Неоновый рыцарь.

вСе мы пОдобны ЗатверДевАющей глине в ТЕплых руках, готового ЛепитЬ, горшечника. и каЖдый не вправе сказать: Для чЕго ты соТворил меня? – запись из дневника Стэнфорда.

      – Ты перепутал местами клеммы, – заявил подросток.       Гаст только что вынырнул из-под генератора, в рыжих вихрах запуталась металлическая стружка. Шмыгнув носом, он провел ладонью по лицу, размазывая по щеке масло и грязь.       – Это исключено, у меня фотографическая память. Кроме того – ты не мог этого видеть, если, конечно, у тебя нет глаз на пятках… – возразил Форд.       – Может, и нет, – задумчиво сказал он, почесав затылок. – Может, и не на пятках. Но если ты собираешься это запускать, то дай мне сначала отойти в сторону.       Юноша вылез из-под генератора. Лямки его комбинезона то и дело цеплялись за выступающие детали. Под недоумевающим взглядом Форда, он опрокинул одну из тележек и спрятался за ней, словно за укреплением. Через некоторое время из-за тележки появилась его голова в каске с забралом, защищающим лицо. Форд услышал глухое «Поехали!» и вдруг его охватило сомнение. В конце концов, он все еще мальчишка, подумал доктор.       Через несколько минут, когда возгорание общими усилиями было устранено, Форд признал свое поражение. Гаст горделиво зарделся. Его лицо, помимо всего прочего, было перепачкано теперь еще и сажей.       – Никогда не думал, что скажу это человеку, – сказал юноша. – Но мне нравится с тобой работать. А сейчас я устал. Не хочу больше разговаривать.       Он зевнул, прикрывая рот рукой, и вышел из зала. Форд снял защиту. После нескольких ударов электричеством, он приобрел привычку работать в толстых неопреновых перчатках. Уна бранилась, когда видела на нем новые ожоги, говоря, что если он хочет все-таки отправиться на тот свет, она снова может вколоть ему порцию лекарства. Она тщательно контролировала процесс его выздоровления, а он словно не хотел поправляться так скоро. Оба прекрасно понимали, что с выздоровлением доктора все закончится. Уна отправится на линию фронта, а Форд покинет ее мир. Возможно, навсегда.       Бункер растянулся под землей, словно паутина, сплетенная гигантским пауком. Не заблудиться в переплетении одинаковых коридорах помогали схемы, располагающиеся через каждые несколько метров. Он собирался поискать Уну, надеясь, что она как раз заканчивает тренировку.       – Как ты? – улыбнулась она, заметив его в дверях.       Она всегда первым делом справлялась о его здоровье. Форд сделал в воздухе жест рукой, означающий «так себе».       – Все еще болит. Но определенно меньше, чем вчера.       – Посмотри сюда.       На дисплее задач Уна набрала какую-то комбинацию. Свет в зале погас, послышался скрежет металла, и потолок над ними пришел в движение. По всей видимости, верх убежища состоял из нескольких слоев. Верхний слой сложился веером, а внутренний – прозрачный – открыл их взгляду ночное небо с мириадами рассыпанных по нему звезд. На поверхности кое-где еще лежал снег.       Они лежали на мягком мате посреди тренировочного зала, голова к голове, и смотрели в ночное небо. Оно сильно отличается от его родного, подумал Форд. Звезд было во много раз больше, и небо будто мерцало.       – Говорят, звезды – это глаза великих воинов, которые смотрят на нас из своих небесных чертогов, – сказала Уна задумчиво.       Он поразился, как в этой девушке сочетались на первый взгляд абсолютно разные качества. Гибкий ум граничил с древней языческой мудростью, суеверный страх соседствовал с желанием не отставать от прогресса.       – Ты ведь знаешь, что это небесные тела? – спросил он.       Она рассмеялась, приподнявшись на локте и заглядывая ему в лицо. В зале царил мрак, но даже так можно было заметить озорной огонь в ее глазах.       – Конечно, знаю. И они манят меня. Но и в старых легендах есть своя прелесть.       – Расскажи мне, – попросил Форд.       И Уна рассказывала.       «Когда-то давно у всего на свете была душа. Все существовавшее было живым. Каждый камень и каждый куст, моря и реки, горы и холмы. Тогда и появился первый человек, звали его Фьольд. Он появился от сильного ветра, который воедино соединил части душ всего существующего, создав уникальный, совершенный организм. И не было у него других родителей, кроме природы. Он был всемогущ и не знал смерти, жил в гармонии, создавал других людей и животных. Весь мир был его строительной площадкой, а он был великим Строителем.       Но вот люди и звери были распределены по всему миру. Тогда Фьольд отложил в сторону кирку и взял в руки мотыгу. Теперь он стал великим Тяжателем, он учил людей ремеслу, учил обрабатывать землю и кормить себя. Вскоре его создания расплодились. Людей стало слишком много, и они начали воевать между собой. И пришло время для Фьольда отложить мотыгу и взять в руки клинок. Так он стал великим Воином, и будет пребывать им до конца времен».       – Фьольд – это ваше верховное божество?       – Наверное, так. Он один, но у него три лица и две тени.       Она продолжала.       «Фьольд является покровителем всех живущих на земле. Он и создатель, и учитель, и справедливый царь земной. Он сам вел тысячные войска в бой, верхом на своем серебряном коне. Грива коня была чистым золотом, а сам он был в разы больше любой другой лошади. Серебряную шкуру его не могли пробить ни стрелы, ни мечи. Сам же Фьольд не носил доспехов, будучи бессмертным и вечным.       Сражаясь за мир и справедливость, однажды, он заметил, что люди его начали уставать и падать духом. В то время как силы противника только возрастали. Много добрых воинов полегло на поле. Тогда великий Воин обратил свой взгляд к небу. Небо раскололось надвое под его взглядом, и оттуда спустился его светлый брат, Фельхо, который поднял павших и помог выиграть битву. Когда бой закончился, Светлый брат забрал всех павших в бою воинов и снова отправился в свой небесный чертог. С тех пор он считается покровителем павших в бою, и погибших насильственной смертью. Старики и малые дети, уходя из мира живых, так же отправлялись в его чертог.       Однажды Фьольд так долго смотрел на свое отражение в реке, что вода решила украсть его душу. Долго длилось это молчаливое противостояние, но, в конце концов, ему все ж удалось победить. Однако часть его души так и осталась в воде и стала темным братом – Алатти. Он вышел из воды и принялся слоняться по миру, творя бесчестные дела и подталкивая людей к проступкам. И так бы и продолжалось далее, если бы сам Фьольд не выследил его, не изловил и не заточил в подземелье. С тех пор Алатти правит там, владеет душами грешников и распоряжается хаосом. Когда где-то появляется трещина в скале и оттуда исходит горячий жар – это избыток гнева Алатти выходит наружу. И это всегда означает, что скоро быть войне».       Форд, подложив руку под голову, лежал на спине и смотрел на ее лицо на фоне звезд. Какая же она…       – Красивая, - сказал он. – История очень красивая. Только в ней слишком много о войне.       – Таковы уж люди-братья.       «Существует поверье, что однажды великому воину придет время отправиться на покой. Тогда он отложит клинок и возьмет в руки лопату, или по другой версии, весло. Кто-то говорит, что он выкопает яму в земле и ляжет в нее, чтобы уйти туда же, откуда и пришел. А некоторые говорят, что начнется дождь, каких еще не было. Все реки, моря и океаны выйдут из берегов, а он станет великим Гребцом, сядет в лодку и уплывет. И в любом случае наступит конец времени».       Форд смотрел в звездное небо и думал о тех вселенных, в которых ему еще предстоит побывать. Он не знал точно, откуда берутся легенды и сказания разных народов. Возможно, все эти персонажи когда-то действительно существовали, а сейчас укрываются в тех же сферах, где изначально обитал Сайфер. И если это так, то ему очень хотелось бы встретиться однажды с этим Фьольдом. По описанию, он был неординарной личностью. Форд обязательно бы задал ему вопрос о том, почему он не научил своих детей жить в мире. Но что-то подсказывало ему, что великий Воин просто бы пожал плечами. Те, кто создает миры, создает их исходя из личных интересов, и никто не может им что-то запретить. Он примерно догадывался, что мог бы сказать ему Фьольд. Он сказал бы: «Не мучай меня, странник. Создай свой мир, если тебе этого хочется, и введи в нем свои законы. А мне еще много битв предстоит пройти». Он сказал бы это и уехал прочь на своем железном жеребце. И был бы полностью прав.