Инсбрукская волчица. Книга первая

Я стремглав влетела в первую попавшуюся дверь, и на некоторое время остановилась, как вкопанная. Это была лавка того чудаковатого любителя старины, которого все просто звали по имени — Зепп. — Кто здесь? — недовольно спросил он, надевая очки, чтобы получше рассмотреть нарушителя спокойствия, так сильно толкнувшего дверь, что колокольчики чуть не оторвались. Я не ответила, я всё пыталась отдышаться, оттого какое-то время просто смотрела в сторону прилавка, откуда всё ещё шёл столб табачного дыма. Мокрые волосы прилипли к моим шее и лбу, с сумки и пальто падали тяжёлые капли. — Ах ты, Господи! — воскликнул лавочник, увидев меня растрёпанную с синяками и ссадинами на лице.  — Ты чего красная вся? Дышишь ещё, как лошадь… За тобой что, полиция гонится? — взгляд лавочника стал каким-то неприветливым, даже злым, отчего я попятилась назад, — Дверь закрой, а то дует, — неожиданно сменил тему Зепп. — Да я это… — От кого бегала? Ну-ка признавайся! — От одноклассниц, — с трудом выдавила я. Зепп присвистнул. — Вот так номер! А почему? — Они… они пристают ко мне. — Каким же образом? — В школе прохода не дают. Кричат всякое. Толкаются и дразнят меня. — А как дразнят? — «Шайба», — процедила я сквозь зубы. Противно было даже вслух произносить своё гадкое прозвище, — а ещё «блохастая». Ещё набросились на меня сегодня. «Разыграли» недавно, заперев в шкафу… Я и сказала потом, кто меня затолкал туда, а сегодня они меня подкараулили и вот, лицо всё расцарапали… Да ещё и толкнули так, что я головой в ограду. — Вот звери, а, — сочувственно покачал головой лавочник, — понимаю тебя… Когда-то сам таким был до поры до времени. Только думал, что у девочек по-другому. А вот оказалось, что нет. Что-то злые нанче бабы стали, палец им в рот не клади… А ты их сама «разыграть» не хочешь? Вот смотри, — он достал наган, после чего, раскрыв барабан, продемонстрировал холостые патроны. Странно, он утверждал, что оружие у него чисто сувенирное и нерабочее. Но, похоже, он просто пару важных деталей отвинтил, а так оно вполне себе настоящее. Похоже, он когда-то работал на оружейном заводе — ведь только «тех самых, которыми Шерлок Холмс выбивал рожицу» у него было штуки три. И ещё два или около того — копий револьвера «Ле Ма» с гравировкой американских конфедератов. — Ишь, глазёнки как загорелись, — улыбнулся Зепп, наблюдая за моей реакцией. — Не бойся, боевых патронов не держу. Поразительно! Он уже сколько лет мастерит огнестрельное оружие, и до сих пор ни у кого не возникло и тени подозрения! Зеппа все считали безобидным чудаком, но глядя на него сейчас, я начинала в этом сомневаться. — Вы дадите мне… — я не договорила, но было и так понятно, что именно я хотела получить. — Советую тебе решить конфликт более мягкими методами, поговори с родителями, учителями. Знаю, о чём ты думаешь. Наверное, о том, что я, как все взрослые, ничего не понимаю, — улыбнулся Зепп, — но если станет совсем невмоготу, тогда приходи. Мы их напугаем. Лавочник для верности выглянул и проверил, не притаился ли кто за углом с единствнной целью подкараулить меня и продолжить разборки. Убедившись, что на улице никого нет, он кивнул, мол иди, там нет никого. — И язык-то не распускай при ком попало, — напутствовал меня Зепп. С того дня к моим ежевечерним мечтам перед сном прибавилась ещё одна: я поднимаю тяжёлый красивый револьвер и стреляю. Бах! — и на пол падает Хильда Майер. Бх! — Ирма Нойманн. Пафф, пафф, пафф — оставшиеся в живых бегут к двери и визжат! Какое это упоительное чувство — чувство власти на ними! Над их страхом! Над их жалкими жизнями! Пафф — и падает начальница гимназии. Такая важная, такая всемогущая! Один выстрел — и нет её! Как хорошо бы было, если бы у меня была хоть одна из этих чудесных штук, которыми торгует Зепп в своей неприметной лавке… Я засыпала в сладких мечтах о мести, не замечая, как постепенно эти мечты превращаются в пусть пока ещё очень приблизительные и неосуществимые, но вполне реальные желанные планы. Так прошёл ещё один год. Тем пасмурным утром я вновь опоздала на уроки. Так и не сняв пальто, я шла по коридору, стараясь не смотреть по сторонам. Кое-откуда доносились приглушённые голоса учителей и самих учениц. Путь как раз лежал мимо кабинета начальницы гимназии. Не знаю, зачем, но я остановилась, услышав разговор через приоткрытую дверь. Недавно пронёсся слух, что у нас в классе будет новенькая. Возможно, это она. Я прислушалась, стараясь не пропустить ни слова. — Так… Напомни своё имя. — Сара, — ответила ученица. Говорит она с довольно явным акцентом, причём экономит на гласных и выделяет «р». Подобный говор в нашем классе характерен только Миле Гранчар. Стало быть, новенькая — славянка. Она либо из Хорватии, либо из Чехии. — Откуда ты приехала? — вновь заговорила начальница, но не получив ответа настояла: — Сара, ты почему молчишь? Я задала тебе чёткий вопрос. Почему из тебя каждое слово надо клещами тянуть? — Там всё написано. Она кажется какой-то заторможенной, может устала с дороги, а может просто напускное. — Знаю. Но надо свериться, — терпеливо говорит фрау Вельзер. — Из… Э-э… До этого жила в Карлштадте. Говорила она сухо и односложно. В этом она чем-то напоминала меня. — Сара, я тут получила характеристику на тебя… Что ты на это скажешь? Фрау Вельзер стала зачитывать документ, в то время, как ученица молчала. Я могла видеть, что она всё время сидит, сведя пальцы, при этом нервно притаптывая. — «…Близких друзей не имеет, мнение коллектива игнорирует. Уровень дисциплины оставляет желать лучшего. Конфликтна, склонна к ссорам…» Это правда? — Ну… — Это правда? — повторила фрау Вельзер, очевидно убедившись в том, что новая ученица не любит болтать. — Да, — наконец ответила хорватка. На этом моменте я, заприметив в коридоре припозднившегося математика, поспешила в класс. Моё любимое место на задней парте пустовало, я давно сидела одна. Ко мне никто не подсаживался, но от этого я особо не страдала. Прежде, чем начать урок, Бекермайер оглядел класс и спросил за новенькую. — Её тут нет, — послышался тихий голосок Милы Гранчар. — Хмм… Ну может подойдёт ещё, — спокойно ответил математик и сделал пометку в журнал. Математик был человек довольно пунктуальный, нудный, но весьма проницательный, внимательный к деталям. Казалось, он видел всех насквозь, обмануть его было сложно. С виду ему лет пятьдесят, налёт седины на волосах особенно заметен, а близко посаженные глаза так и поблёскивали под стёклами очков. Дисциплину на его уроках нарушать никто не отваживался, поскольку уже знали, что таким ученицам он требования завышает чуть ли не до небес. А вот и новенькая — девчонка среднего роста с типичной южной внешностью. Её чёрные волосы были собраны в строгий хвост, её лицо было весьма подвижным, при этом она активно жестикулировала при разговоре. Иногда у неё подрагивала челюсть, видимо, она нервная. Что сразу бросилось в глаза, это украшения, которые она носила. Не сказать, чтобы они были очень дорогие, но как блестели! Она настоящая ворона, любит блестящее. — Как вас зовут, напомните? — спросил математик. — Сара Манджукич! — неожиданно громко выпалила ученица. — Так… Откуда вы родом? — Из… Из Хорватии, — у неё как-то выпала «о», отчего послышалось «Хрватия». Но главное, она говорит на повышенных тонах. Откуда такая привычка? — Тише, Сара, тише, — миролюбиво заметил Бекермайер. — Я не глухой, знаешь ли. Так, садись-ка вон, к Зигель, там свободно. Сара дважды кивнула и прошла за мою парту. Я почувствовала какое-то напряжение от её присутствия, она же не обратила внимания. Начался урок. В это время сидящая неподалёку Мила Гранчар шепнула что-то на хорватском. Сара ответила, и в следующий миг обе девчонки начали уже разговаривать между собой на родном языке, фактически игнорируя всё происходящее в классе. Их было слышно хорошо, но Сара и Мила так увлеклись, что не сразу поняли, что за ними наблюдает весь класс. Математик решил вмешаться. — Гранчар, Манджукич, я вам не сильно мешаю? В это время я подтолкнула Сару локтем в бок и шепнула: — Лучше не нарывайся, хуже будет. — Извините, — ответила хорватка и, как ни странно, замолчала. Зато остальные ученицы стали просто буравить взглядами Милу и Сару. Я про себя ухмыльнулась: их внимание переключилось на двух хорваток, может меня хоть на время в покое оставят. С первого же дня Сара вела себя, как настоящая хозяйка. Она умела заболтать кого угодно. Класс постепенно привыкал к новой ученице, чего не скажешь о её привычке разговаривать с Милой Гранчар, игнорируя остальных. Довольно странно было то, что Манджукич при всей своей конфликтности демонстрирует незаурядные познания, быстро схватывает материал и при желании может даже потеснить Симону. Она внимательно следила за собой и постоянно на переменах таращилась в карманное двустворчатое зеркальце. Хорватка казалась настоящей барахольщицей, чего только не было в её сумке… Все мелкие побрякушки она складывала в деревянный портсигар. Сперва увидев у неё столь необычный для дамочек атрибут, я подумала, что она тайком курит, иначе зачем ей вдобавок ещё и позолоченная зажигалка? — Ты прямо как ворона, — говорила я, оценив, сколько блестящих вещиц Сара носит с собой. — Знаю, — без тени смущения ответила Манджукич. Но была в ней и другая, не самая приятная особенность — Сара говорила громко, на повышенных тонах, при этом нередко перебивала собеседника. Видно было, что Манджукич считает такое поведение абсолютной нормой, и оттого нисколько не смущается, что кричит. К ней я немного привыкла, потому и отношения между нами были обычными, как у соседок по парте. Она старалась перехватить лидерство, что нравилось далеко не всем. Начинала она с того, что подминала под себя тех, в ком чувствовала слабину. Ведя себя подчёркнуто дружелюбно, она быстро получал влияние над слабохарактерными и забитыми ученицами. Неудивительно, что Мила Гранчар и Симона Кауффельдт привлекли её внимание в первую очередь. Разумеется, Хильде Майер такое не нравилось и однажды она насмешливо заметила, что Сара «тянется к блохастым». — На себя посмотри, мартышка безмозглая, — огрызнулась Манджукич. — Как ты меня назвала?! — мгновенно вспыхнула Хильда, на что хорватка насмешливо ответила: — Я не зоолог, в приматах разбираться не обязана. Ох, зря она это сказала! Хильда, не стерпев обиды, накинулась на Сару, как кошка на мышь. Одноклассницы даже расступились, опасаясь ненароком пострадать. Манджукич, однако, была не робкого десятка и вскоре сумела удачно приложить Хильду об дверь. Тотчас одноклассницы бросились их разнимать. Сару еле-еле оттащили от Хильды. При этом Манджукич продолжала шипеть: — Я тебе шею сверну, поняла?! Однако вырваться из-под опеки Хельги Мильке не могла. Несколько успокоившись, она вновь села за парту рядом со мной и, приложив к разбитому носу платок, пробормотала: — Не класс, а какой-то цирк уродов. Что ж это, она всех новеньких задирает? — И не только, — всё так же тихо ответила я. — Одна всех затерроризировала? — ещё больше удивлялась Сара. — Да нет — с ней ещё Кюрст и Нойманн. Задирают не всех, нет… — А… — Сара кивнула в сторону Хельги. — Эту милую «крошку», наверное, не трогают, да? Неудивительно — она бы мне двумя пальцами шею сломала. Сара спрятала платок и стала собирать в хвост растрёпанные волосы. К моему удивлению, я быстро прониклась доверием к Саре. Однако, помня печальный опыт общения с Эстер, дала себе слово не встревать ни в какие авантюры. Кроме того, я предупредила Сару, что Келлер, в случае чего, запросто сдаст всех нас, оставшись «чистенькой». — Вот как? Ну ничего, пусть только попробует, — боевито отвечала Сара. При этом я заметила, что Сара при резких звуках рефлекторно наклоняет голову вперёд. Создавалось впечатление, что её специально выдрессировали, как собаку. Впрочем, Сара и здесь продемонстрировала свою необычайную открытость. — У меня дома никогда не бывает тихо, — говорила Манджукич. — То Ненад кричит, то мать, то родители так увлечённо трещат, что попробуй докричись. Мама у меня просто фурия какая-то — может наорать так, что кожу стянет. Она вообще очень крикливая. И на подзатыльники в запале щедрая. И отец туда же. Кажется, теперь я понимаю, почему Сара так себя ведёт — она каждый день наблюдала подобные картины дома и воспринимала это, как общепринятые нормы. Но мне почему-то не верилось, что её мама действительно такая вспыльчивая. Может, Сара преувеличивает, а то и вовсе наговаривает на свою мать. Впрочем, недаром говорят, что человек сам продукт своего окружения. Подтверждение я не раз видела на примере Милы Гранчар, или даже нашей Ингрид, которая после того омерзительного случая с портретом и перемыванием костей будто охладела ко всем нам. Немудрено учителю, знающему о жестокости детей друг к другу самому зачерстветь. После уроков мы с Сарой, разговорившись, пошли вместе, благо нам было по пути. Дом Манджукичей располагался на окраине. Отсюда до нашей гимназии идти полчаса, не меньше. — А зайди на огонёк, — предложила Сара. — Покажу тебе наш домашний зоопарк. — Э… Как бы тебе сказать? Это же получается, я незваная гостья… — Чушь! — отрезала хорватка. — У нас на родине в гости можно и без повода прийти. Заверения Сары успокоили меня и я смело зашагала в дом Манджукичей. Встреченная громким лаем собаки, я быстро прошла по маленькой мощёной дорожке, по бокам от которой расположились цветники. Чуть поодаль стояла теплица и длинный сарай. На заднем дворе всё ещё виднелись груды строительного мусора. На пороге нас встретила миловидная женщина лет тридцати шести. У неё, как и у Сары, были довольно грубые черты лица. Она напоминала цыганку. Увидев, что Сара не одна, она мягко улыбнулась и, изъясняясь на ломаном немецком, пригласила нас зайти. — Божена Манджукич, — представилась она. Голос у неё был бархатный, убаюкивающий, оттого я невольно улыбнулась в ответ и, представившись, прошла в комнату Сары. Божена и Сара при этом продолжали изъясняться на немецком, чтобы я не чувствовала себя глухонемой, хотя у Божены это получалось значительно хуже. — Хорошая у тебя мать, — улыбнулась я. — И чего ты на неё наговаривала, а? — Да, да, наговаривала, — пробурчала в ответ Сара. — Не дай Бог тебе увидеть её в гневе. Не посмотрит, что чужая — отвесит и тебе подзатыльник за компанию… Что-то Ненада давно нет. Опять, наверное, задержали в школе. Он знаешь, сколько взысканий имел? Уйму! Ты его без фингала не узнаешь — любит он в драки лезть. Сара увлечённо рассказывала мне про свою семью, про город, в котором выросла, да и про свои похождения не забывала присочинить. Внезапно она оборвала свой рассказ и напряжённо прислушалась к шуму в гостиной. Сперва оттуда доносились частые причитания Божены, а потом она как взорвалась — начала кричать так, что у меня аж всё похолодело внутри. Сара в панике закрыла дверь в комнату на засов и села на диван рядом со мной. Умей я шевелить ушами, я бы непременно прижала их к голове, как это делают собаки при испуге. Всё, что мне казалось злыми наговорами, оказалось чистой правдой. — Боже ты мой! — сдавленно произнесла я. — Просто фурия какая-то! Сара обрисовала мне в общих чертах причину внезапного приступа гнева у Божены — Ненад недоглядел за своей галкой, оставив вольеру открытой, и птица, залетев в гостиную, утащила любимый браслет Божены. «И стоило так злиться?» — я всё ещё не отошла от шока, потому даже когда мать Сары остыла, я ещё долго не решалась выйти, опасаясь получить подзатыльник «за компанию». Однако конфликтность Сары, выросшей в подобной атмосфере, была ещё не самым её худшим качеством. Другой её порок, вороватость, открылся мне очень скоро.