый мальчик… — Эрик, — устало сказал я. — Если уж ты ушёл, то уйди, будь другом! Я как-нибудь сам разберусь с Лукасом и со всей этой параноидальной хернёй… — Разберёшься? Уверен? Что-то вид у тебя не особенно бодрый… — Это просто трудный день… — Затем я не удержался и рявкнул: — Тебе хорошо рассуждать, свалил всё, что только можно, на мои плечи, и был таков! Кстати, где ты? Эрик заулыбался ещё шире. — Намного ближе, чем ты можешь подумать, Пирс. Намного ближе. Пиксели взорвались, мельтеша, перед глазами. Я выключил запись. Отдышался. Включил снова. Но там уже раздавались первые аккорды, кажется, «Revol». Проснулся глубокой ночью, всё ещё лёжа на диване, одетый, в ботинках, со сползшими наушниками. И совершенно безо всякого понятия о том, когда, собственно, я успел заснуть. Я ещё погонял карту туда-сюда, но Эрика не было.XIII
В пятницу я чувствовал себя почти удовлетворённым — если бы только к концу дня снова не валился с ног от усталости. Ещё и тренировки. Но это ладно. Это временно. Пройдёт. Дайте мне время — и я снова взойду в зените и засияю, как мне и положено. Однако многое сделано, и главным личным достижением я, конечно же, считал Лукаса. Я уже понял, что с 15624 просто невозможно избежать нарушения протоколов. Часть аппаратуры бодро шла помехами от одного только его присутствия. Я даже понял, в основном, причину почти трёхмесячного «дуракаваляния»: к 15624 действительно было трудно подступиться. И судя по нашей долгой пятничной беседе, Эрик с ним особо не нежничал. Я всё-таки включил «Святую Библию» для Лукаса, наблюдая за его реакцией, но чувство было такое, будто бы я стал свидетелем вивисекции. На первом же треке глаза его почернели, а изо рта полилась тьма: Атратус. Мы были в небольшой камере этажа минус один, без зеркал, без камер, без стола или стульев, оба сидели на полу. Я тут же выключил плеер и успел подхватить падающее тело. Через несколько секунд Лукас пришёл в себя. Он сказал, что не слышал музыки, но видел картинки и настойчиво просил включить дальше, чтобы он «смог оглядеться и понять, что происходит». Какие, к чертям, после этого протоколы?!.. Единственное, что меня останавливало — это мысль о том, что, действуя вот так вслепую, я рискую потерять единственного представителя пятнадцатой… и единственную возможность исследовать феномен. Но чем я занимаюсь сейчас, как не исследованием? Я решил нарушить такое количество правил, которое потребуется. Если мы получим возможность использовать подобную силу… повторится ли ситуация 2069 года?.. а если повторится — то, возможно, у нас найдётся, чем ответить? Что удивительного, что Североевропейское Содружество прислало Эрика ради этих же целей… Если только он уже не уехал с донесением «непригоден». Я снова нажал кнопку «пуск». Потом Лукас рассказывал. Что он не мог рассказать — то рисовал. Звуковые волны в сочетании с пси-фактором дали интереснейший результат. Пространство, которое он описывал, по его словам, лежало совсем рядом с нашим. Попасть туда можно было и через зеркала, но там поджидала «та баба». Переход через музыку был более чистым. В какой-то момент мне начало казаться, что я нахожусь в психиатрической больнице и слушаю бред сумасшедшего, только этот бред обладал логикой и фактическим подтверждениями. — Как ты говоришь? — Вот так. Вот тут центр. А здесь — промежуточная зона… — А что насчёт Атратуса? — Что? — Ты знаешь Атратуса? Это тьма… — …тьма, которую я чувствую… да, я знаю это… — Взгляд на мгновение остановился, расфокусировавшись. — Он есть на этой схеме? — Он здесь… — Лукас выделил жирной линией границы схемы. — А вот тут мы встретились с Ричи в первый раз, и он сказал, что передаёт послание… — Таким образом, Лукас — не одержимый, а, скорее, сильный медиум. Сила, которая проходит через него — это не то, чтобы его сила. Он не может толком её контролировать. Если бы смог — это был бы другой разговор… — Феноменально… — Жаров склонился над рисунками, кусая пальцы и явно не замечая этого. Дана, бледная, но решительная, делала пометки. — Феноменально — это мягко сказано. Есть ещё кое-что. Когда говорит Атратус, Лукаса при этом нет. А у меня сильные подозрения, что Ланге каким-то образом вышел именно на Атратуса. Возможно, спровоцировал. — «…и это очень на него похоже», добавил я про себя. — Я не знаю, какую информацию он получил от него. Но, по-видимому, он посчитал, что этой информации достаточно. — Достаточно для чего? — спросила Дана, а Жаров, отвлёкшись на мгновение, тряхнул упавшей на глаза чёлкой, стрельнул ярким глазом. — Достаточно для Североевропейских планов. Или для его личных планов. Я не знаю. Эрик… Ланге ничего не делает просто так. И если он что-то делает, то доводит это до конца. Стало быть, ему показалось, что информации достаточно. Единственное, что меня смущает — это отсутствие каких-либо распоряжений относительно Лукаса из гауптштадта. Мы просидели почти до девяти вечера. В субботу рабочий день начинается в одиннадцать, а это значит, что у меня было несколько лишних часов на сон. Рабочее авто ЦПИ вёл Жаров. Я нарушал правила весь день, и выдал ему специальное разрешение уже почти на автомате. Детройт вздымался тьмой по обе стороны дороги, словно колышущиеся тёмные волны; фары высвечивали временами отблески чьих-то глаз, один раз довольно большая стая собак — около двадцати — увязалась за автомобилем, тявкая на разные голоса и безуспешно пытаясь его догнать. В приоткрытое окошко врывался холодный воздух. Небо над нами заволокла неопределённая хмарь, впереди отсвечивающая красноватым, там, где центр. На этот раз меня отвезли первым. Я знал, что Жаров и Вайсман живут на одной улице. — Только, ради всего святого, Жаров, упакуйте авто в гараж. За счёт Центра. Нам ещё вандализма на хватало. Жаров неловко улыбнулся, быстро пожал руку сухими горячими пальцами, напоследок послал очередную стрелу взгляда. Стоя на крыльце и глядя вслед удаляющимся сигнальным фарам, я не выдержал и ухмыльнулся. Если бы не всем известные отношения Жарова с Даной, я, может быть… ладно, Пирс, хватит с тебя служебных романов. Но мысли о Жарове внезапно согрели меня этой холодной ночью, и спал я на удивление хорошо.