XLV
Я оставлял это дело на самый конец, и вот — всё завершено, увиливать больше не получится. Перекрёсток Мираклс-бульвар и Конторс-лейн.Петерсен & Джонс. Машины времени. С 1998 года.
Дверь была не заперта, Кристофер, проводивший чайную церемонию в кружке своих учеников, кивнул мне и указал глазами на дверь справа. Я вошёл в подсобку. Как обычно — огромное количество техники на разной стадии сборки (или разборки), среди всего этого — сам Лоуренс в военных штанах и растянутой кофте с капюшоном. — Явился, не запылился… — Лоуренс щёлкнул клавишей, сворачивая объёмный экран, встал. Мы обнялись, затем опустились друг напротив друга на пустые корпуса от военных узлов связи производства столетней давности. Некоторое время Лоуренс прожигал меня своим огненным взглядом, потом недобро улыбнулся: — Твоя карта готова уже триста лет, майор… — И? — «И»? Чего ты от меня хочешь? — Вы так не прислали ни отчёт, ни карту… — Н-нуу… я решил, что будет лучше, если ты сам придёшь, и я тебе на пальцах всё растолкую — но ты всё не шёл и не шёл… — У вас тоже не каждый день дверь открыта. Но — я дошёл. Жду. Лоуренс сощурился, словно снайпер, окидывая меня взглядом, вздохнул, встал и начал рыться на полках. — Вот. — Он потряс у меня перед лицом пластинкой мемо-карты. — Сейчас сунем, куда надо, и я всё тебе растолкую с твоей катастрофой… Лоуренс вставил карточку в приёмник, снова развернул экран, поколдовал над расширением и отображением. На меня уставилось лицо — женское лицо, тёмные волосы падают на лоб. — Ну что? Эта? — ухмыльнулся Лоуренс. — Ммм… кажется… Так она была реальной? — Я провёл экспертизу. — Лоуренс пробежался пальцами по полосе спецификаций. — На всякий случай…. да где же… ах, вот… вот она, родная… ты никогда не был знаком с Дженни-Мэй Линдберг? — Нет. — По спине пробежал холодок. — Так вот… эта дама — как раз она. Дженни-Мэй. Родилась в ЕС, в Копенгагене в 2100 году, в 2018 переехала к нам, в Нью-Йорк, в двадцатые годы работала танцовщицей в «Золотой Тигрице». В 2032… — …покончила собой. — А говоришь, что не знаком… — В 2126 родила сына, которого назвала Лукасом. И он сейчас находится у нас в Центре. — Не ошибусь, если предположу этаж «минус один»? — Он самый. Но как?.. Улыбка Лоуренса стала ещё более зловещей. — Мы когда-то договорились не обсуждать методы моей работы… так что просто поверь мне, камрад. В подсобку заглянул Кристофер. — Чайный зал свободен. — Отлично. Пирс, идём, посидим, потолкуем как цивилизованные люди за чашечкой пу-эра? Мы расположились среди ковров и подушек. Свечи, благовония, изысканный чай… — Так значит, всё это время… он говорил о своей матери? Но Дженни-Мэй вовсе не... «жирная баба»... — Понятия не имею, о чём ты. — Лоуренс медленно потягивал напиток. — Но с удовольствием послушаю, если вдруг решишь исповедаться мне. И я начал рассказ. — За что я тебя люблю, — задумчиво произнёс Лоуренс, переворачивая свою чашечку вверх дном, — так это за твою восхитительную манеру вот так вот сообщать мне всяческие конфиденциальные сведения… золотая жила, а не Пирс… — Брось. Какая уж тут конфиденциальность. Одна головная боль… — А что говорили твои «альфа-плюс»? Вечно у тебя с ними веселье… — Вот ведь… — Я поморщился. — Ничего не упустишь, а? Говорили сперва про Армагеддон, про то, что Лукас де Зверь, потом о том, что Битва не оканчивается никогда и что… ммм… время нелинейно, я так понял. То есть, что атака на меня в августе была последствием психо-теракта Лукаса в ноябре. Вернее, не Лукаса, а Атратуса… — Жесть. Крис, твоё мнение? Кристофер Петерсен поставил чашку и по привычке потёр переносицу, словно собирая мысли в точку, фокусируя их. — Сложно делать верные выводы, исходя из положения сугубо индивидуального восприятия ситуации… но я бы предположил, что так называемый Армагеддон действительно имеет место и время… другое дело, что это место и это время могут, во-первых, не совпадать. А во-вторых, они совсем не обязаны быть понятны нам, людям. — То есть… — То есть, они могут являть собой сочетание времени-пространства, для восприятия которого у нас, людей, нет ни соответствующих органов чувств, ни достаточно развитого сознания… в большинстве своём. — Спасибо, Крис. Ну что, майор? Такое объяснение тебя устраивает? — Насчёт органов и сознания… поэтому нам необходимы психотропные? — Вовсе не обязательно. И тебе — тем более, Пирс. Подобного эффекта можно добиться и другими способами… — Музыкой?.. Медитациями? А Атратус? Цитаты из стихов Ричи Эдвардса?.. — Для меня в этом уравнении всё ещё оставалось слишком много неизвестных. — Предположим, что Атратусу действительно необходимы были аватары для установления контакта с представителями нашего вида, и тогда... почему нет? Что до «Зазеркалья»… Если я хоть что-то понимаю в современной ситуации… это может оказаться прорывом в определённых областях психоволновых исследований… кроме того, прецедент возвращения оттуда… Возможно, Пирс, в скором времени подобные вещи начнут происходить намного чаще, чем бы этого хотелось… любому из нас. Лоуренс сверкнул глазами. — Верь Крису, Пирс. Он пророчествует… — Брось, Лу. Да, насчёт музыки. Это очень серьёзно, Пирс, но сейчас, думаю, я уже могу тебе это сказать… и, тем более, если в этом деле замешан Штернберг… — Крис сделал паузу, призадумавшись, снова потёр переносицу, а когда заговорил, то долгое время не отрывал взгляд от подноса с чайником, словно боялся меня смутить. — Дело в том, что существует легенда о неких военных разработках — ещё прошлого века, и это было в том числе связано с личностью… Дэмиэна Милтона… кхм… так вот. Я передаю только легенду, но согласно ей, существовал некий код, базирующийся на музыке. Ничто так просто не бывает похоронено в безднах ТА. Мы помолчали. Свечи уже почти не давали света. В моей голове рождались новые связи: Кристофер Петерсен — и Яспер Штернберг, военные архивы семидесятипятилетней давности — и современные японские школьницы, валлийская группа рубежа XX-XXI века — и Лукас Линдберг, террорист поневоле, Дэмиэн Милтон, развязавший войну, ввергнувшую США в теперешнее положение — и Эрик Ланге… Эрик. — Чаю? — предложил Кристофер. — Спасибо, — машинально ответил я. Перед уходом, в дверях, я задал ещё один вопрос, уже лично Лоуренсу. — Лу, — сказал я, — какого чёрта в этом деле оказался замешан Рен Кербер? Лоуренс только осклабился. — Тебе надо было расслабиться, бро, вот и всё. — Но «Эдем» и всё прочее… ведь я отказал… — Не беспокойся. К тому же… не хочу тебя обидеть, но без такого пси-хакера, как ты, «Эдем» обойдётся совершенно спокойно. Кстати, когда твой Лукас выйдет из «минусовки»… познакомишь? Судя по всему, у него есть таланты… — Почему нет, — пожал я плечами, — ему ведь всё равно некуда возвращаться. Можно попробовать запросить его к нам в ЦПИ на постоянное… Собственно, я и собирался это сделать… — Я тебя люблю. — Лоуренс сухо чмокнул меня в щёку и закрыл дверь.XLVI
Жизнь возвратилась в привычную колею. Апрель постепенно разгорался, небо становилось всё выше и выше. Я хотел потолковать и с Дугласом, но он исчез куда-то — как вообще исчезал периодически. Хорошо, что сделал мне ещё тогда копию всей дискографии Проповедников. «АЗАТОТ» исчез тоже, что никого не удивило; Детройт жил своей собственной жизнью, постоянно меняясь, перестраиваясь, кочуя целыми кварталами с места на место. Впрочем, уже через неделю простоя в том же самом здании открылся новый клуб — «Гесперия». На мой взгляд, он мало чем отличался от «АЗАТОТа». Разве что отсутствием Рена Кербера… что ж, признаться, Рен действительно был слишком тёмным для ССША. Лукас оставался в норме, всё на той же стабильной 16 волне. К маю дело «15624» было закрыто. Из Нью-Йорка пришло «добро» на работу Лукаса при ЦПИ (его исключительная спектровая интуитивная чувствительность творила чудеса) с передачей надзора лично мне до его совершеннолетия в 2147 году. Теперь ему было разрешено посещать город, и я познакомил его с Лоуренсом, который после первой же встречи заявил, что мальчик не то, что талант, он гений, и что с его помощью пси-хакинг может выйти на такой уровень, на который прежде… — Лоуренс, — оборвал я его, — если ты намереваешься использовать Лукаса так, как его уже использовал… как это с ним уже делали, то забудь о сегодняшнем дне. — Я не собираюсь его использовать. Я собираюсь его обучать. Я и Крис, — подчеркнул Лоуренс, но, встретив мой непонимающий взгляд, соизволил объяснить: — У Криса тоже была пятнадцатая. Но это, конечно, секретные материалы и разглашению не подлежит. Я что хочу сказать… понимаешь, Пирс, с пятнадцатой можно жить — нужно только этого хотеть. Ты говоришь — «стабильная, шестнадцатая» — всё это так, но поверь… однажды он уже убил сто двадцать шесть человек. Было это его прошлое или это — при относительности времени — его будущее, мы не знаем. Лукас пережил кризис, и это что-то поменяло в нём. Поменяло в тебе и в Эрике Ланге, если я правильно понял. Поменяло, возможно, во всём мире. И моё чутьё взломщика говорит мне, что это ещё не конец. А, значит, мальчику нужно уметь хотя бы обращаться с тем, что он имеет. — Значит… сделаешь из него оружие? — А кто из нас не бомба, а, Пирс?.. Да не смотри ты на меня так… по-моему, тебе пора искать нового бойфренда… Лоуренс был прав. В том числе — и в своих последних словах. Но я не мог. Я не находил того, кто был мне нужен. Я видел сны об Эрике — и не смел выйти с ним на связь, не смел ни позвонить ему, ни написать. Я уже захлопнул огромное количество дверей, эта — оставалась открытой. Одним майским вечером я переслушивал «Исповедь» — ради того, чтобы понять, почему всё случилось именно так, а не иначе, но на самом деле — чтобы услышать голос Эрика. Внезапно меня пронзила мысль. Я выключил запись, посидел, собираясь с мыслями. Как же я был глуп! Эрик, при всех своих недомолвках, оставил огромное количество намёков… Маниакальные Уличные Проповедники, «Футурология». Если я правильно уловил суть… вполне возможно… Я замер с плеером. Нет, ведь Крис сказал: психотропные не являются обязательным. Вполне возможно, что и Ангелы тоже… И я включил музыку. Песни играли одна за другой. Это были отличные песни, но Эрик не появился. Впрочем, чего я хотел? Альбом 2014 года, уже без Эдвардса. Возможно, что странный гитарист и впрямь был необходимым звеном между этим и потусторонним миром… Я лёг на диван, прикрыв глаза. Музыка продолжала звучать; прошли «демо»-записи песен; начался бонус-диск… меня поразила аккуратность Дугласа — не упустил ни одной детальки при копировании… — Пирс? — голос звучал словно между строк, пропетых по-французски. — Эрик? — Я ждал, когда же ты наконец включишь мою любимую песню… «Последний раз, когда я видел Париж»… Он был рядом со мной и улыбался, а место, где мы находились… — Что это? — Не знаю. Но это чем-то похоже на «Зазеркалье», только это… — «Страна Чудес»? — «Страна Чудес». Я был в Париже как-то раз, и мне понравилось… Решил, что тебе понравится тоже. Чем не место для тайного свидания? Белые здания с множеством окон, металлическая филигранная башня упирается в небо цвета перламутра. — Я обещал, что не увижусь с тобой снова. Обещал Штернбергу. — Я заметил, что имя «Штернберг» звучало здесь иначе, было не именем, а цветом. — Я знаю. — Эрик обнял меня за плечи. Здесь мы были одного роста. — И я знаю, что это ты спас меня… я так хотел, чтобы это был именно ты… — Сколько мы можем быть здесь? — Я притянул его к себе за поясницу. Его глаза — зеленоватые, но вовсе не холодные — были близко-близко. — Пока звучит музыка. — А сколько раз? — Один. — Эрик печально улыбнулся. — Как ты это сделал?.. — Сложно сказать… я понял, что умею это делать после того, как встретился с Лукасом… — Не уходи… — Это невозможно… — Эрик… я… — Шшш, Пирс… места тоже умеют ревновать… Мы были — в последний раз — где-то — мы были — вместе — в нереальном, фантасмагорическом Париже, не преследуемые демонами, не видимые ангелами, а музыка… Музыка всё звучала и звучала. Эоны, часы, жизни. Четыре минуты «реального» времени.