XIV
Проснувшись субботним утром, я вдруг вспомнил о сентябрьском постановлении насчёт двух выходных дней. Надо же, как вчера из головы вылетело… но отдохнуть не помешает, это точно. Дома оставаться не хотелось, и я решил всё-таки съездить на Вестландский рынок. Воспользовался для этой цели бесплатным субботним автобусом. Бабки с сумками-каталками составляли девяносто процентов пассажиров в это время суток: едут закупаться на ближайшую неделю. Я любил рынок не из-за дешивизны, а потому, что это было по-своему уникальное место. Там можно было достать практически всё — от пожжённых материнских плат и запчастей для комнатных вентиляторов до одежды секонд-хэнд и раннего салата. Но я-то ехал за лосятиной. Коннелли уже стоял за своим лотком, а на лотке лежали куски мяса. Огромная лосиная голова слепо глядела из центра этого варварского алтаря, словно старый патриарх, увенчанный деревянной короной гигантских рогов. Коннелли улыбнулся щербато, шрамы вокруг глаза сжались в звезду с неровными лучиками. — За мясом? — За мясом. — Давненько тебя было не видно. Я уже думал, что помер, никак. — Коннелли хохотнул, проглотил смешок. Карие звериные глаза смотрели зорко. — Не помер… хотя был близко к тому. — Смотри, погоришь со своими психами. — Коннелли никогда особо не вникал в смысл слова «паранормальный», но его интуиция была абсолютно того же свойства. Я выбрал хороший ломоть, и Коннелли, завернув его в несколько слоёв газет, положил в пакет. — Давай, охотник, не пались там, — сказал он на прощание и прихлопнул меня по руке своей заскорузлой лапой. Обратно я вернулся на том же прямом, курсирующем по Джой-роуд автобусе, который доезжал до семинарии. С пакетом, скрывающим сочащийся кровью кусок мяса внутри, я чувствовал себя возвращающимся с дикой охоты. Дойдя до Савери-роуд, я увидел синий автомобиль Центра и ускорил шаг. Может быть, я всё-таки ошибся, и сегодня вовсе не выходной? Может быть, что-то стряслось? На крыльце, опираясь о покрытые чешуёй белой краски перильца, стоял высокий и нескладный Жаров — эту фигуру и этот ярко-рыжий ореол нельзя было перепутать ни с чем. Мне подумалось, что ему подошли бы крылья, большие, светло-карие, с золотинками. Он и стоял так, как будто крылья действительно были — чуть сгорбившись, словно под грузом невидимых перьев. Жаров смотрел в сторону Джой-роуд, а я возвращался со стороны бульвара Чикаго, так что меня он заметил только тогда, когда я уже поднялся по ступенькам. И, конечно, опять пошёл розовыми пятнами. — Здравствуйте, Жаров, что-то случилось? — Эээ… здравствуйте, майор, да, собственно… всё в порядке, просто… Жаров отчаянно розовел. Я улыбнулся. Подумал о стейке. Подумал о том, что кусок действительно большой, и неплохо было бы его с кем-нибудь разделить. — Просто понедельник у нас начинается в субботу, так? Рабочие вопросы не дают покоя? Заходите. Я как раз собирался готовить обед. — Я бы не хотел мешать… — Вы уже помешали, Жаров… да заходите же. Не зря же вы меня прождали… сколько, кстати, ждали? — Да я приехал около десяти… — Ну, вот видите. Почти два часа, а теперь не хотите «мешать»… Во время разговора мы прошли в прихожую и на кухню, где я вывалил мясо на стол. Жарова передёрнуло. — Что такое? Не любите лосятину? — Признаться, не доводилось пробовать. — Значит, попробуете. Кстати, вы как предпочитаете? Покровавей или попрожаристей? — Наверное, прожаренный будет лучше. — Ну что ж, вы гость. Я занялся жаркой, радуясь, что у меня есть нехилый такой опыт в приготовлении мяса. «Мужчина должен уметь делать на кухне три вещи — жарить мясо, варить кофе и заниматься сексом». Всё это мы успели попрактиковать в своё время с Эриком. — Всё-таки, Жаров… — Можно называть меня по имени. — Ммм… вы правы, возможно… раз уж мы неофициально… итак, всё-таки, Семён, что же вас привело ко мне сегодня? Почему не позвонили? — Сковорода-гриль с маслом уже разогрелась, и я начал выкладывать обсушенные бумажными полотенцами куски на поверхность. Оставшиеся были отправлены в морозилку. Замороженное мясо — не так хорошо, как свежее, но, всё-таки, мясо. Я покосился на Жарова и добавил: — Можете называть меня Пирсом. Но только здесь. — Я… — смутился Жаров, — не мог позвонить, потому что не знал вашего номера… честно говоря, я не подумал об этом… И мне показалось, что проще будет приехать. — Собирались отвезти меня в Центр? Выходной же. — Мне казалось, что если я поговорю с вами, то, может быть, вы разрешите мне работать по субботам… — Так вы работать собирались? — Я перевернул мясо. — Я много упустил в работе с Химерами, мне хотелось наверстать… — Бросьте, Семён. Мне тоже хотелось бы проводить больше времени в Центре, но вы прекрасно знаете, почему этого нельзя делать. Нервные клетки не восстанавливаются. Надо себя беречь. — Я невесело хмыкнул, вспомнив о том, что причиной постановления о двух выходных днях явился, в какой-то мере, сам. — Но ведь… у Химер нет выходных… для них один день переходит в другой, и… — Семён. — Я оторвался от готовки, выключил плиту. — Если вы считаете, что я, когда прихожу домой, просто выключаю мозги и не думаю обо всём том, что происходит — вы глубоко ошибаетесь. Жаров закусил губу. Я достал петрушку, вымыл её и мелко нарезал. Простые движения, простые действия — вот то, что действительно может успокаивать. Достал тарелки, вилки и ножи. Выложил мясо. Посыпал его петрушкой. — Солить по вкусу, — прокомментировал я. Жаров заметался в поисках раковины — вымыть руки. Мы сели за стол. — Чёрт… — Я уже приготовился достать бокалы, но вспомнил, что спиртное мне противопоказано. И всё-таки спросил: — Хотите вина? — Спасибо, нет, я днём не употребляю… Ладно, хоть не обидно будет. Хотя мясо без красного — это несерьёзно. Мы принялись орудовать ножами и вилками. — Я могу сварить кофе, — почему-то сказал я. — Кофе — это очень хорошо, — согласился Семён. — Кофе будет чёрный. — Я люблю чёрный кофе. Яркий глаз стрельнул из-под чёлки. Я неожиданно расслабился. Приехал поговорить о Химерах, ага. Мясо — есть, кофе — будет, что там дальше по списку?.. Ничего не было. Мы сидели на диване в гостиной. Семён размахивал руками, как мельница, поясняя свои теории относительно Химер, и едва не сбивая каждый раз чашку с кофейной гущей на дне, оставленную на журнальном столике. Кофеин на Жарова действовал похлеще спиртного. Я уже давно не вникал в суть разговора, автоматически кивая в нужных, как мне мнилось, местах. Химеры меня не особо интересовали. В окрестностях Детройта вообще чего только не водилось. И всё-таки странное это было явление. Может быть, так принято в России? Приходить к начальству просто так, обедать с ним, разговаривать, как… с другом? Может быть, их хвалёная демократия как раз такого свойства? Я отмечал, как Семён сдувает падающие на глаза огненные пряди, как длинные пальцы его взлетают, как у пианиста, прищёлкивают, неожиданно сплетаются друг с другом, как горят его глаза и розовеют щёки. Последний мой раз был с Эриком, накануне катастрофы. Я невольно загляделся на губы Семёна, губы ангела, андрогинные, всё ещё покрытые тонкой плёнкой кофе. Нет, её не было видно. Но я бы, несомненно, ощутил её на вкус. Вкус горечи. — Семён. — Я, кажется, прервал какую-то длинную тираду. Жаров осёкся и сфокусировал взгляд на мне. — Да? — От чего ты решил уберечь меня сегодня? — Если это действительно «альфа-плюс», то сейчас будет шоу. — Что, простите?.. — Почему ты здесь сейчас? Жаров облизнул губы, растерянно гладя на меня. Наморщил лоб, словно пытаясь поймать ускользающую мысль. — Не обращай внимания, — махнул я рукой. Почему демоны всегда оказываются сообразительнее ангелов? — Просто… если уж ты решил провести это время со мной, на моей территории, будь добр, играй по правилам. За мгновение до того, как наши губы соприкоснулись, взгляд Жарова вспыхнул расплавленным золотом, и я понял, что не ошибся.XV
— А как же Дана? — спросил я. Всё-таки, мы одна команда. Один коллектив. А я начальник этого коллектива. — Мы друзья, — пожал плечами Семён. Он уже снова привёл себя в порядок, насколько это вообще возможно для человека с такими непослушными вихрами и выбором одежды а ля «я застрял в XXI веке». — Мне показалось, что между вами нечто большее. — Божественная любовь изливается на всех… — Золотое мерцание глаз. Снова ангел. — Значит, я не «избранный»? — Нет. Избранных не существует. Перед лицом Источника все равны. — И, тем не менее, ты всегда оказываешься в нужном месте в нужное время… Ты следил за Эриком? — Моей миссией было удерживать равновесие. — Появился бы ты на три месяца раньше — не пришлось бы удерживать… — Пирс. — Ангел снова сел рядом, положив горячую руку мне на колено. — То, что произошло двадцать шестого августа — это касается только тебя… — …и Эрика, — вставил я. — И Эрика. Но то, что произошло шестнадцатого ноября — это не проблема конкретной личности. — Спасибо за психологическую поддержку… — Лукас — это не просто человек… — И, тем не менее, понадобилась человеческая помощь, чтобы достучаться до него. Я не про Эрика, как ты понимаешь… как вы вообще могли допустить Эрика к нему? — Он успел первым. — Ооо, только не говори, что у вас там всё решается скоростью реакции… или решается? О боже… — Не стоит упоминать Имя всуе... мы находимся в материальном мире, и у нас есть свои ограничения. — Погоди, то есть, ты не отрицаешь, что Эрик… так сказать… из ваших? — Не совсем из наших сейчас, но когда-то — определённо… — Замечательно! А как давно вы вообще следите за… ЦПИ, к примеру? — Какое-то время следим. — Ангел улыбнулся, а я подумал, что, конечно, чувство юмора — это хорошо, но только не при таких обстоятельствах. Вообще-то, в данный момент мне хотелось просто проснуться. Пусть даже в «Клёнах». Проснуться и понять, что всё произошедшее — это просто сон, бред, фантазия… что ангелов и демонов не существует (и моей никчёмной способности притягивать их к себе — тоже), что Лукас — это просто обычный парень-террорист, банальный до невозможности со своими самодельными бомбами и подростковой ненавистью ко всему миру, вдохновившийся песнями полузабытой валлийской группы. Интересно, мой секс с Эриком — и с Семёном — имеет какое-нибудь отношение к выражению «одержимость»? И дьявол поимел его… а если это был ангел?.. Нет, ну тут-то, вроде бы, я всё же был сверху… Пирс Грей, овладевший ангелом… чепуха какая-то… — всё это пронеслось у меня в мозгу за какие-то мгновения, и, прочувствовав всю абсурдность ситуации, я фыркнул. Получилось так, будто фыркнул я в ответ на последнюю реплику. — Скажи мне, небесное создание, а чем обычно питаются ангелы? Амброзией и мёдом?.. Он удивился. — Вроде бы, на обед был стейк из лосятины… и кофе… Тут меня прорвало, и несколько минут я хохотал, как безумный. Хохотал до того, что из глаз начали течь слёзы. Мне, чёрт возьми, было смешно. Впервые настолько смешно за последнее время — если не считать дурацких шуток Эрика в больнице. Наконец, я отдышался. — Ладно, вернёмся к теме… что там про Лукаса? Он тоже кто-то из ваших? — Я боюсь… я боюсь, что Лукас-то как раз человек… но то, что называет себя Атратусом и действует через 15624 — человеком не является. Вопрос в том, одержит ли эта сущность верх. — А Эрик как раз её и провоцировал… честно говоря, не понимаю я ваших игр. — Игру невозможно постичь. Но в неё можно сыграть. Цифры, Пирс. — Что с цифрами? Какие цифры? — 15624. — И что не так? — Один и пять — шесть, два и четыре — шесть, и шестёрка между ними. — Шесть-шесть-шесть… ты хочешь сказать, что Лукас — это Зверь Апокалипсиса?! — Не Лукас, Пирс, но то, что ищет выход через него. И… честно говоря, «Зверь» — не совсем удачное слово… — То есть, Детройт в ближайшее время превратится в арену боевых действий Небес и Ада?.. — Не уверен. Но всё может быть. — Я думал, уж вы-то знать должны… — Вовсе не обязательно. — И ангел снова улыбнулся. — Я же сказал, существование в человеческом теле накладывает определённые ограничения… — Оооох, — простонал я, сползая по спинке дивана. — Скажи мне только одно, посланник, какого чёрта… пардон… а, на фиг… какого чёрта дался вам я?! Но он наклонился, занавесив от меня весь мир своими огненно-рыжими волосами, и нежно поцеловал в губы. — Ты — наш козырь, Пирс. Если Лукас окажется сильнее Зверя… Армагеддон отменяется.