Not an Angel

L с удивлением заметил: – Человек теперь видит меня, верно? Почему? Усилием воли подавив дрожь в голосе, Лайт ответил: – Я Лайт Ягами. И я могу тебя видеть, потому что дотронулся до тетради смерти, когда ты отпустил меня. L засунул палец в рот, и Лайт невольно задался вопросом, были ли зубы L чуть более заостренными, чем раньше, или это просто его воображение. L снова заговорил: – Твое имя читается как «Тсуки Ягами» и твои цифры- Рюк вскрикнул: – Не говори ему цифры, иначе умрешь! Черт! Я почти от него избавился. – Ты снова это говоришь, Рюк. Не уверен, могу ли я доверять тебе. Есть ли способ проверить твои слова, не рискуя жизнью? – осведомился L. Рюк пожал плечами и ответил: – Не знаю. Думаю, что нет. Полагаю, ты мог бы проверить те пункты, что вызывают боль в случае нарушения, и тогда, на основании этого, сделать вывод о правдивости всех остальных. Или нет. Мне все равно. L развернулся к Лайту и стал приближаться. По мере того, как существо продвигалось по кровати в его сторону, Лайт инстинктивно отползал назад. Игнорируя это, L взгромоздился на человека верхом и захватил его в железные, безжалостные тиски. На таком расстоянии, он казался больше, чем Лайт помнил. И в самом деле, даже несмотря на сутулость, L стал немного выше, чем был при жизни. Продолжит ли он расти? Станет ли таким же гигантским монстром, как Рюк? Лайт заставил себя успокоить дыхание, чтобы не показывать шинигами, сидящему на нем верхом, своего страха. Было очевидно, по тому, как руки L водили по пустому пространству над головой Лайта, будто в попытке дотронуться до чего-то незримого, что имя Лайта и его годы жизни, которые L мог увидеть, вызывали у него интерес. И это было все, что он делал. Безобидное, детское изучение. Он совершенно не имеет представления о личном пространстве. Я научу его этому, так же, как и тому, что не следует трогать следственную группу и вещи у них на виду. Возможно, если удастся превратить его в зависимого от еды, у меня будет больше рычагов давления. Ммм, фрукты... или даже лучше, пирожные. Думаю, ему понравится. L нарушил тишину, царившую в комнате некоторое время: – Пишется как «Тсуки», а читается как «Лайт», правильно? – Да. Руки L снова легли на плечи Лайта, сжимая их так, что позже наверняка появятся синяки. Лайт ахнул, отбиваясь от болезненных прикосновений. – Лайт Ягами, мне нужно зеркало. Лайт попробовал столкнуть шинигами с себя, но это было так же бесполезно, как пытаться сдвинуть с места железную стену. – Отпусти! L неожиданно подчинился. Лайт, прерывисто дыша, добрался до двери в ванную. – Здесь. L поднялся с кровати. – Не делай так больше. Это больно! – раздраженно заметил Лайт. L оглянулся, склонив голову на бок в типичной L-освской манере. – Мне жаль. Видимо, я сильнее, чем ожидал, – сказал он. – Я не хотел причинить тебе боль. L направился в сторону двери, но остановился на полпути, тщательно осматривая стену прямо через которую, шинигами заметил, прошла его рука. И пока L был полностью поглощен процессом всовывания в стену, а затем извлечения оттуда же своей руки, Рюк, глядя на него, лишь ухмылялся, а Лайт достал из кармана телефон и сделал заказ в кондитерской. Оставалось всего несколько часов тишины перед тем, как вернется Миса, а также, существовала возможность, что члены следственной группы вернутся раньше, если захотят поработать в свободное время. Обычно у них такого желания не возникает, но от Идэ и Мацуды можно было ожидать чего угодно. Идеальным развитием событий была бы возможность превратить L в жутко зависимого от сладкого наркомана до того, как кто-нибудь появится. Лайт был на полпути к тому, чтобы заказать семь больших пирожных разных вкусов, когда L все-таки преодолел последние шаги до зеркала в ванной, и Лайт услышал его скорбный возглас: – Почему мое имя состоит только из одной буквы? Разве справедливо называться просто «L»? Лайт только частично видел фигуру L, облокотившегося о раковину, когда тот неожиданно ахнул, ловя воздух ртом, издавая звук чистого удовольствия. – Что... что это? Это... аах... это очень приятно. Рюк улыбнулся. Лайт продолжил говорить по телефону, но передвинулся на дальний конец кровати для лучшего вида на L. L снова шумно выдохнул: – Вот в чем дело... Мои цифры растут. Как... аах, хорошо. Его продолжительность жизни увеличивается! Рюк посмотрел на Лайта и сказал: – Мы, шинигами, часто играем в азартные игры между собой. Проигравший передает годы жизни победителю. У меня их более, чем достаточно, поэтому я могу поделиться ими с другим шинигами, если захочу. L умер бы через несколько минут, если бы я не сделал этого. Ну да, конечно ты не хочешь, чтобы веселье закончилось так быстро. Черт! – Нет! Не останавливайся! – закричал L. – Прости, дружище, но мне нужно оставить немного для себя. Я и так отдал тебе сотню лет, L. Когда они закончатся, каждый сам за себя, – ответил Рюк. Таким образом, срок жизни L не истечет раньше, чем мой собственный – этого хочет Рюк. Рюк дразнит меня. L вышел из ванной, еле передвигая ноги, ошеломленный и встревоженный, его обычно бледные щеки пылали красным. – Я знаю, что «годы» – это много и что «сотня лет» – это очень много. Также, что «несколько минут» – это очень мало. Откуда я знаю значения этих слов, если был создан лишь недавно? Раз уж на то пошло, почему я могу говорить, не обучаясь этому? Схватывает на лету. В конце концов, хотя он и невинен, это все тот же L. – Все шинигами создаются так же, как и ты, – ответил Рюк. L подошел к письменному столу и ткнул пальцем в компьютер Лайта. – Я почти вспомнил название этой штуковины. Он вытянул длинный палец и постучал им по монитору. – Здесь есть картинки, верно? И еще что-то, что ты вводишь для того, чтобы получить слова, при помощи которых можно общаться с другими людьми? – Да, это компьютер, – ответил Лайт. Работник службы по доставке еды ничего не понял, и Лайту пришлось повторить заказ еще раз. – Это телефон. Ты говоришь с другим человеком на расстоянии, верно? – продолжал задавать вопросы L. – Ага, все правильно! – ответил Рюк. L вскарабкался на кровать рядом с Лайтом, присаживаясь, и когда человек закончил со звонком и попытался убрать телефон, L выхватил девайс у него из рук, чтобы посмотреть на кнопки и светящийся экран. – Телефон выглядит раздражающе. Почему ты его терпишь? До того, как Лайт успел ответить, L опрокинул его на кровать своей чудовищной, невообразимой силой и тихо попросил: – Не сопротивляйся. Я осторожно. Что он- Глаза Лайта расширились, а дыхание перехватило, когда чужие пальцы начали играть с пуговицами на его рубашке. Длинные, тонкие и сильные, они касались нежно, только чуть-чуть. В считанные минуты L разгадал таинство расстегивания пуговиц, начиная с верхней, расположенной у Лайта под горлом. – L, не- – Шшш. Это ведь одежда, правильно? Я не пораню тебя, если сниму ее. Одежда – это не как кожа, которая должна оставаться на теле. – Не на- – Я должен увидеть. L стянул чужую рубашку наполовину, а потом Лайт почувствовал легкие, как перышко, касания сначала на шее, затем на плечах. – Не вижу никаких повреждений. Ты получил травму в том месте, где я нажал? Болит? – спросил L обеспокоенно. Он просто чувствует себя виноватым. Он ничего не знает. – Немного, – соврал Лайт. Очень серьезным тоном L пообещал: – Впредь я буду осторожнее, Лайт. Даже если для меня нет никаких последствий, в любом случае, я понимаю, что наносить повреждения кому-то другому нельзя. Я очень ясно ощущаю это. Ты должен причинить мне боль в ответ для того, чтобы восстановить справедливость. У L осталось его чувство справедливости, но оно не до конца сформированное. Я мог бы на него повлиять. Тогда он будет думать в том ключе, который выгоден мне. Серьезное, невинное лицо молодого шинигами зависло прямо над его собственным, и L начал просить, буквально умолять о наказании. Лайт не смог устоять. Резким движением Лайт подхватил ручку с ближайшей тумбочки и воткнул ее острие прямо в запястье L. Тот закричал, подпрыгнув так высоко, что при ударе с потолка посыпалась штукатурка. Лайт заметил, как с ручки упала капля крови. L приземлился посреди комнаты, его болезненный вопль сменился затяжными всхлипами. Рана изменила цвет с ярко красного на розовый и стала меньше. К слову, когда угонщик автобуса выстрелил в Рюка, я не заметил не единой капли крови, и очевидно, что шинигами вообще не чувствовал боль. Потому ли это, что L так молод по меркам богов смерти? Могу ли я ранить его настолько сильно, что он не сможет восстановиться после? С удовольствием слушая, как L тихо всхлипывал на заднем плане, Лайт уставился на пятно крови, расплывающееся на одеяле. Становится ли кровь шинигами видна другим людям, когда она покидает тело? На всякий случай эти одеяла нужно незаметно вынести, хотя если другие увидят кровь, они просто решат, что у Мисы произошел несчастный случай во время ее ежемесячного периода. Тихий плач прекратился. L поднял запястье вверх и с интересом произнес: – Оно вылечилось и больше не болит. У людей это происходит так же? – Нет, они более хрупкие, – ответил Рюк. Детское удивление расплылось по лицу L. Так странно и непривычно было видеть его таким беззащитным, эмоциональным, не прячущимся за множеством слоев масок, к которым Лайт привык. L снова подобрался к кровати, залезая в нее с ногами, и толкнул Лайта на спину. – Нет! Это не- L протянул руку и дотронулся до чужого соска. – Это розовые штуки, у меня они тоже есть? – L, ты ведешь себя грубо! Такое поведение неприемлемо! – В каком смысле? L вскарабкался на живот Лайта и потянул за бинты, обмотанные вокруг его грудной клетки. Все они в этой области разом свободно повисли, как если бы каждая лента магическим образом выросла в длину. Ни начала, ни конца этих лент не было видно. L опустил взгляд на свою частично оголенную грудь. Два соска проглядывали сквозь щели между теперь свободными бинтами. L потрогал их. Лайт возмущенно ответил: – По крайней мере, если ты не получил разрешение, грубо толкать и раздевать кого бы то ни было, грубо – трогать чужое тело или смотреть на него без одежды, и, в конце концов, грубо – трогать свое собственное тело под бинтами, когда кто-то смотрит. Мы закончили играть в игру под названием «Я покажу тебе мое, а ты покажешь мне свое», и если ты хочешь себя потрогать, делай это где-нибудь в другом месте, хорошо? Все эти вещи могут быть серьезными преступлениями. L отпрыгнул на другой конец кровати и уселся там, в птицеподобной манере. Он повесил голову, выглядя пристыженным. – Мне очень жаль, я не знал, что совершаю преступление. Я не понимал. Свободно висящие бинты на груди L неожиданно натянулись, повинуясь желаниям своего хозяина и пряча голую кожу. – Я прощу тебя, если будешь делать так, как я говорю в будущем, – сказал Лайт. – Да, я буду подчиняться. Лайт, моя жизнь с самого начала выглядит непростой. Если я шинигами, то почему я выгляжу как ты, человек, а не как другой шинигами, Рюк? Мое лицо очень похоже на твое, так же, как и мой рост, строение рук и ног. И даже розовые штуки. Рюк сказал: – Так начинают все шинигами. Ты будешь выглядеть почти как человек – кроме, разве что, крыльев, которые скоро вырастут – до тех пор, пока не начнешь убивать людей. Чем больше будешь убивать, тем менее будешь похож на человека. Через несколько сотен лет станешь таким же, как я. Если умудришься убить тысячу, будешь походить на человека не более, чем паук. После десяти тысяч, твое счастье, если будешь выглядеть, как столп из плоти с глазами. Конечно, учитывая то, что я передал тебе годы жизни, ты будешь выглядеть так же, как сейчас, еще долгое время. Это значит, что Рюк когда-то был человеком. И еще это значит, что Рюк преднамеренно выбрал L, чтобы он портил мне жизнь. Интересно, новые шинигами получаются из любых мертвых людей или только из тех, кто был убит при помощи тетради смерти? Его мысли прервал L: – Почему я должен убивать людей? Ведь это неправильно, верно? Да, просто думая об этом, я чувствую, что это плохо. Постой, ранее ты упомянул, что я не могу серьезно ранить или убить человека неправильным способом. Связаны ли эти два высказывания между собой? Лайт махнул рукой в сторону тетради смерти, лежащей на тумбочке. – Эта тетрадь – оружие, при помощи которого тебе позволено убивать. Оно называется тетрадь смерти. Я дотронулся до нее и стал владельцем, поэтому теперь ты не можешь использовать ее для убийств людей. Я спас тебя от твоего собственного зла, L, и скоро я отправлю тетрадь так далеко, что ты больше никогда ее не увидишь. L задумчиво прислонил палец к нижней губе. – Шинигами забирают годы жизни у людей, правильно? Но я получил их от другого шинигами. Рюк говорил что-то об играх. После того, как мои годы закончатся, могу ли я выиграть еще и избежать убийства? – Полагаю, что да, – ответил Рюк. – Но это не спасет человеческие жизни. Тот шинигами, у которого ты выиграешь, будет вынужден убивать больше, чтобы заменить то, что он потерял, поэтому в результате количество смертей останется прежним. Единственное различие будет в том, что тем, кто убивает людей будешь не ты. Ну, конечно, если ты ни разу не проиграешь. Если так произойдет, ты будешь вынужден выбирать между тем, умереть ли самому или забрать годы жизни у людей, убив их. Если я смогу заставить L сыграть с Рюком и проиграть, я избавлюсь от него таким способом. Если он, конечно, не имеет где-нибудь припрятанную дополнительную тетрадь смерти. L обнял себя за плечи. – Это не хорошо. Нет, совсем не хорошо. Я не хочу быть тем, кто убивает людей. – Тогда умри, когда истечет время. Мне все равно, – безразлично ответил Рюк. Подойдя ближе к L, он добавил: – На самом деле, есть некоторое вещи о шинигами, которые мы должны обсудить наедине, подальше от человека. Будет совсем не смешно, если ты вскоре умрешь в результате несчастного случая. Рюк с легкостью закинул скрюченную фигурку L себе на плечо и произнес: – Мы идем на крышу, Лайт. Если ты поднимешься туда, мы просто спустимся вниз или перейдем в другое помещение. Что Рюк собирается ему сказать? Рюк расправил крылья и присел, очевидно готовясь к переправе пассажира через потолок. – Я оскорблен, Рюк. Новый шинигами только что попал под мою опеку, и ты не желаешь рассказывать, как мне лучше о нем позаботится? Будто эти правила – страшный секрет, – ответил Лайт. Рюк засмеялся. – Только немногие из них ты не знаешь, Лайт. Кроме того, некоторые правила пока не применимы к нему или применимы частично. В следующий момент Рюк взмахнул крыльями, исчезая за потолком. Лайт полез за кусочком обычной бумаги, чтобы записать все указания касательно того, как осуществить свой основной план. Он должен был передать указания Мисе прямо у L под носом, обходясь при этом без устных сообщений, и сделать это нужно было быстро. Пять минут спустя все тетради смерти были на месте, а инструкции были запечатаны в большой конверт. Пришлось внести некоторое поправки из-за L, но в целом план остался тем же. Лайт позвонил Мисе и велел ей немедленно идти домой. Пирожные прибыли как раз вовремя: Рюк и L уже закончили их небольшой разговор. L выглядел недовольным. Лайт попросил его отнести сладости на кухню и поставить их на стол. L подчинился, но не обратил на угощения никакого внимания. И пока Лайт излагал правила поведения, которых молодой шинигами должен был придерживаться, он достал тарелки, нарезал одно из пирожных элегантными кусками и начал есть сам, поставив другую тарелку перед L. Дрожь пробежалась по телу L, и он спрятал лицо между своих коленей. – Что такое? – спросил Лайт, прекращая есть. – Ты должен попробовать. Когда появляется возможность, нужно наслаждаться жизнью. Это хорошо для тебя. L проворчал куда-то в свои колени: – Мне не нравятся эти пирожные. – Ты не можешь так говорить, пока не попробуешь. Лайт подвинулся к стулу L, отрезая для него большой кусок и пытаясь накормить его с вилки. L оттолкнул ее. – Нет, у них смешной запах. Они заставляют мой рот становиться мокрым изнутри. – Это хорошо, L. Твой рот дает тебе понять, что ты хочешь есть. – Нет, – сказал L, крепко зажав вилку между пальцев. Против такой силы Лайт не мог бороться. Оставалось только одно – хитрость. Резким движением Лайт обмакнул палец в желтый с лимонными кусочками крем, и затем намазал им губы L. Шинигами стер его пальцем и облизал. Тут его выражение изменилось, в глазах промелькнуло восхищение. Он лизнул палец снова, а потом начал с жадностью уничтожать остатки крема. L взял кусок, начиная есть с такой скоростью, которой Лайт никогда не видел у него при жизни. Будучи человеком, L мог деликатно играть с едой часами, прежде чем съесть немного, а остальное оставить сиротливо лежать на тарелке. Шинигами L, напротив, ел пирожные пригоршнями. Когда он покончил с лимонным пирожным, то принялся за шоколадное, покрытое грецкими орехами и вишней. Тут послышался звук открывающейся двери. Лайт предположил: – Должно быть, это Миса. Оставайся здесь. Если это не она, ты не в коем случае не должен выдавать себя, помнишь? L закончил есть, стряхивая с себя крошки и принимая бестелесную форму, чтобы следы съеденных пирожных отделились от его тела. – Да. Я подчинюсь. Слово «подчинюсь» вызывало у Лайта изумительный трепет каждый раз, когда L произносил его. Лайт поспешил достать запечатанный пакет из спальни и помчался обратно – как раз к нужному времени, чтобы встретить Мису до того, как она вошла на кухню. Всунув сверток ей в руки, Лайт тихо сказал: – Что бы не произошло, не удивляйся. Теперь у нас есть новая тетрадь смерти и новый шинигами. Сейчас же отнеси этот пакет подальше и следуй инструкциям. Не задерживайся здесь надолго и не говори лишнего. Практически из-за спины Лайта послышался голос L: – Почему ты отправляешь эту вещь с такой секретностью? – Шинигами, ты можешь использовать ее для убийства. Я поступаю справедливо путем полного избавления тебя от соблазна ее использовать, – ответил Лайт. Вопреки указаниям, L проскользнул мимо Лайта, его взгляд просканировал Мису с ног до головы, а потом остановился на ее груди. – О, он красивый человек. Мне нравятся его грудные выпуклости, – сказал L. – Она, – исправил Лайт. – А, точно, – пробормотал L. – Концепт «женщины» теперь кажется мне очень знакомым. Как будто я почти могу его вспомнить. Грудные выпуклости – это грудь, верно? Можно мне их потрогать? Мысль о них заставляет меня чувствовать себя так же, как мысль о тортах. У L есть либидо? Но он, по всей видимости, полностью забыл о сексе. – Новый шинигами? Как здорово! – воскликнула Миса. – Как его зовут? – Миса, он представляет опасность до тех пор, пока ты не уйдешь и не ознакомишься с инструкцией. Ты сможешь увидеть его и позже, после того, как дотронешься до тетради смерти. Приветствия подождут. – Да, Миса подчинится. Хорошо, пока-пока, Лайт! Будешь скучать по мне? Лайт опустил руки на плечи девушки, чтобы развернуть ее и вытолкнуть за дверь. Как только она ушла, Лайт повернулся к L, замечая пугающе-расчетливое выражение на его лице и палец, прислоненный к нижней губе. L сказал: – Сверток был толще чем моя тетрадь смерти. Что еще в нем было? До того, как Лайт успел ответить, L издал истошный крик и рухнули на пол на четвереньки. Крик затих, переходя в тяжелое дыхание. Когда L поднял голову, пот бисером выступил на его лбу. – Моя спина болит. Рюк! – воскликнул он. – Рюк, ты не сказал мне об этом! Рюк медленно просочился через стену, отвечая: – Твои крылья растут. Я говорил тебе. Это будет больно и займет несколько дней. – Ты не сказал, что это будет так больно! – Будет еще хуже! Это только легкая стадия, когда боль приходит и уходит. На спине у L можно было заметить два выступа, растягивающих бинты, и Лайт мог видеть мельчайшие кусочки розовой кожи, пробивавшейся сквозь натянутые бинты. Было что-то безумно приятное в том, что L задыхался от боли, сидя на четвереньках. Лайт наклонился вниз, дотрагиваясь до ближайшего выступа. L захныкал, прижимаясь к его ногам. По всей видимости боль заставила L забыть о недавнем вопросе. Поэтому Лайт использовал свободное время для того, чтобы продумать все возможные варианты ответов, которые можно дать L, одновременно с тем давая Рюку яблоки за то, чтобы он донес молодого шинигами до кровати. Затем он накормил скулящего L еще тремя пирожными, после чего тот провалился в беспокойный сон. На следующее утро выходные подойдут к концу, и следственная группа прибудет в назначенное время. И если L не будет умничкой, ситуация может выйти из-под контроля.