Инсбрукская волчица. Книга первая

Посещение гимназии стало для меня сродни пытке. За то, что я сделала с Хильдой, меня могли просто избить, а я, к тому же, получила клеймо воровки. С той поры я затаила злость на Гранчар и Манджукич за то, что опять всех собак спустили на меня. Саре-то хорошо — он осталась чистенькой, к тому же потом украла половину того, что накопили. И почему это мне «прямая дорога в тюрьму»? Разве я устроила всё это? Чувство несправедливости мучило меня всё сильнее, вызывая приступы удушающей ненависти. Неудивительно, что зайдя в класс, я поймала на себе десятки косых взглядов. В этот раз я сознательно взяла с собой шило и, на всякий случай, зажала его в кулаке, чтобы уколоть того, кто полезет ко мне. Когда я распорола Хильде лицо, что-то внутри меня сломалось, уже тогда я чувствовала, что могу взять власть над остальными. Я хочу, я желаю, чтобы ревели другие. С того момента я уже была настоящей волчицей. Часы начали обратный отчёт. До октября 1908 оставалось меньше двух лет. Я села, как всегда, рядом с Сарой. Та посмотрела на меня с сочувствием, а Мила тотчас метнулась ко мне. Я хотела высказать обеим хорваткам всё, что о них думаю, но они меня опередили. — Слушай, Анна, тут тебе хотели повесить табличку, подговаривали Овцу на такой шаг… На нас тут просто ушаты грязи вылили, когда мы стали возражать… — Я вообще пострадала ни за что! — огрызнулась я. — А всё из-за тебя! — Ну, да, признаю — хлебнула через край. Но я бы могла вообще молчать, но нет же — я твою честь отстаивала! — обиделась Сара. — Да, — встряла Гранчар. — До моего отца тоже дошли слухи, и он тебя полностью поддержал… «Боже мой, только вот поддержки от умалишённых мне и не хватало!» — И на том спасибо, — ответила я. — А что, твой отец он… — Да, он порядочный человек! — Мила даже задрала нос и говорила с истинно отцовской надменностью. — После того гадкого случая с портретом, он единственный, кто всё понял и кто поддержал нашу Ингу… Ой!.. Мила живо прикусила себе язык и опасливо оглянулась, опасаясь, как бы кто не услышал. Но никто из рядом стоящих не обратил внимание на наш разговор. «Волчат» старались избегать. Вскоре у меня не осталось и следа от обиды на Сару и Милу. В конце концов, они единственные, кто пытался отстоять мою точку зрения, другие были уже готовы повесить на меня все смертные грехи. «Чего это Мила так резко замолкла?» — думала я, однако снова совать нос в чужие дела не решалась. — Запомни, — шепнула мне Сара. — Если попытаются тронуть, будут иметь дело со мной. И гренадерша им не поможет. Произнеся равнодушное «спасибо», я стала готовиться к уроку. Последние два дня меня не задевали и не били. Просто дружно игнорировали, сочтя, видимо, что я слишком опасна, чтобы ко мне вот так просто лезть. У меня теперь с собой было шило, и я старалась держать его рядом с собой. Как ни странно, я после ранения Хильды, не успокоилась. То мгновение триумфа над одноклассницами, взятие власти над их жалкими судьбами, я вспоминала как одно из самых ярких мгновений в своей жизни. Слишком уж много я от них натерпелась, чтобы просто так оставить в покое. Их кровь и слёзы, беззащитность передо мной, вот, о чём я мечтала! «На днях схожу к Зеппу», — думала я. Журналы об оружии лежали у него в подсобке, добраться до них будет не так просто. С другой стороны, у меня под рукой есть инженер — Филипп Гранчар запросто разберётся, что куда привинтить, чтобы оружие вновь стреляло. — Девчонки, а давайте сходим кое-куда! — живо предложила Сара по окончанию уроков. — мне просто надо, чтоб вы оценили. К моему удивлению, Сара привела нас в лавку Зеппа, любителя старины. Как только мы вошли, лавочник, не отрываясь от газеты, произнёс: — А-а, снова ты. Не бойся, никто твоё ожерелье не унёс. — А как вы узнали, что это была я? — усмехнулась хорватка. — Вы ведь даже не посмотрели в мою сторону. Зепп косо усмехнулся и, опустив газету, ответил: — Да от тебя ж духами прёт, как от той шлюхи из Вены. Жаловалась мне весь вечер, что с ней легавый задаром переспал, а потом припугнул своим удостоверением, и мало того, вышибалу потом арестовал. А она, не будь дурна, документик у него стянула, а потом и вернула. За выкуп, разумеется. Пример того, что скупой платит дважды. Сара была оскорблена таким сравнением, однако виду не подала. Вновь примерив ожерелье, она покрасовалась перед нами. — Мне идёт? — спрашивала она с придыханием. — Идёт, идёт! — закивали мы. Мы вышли из лавки, и Сара начала распинаться о том, как ей понравилось украшение, что лавочник задрал цену до небес, хотя сам почти бесплатно получил такую красивую вещь. Теперь она скопила денег, и ей не хватает пяти крон на покупку. — Симона, не одолжишь, а? — хорватка умоляюще посмотрела на неё. — Э… Сколько тебе нужно? — спросила она. — Пять крон! Можешь? — Ну… Если только отец поделится… — Давай попробуем! — чуть ли не подскочила Сара. Предложение мы приняли единогласно и в скором времени следовали за Симоной. Та, в свою очередь, рассказала о том, как её папа стал владельцем кафе. Он начинал, как шеф-повар в ресторане некого Эрвина Рихтера, и позже стал выкупать у ресторатора акции. Постепенно он смог стать полноценным совладельцем, а когда Рихтер заболел на старости лет, решил для облегчения задачи выдать свою сестру Эмму замуж за ресторатора, чтобы после его смерти (благо Эрвин Рихтер был бездетен) унаследовать прибыльное дело. Конечно, Рудольф рисковал, фактически, он лез на рожон. Однако всё сложилось удачно. Как — не знал никто, да и сами новые владельцы ресторана молчали об этом. — Лишь бы тётя Эмма не была на кассе, — шепнула Симона. — У неё и геллера не допросишься. Мы очутились у давно знакомого кафе. Эстер сказала, что пойдёт за чашкой горячего шоколада, а я решила не дразнить свой желудок — карманных денег я была лишена, и это было наказанием мне за якобы кражу копилки. Обидно было — это ещё слабо сказано, пропасть между мной и родителями лишь усиливалась. Я надеялась, что хоть словам математика они вняли, но не тут-то было… Их позиция не изменилась: я сама виновата, что мне нет житья, что всё я выдумываю и вообще, мне пора избавляться от воззрения, что все кругом плохие, а я одна хорошая. Доверия уже не было никакого. — Ну, что вы у входа толпитесь? — спросила Симона, открывая дверь. — Проходите, чего вам на улице прохлаждаться? И мы вошли в уже изученный от и до зал. В этот час здесь было лишь два посетителя. На кассе стояла женщина лет тридцати, а рядом с ней — сам Рудольф Кауффельдт. — Пап, привет! — беззаботно крикнула Симона, и Рудольф в ответ улыбнулся во всю ширину своего рта. Это был приземистый плотный мужчина, примерно одного со мной роста. Как и полагается владельцу ресторана, он одет респектабельно: в отглаженный костюмчик. Лицо его неподвижно, губы плотно сжаты, он напоминает какого-нибудь чиновника. Рудольф кажется мне будто бы восковым — выхолощен до предела — даже волосы у него буквально прилизаны на косой пробор. «С него бы карикатуры рисовать», — думала я, глядя на него. — Вас я помню, да, — приветливо кивнул он нам. — Вот вы, фройляйн, что-то перестали к нам ходить, — посмотрел он на меня. — Ну… Мне не на что, — вздохнула я. — А… Это вас из-за того случая наказали, да? — Не сыпьте мне соль на рану, — буркнула я. — Я вообще ни за что пострадала! Лукавила я — копилку-то я не брала, а вот лицо Хильде распорола. — Ну, бывает, что поделать. Я там не был, не мне судить… Так, Симона, что за дело у тебя? — Папа, — вдохнула Симона, — мне нужно пять крон. — Пять? — поморщился Рудольф. — Может, трёх хватит, а? — Пять, папа. — А зачем тебе? — Ну… Мало ли, какие расходы могут возникнуть… Просто нужно. Они ещё минуты две торговались, и тогда, наконец, Кауффельдт поддался уговорам дочери и сказал кассирше отсчитать ровно пять крон. — Вот ведь скупердяй! — шепнула Симона. — Сидит на них, как собака на сене! Пока кассирша считала мелочь, из подсобки доносился монотонный голос фрау Рихтер. Она считала скатерти, салфетки и прочий ресторанный инвентарь. Если она сейчас выйдет, закатит скандал, почему Рудольф такой расточительный. По счастью, кассирша успела отсчитать нужную сумму и, поговорив с ресторатором, куда-то побежала. — Эмма, можешь на кассе подежурить? — спросил Рудольф Кауфффельдт. — Не сбивай меня со счёта, — донеслось из подсобки. — И с какой радости мне там стоять? Куда кассирша ушла? — На вокзал — родственников встретить, — пояснил Рудольф. — Давай-ка, Эмма, поторопись. — Не подгоняй меня! Я краем глаза наблюдала, как Эстер, вдохнув носом припрятанный кокаин, сперва расслабляется, затем быстро начинает уминать печенье за обе щеки, как хомяк. В ту же секунду Симона завизжала и с грохотом упала на пол. — Господи, ты, Боже мой! — выругался Рудольф. — Осторожней надо быть — пол только что вымыли! Он помог Симоне встать и участливо спросил, не болит ли чего. — Нога, — простонала Симона. — Кажется, подвернула. — Ой, такая ли беда, — проворчал Рудольф. — В кого ты такая неженка? Не сломала ничего, и на том спасибо. Тут мне в глаза бросилось странное зрелище — Сара копошилась где-то у стойки, а потом ещё где-то полминуты поправляла манжет левого рукава. Смутные догадки относительно того, что случилось, постепенно закрадывались в мою голову. Не иначе, что-то стянула уже, воспользовавшись замешательством ресторатора и отсутствием кассирши. — Домой дойдёшь? — она тотчас метнулась к Симоне. Говорила она томным, бархатным голосом. Её акцент в такие минуты звучал даже красиво. Она мастерски прикидывалась милой и заботливой, и как ни странно, эти уловки срабатывали! Сара — настоящий дьяволёнок с природным даром убеждения. Симона в ответ молча кивнула и поковыляла к столику, за которым сидела Эстер. Я же, как завороженная, наблюдала за странными телодвижениями Сары. Почему она так долго копошится в сумке? Не слишком ли долго она ищет упавшую под стол монетку? «Украла, что-то уже украла!» — вертелось у меня на языке. И ведь опять могу пострадать я… Соблазн рвануться к Саре, вырвать у неё из рук краденое и предъявить ресторатору пойманную с поличным воровку был велик, как никогда. Но вдруг мне показалось? Может Сара и не брала ничего, а я просто наговорила на подругу… Нет-нет, надо держать себя в руках. В конц концов, сам господин Кауффельдт видел, что я даже не подходила к кассе. Хорватка же выглядела беззаботной и весёлой. Всю дорогу она охотно разговаривала с нами, шутила, а как только мы дошли до дома Эстер, она внезапно воскликнула: — Слушай, я ж тебе портсигар на передержку отдала! Он у тебя? У Эстер от удивления глаза на лоб полезли. Конечно, случалось так, что из головы у неё что-то вылетало, но вот то, что никакого портсигара у неё с собой нет, она помнила отлично. В спешке она проверила карманы. Ничего. А вот в сумке, рядом с учебниками и тетрадями, он самый — портсигар, служащий хранилищем всяких мелких безделушек Сары Манджукич. Что-то бессвязно мыча, Эстер отдала хорватке портсигар и удалилась. Я шла домой с тяжёлым камнем на душе. Предчувствие беды не покидало меня. Опять крайней буду я, меня исключат и… Пулей влетев в свою комнату, я плюхнулась на кровать и прикрыла глаза, стараясь отогнать непрошеные мысли. Но нет, всё снова было слишком очевидно. Слишком уж хорошо я знала Сару и её привычку воровать всё, что плохо лежит.