— Я не хотела! То есть хотела, но… Прости, так вести себя нечестно по отношению к тебе и моим близким. Это больше не повторится.
Энергично двигать головой из стороны в сторону посредством шеи в данный момент не хотелось, помогая себе переключить внимание на что-то другое. Голос Хелоны! До боли родной, а еще… Да, необходимый, чарующий. Он меня тревожил, мучал, вспоминаясь не в первый и не в последний раз. Моя неверная невеста, а теперь уже чужая супруга произнесла именно такие слова днем раньше.
Она заплакала у выхода из примерочной кабины там, где продавалась верхняя одежда, сшитая из ненастоящего меха. Как Хелона посмотрела на меня в тот момент! И с какой болью прошептала до того, как уйти, что ее Ангуис — чудесный муж и замечательный отец!.. И еще она добавила зачем-то, глотая слезы, что подарил он ей, прося руки, букет помятых в общественном транспорте фрезий, а от меня при таких же обстоятельствах кроме белых роз, красивых, аккуратных, но лишенных искренности… Честно говоря, мне стало плохо. Не столько от ее слов, хотя и от них тоже. Допустим, обморок состоялся? Не знаю. Не помню.
В любом случае очнулся полностью я не то чтобы сразу. Когда Хелоны рядом уже не было, а мое обоняние потревожил довольно резкий запах чего-то лекарственного, что было в магазинной аптечке для таких случаев. Держал у моего носа флакон темного стекла и комок синтетической ваты охранник из «Базеля». На его форменном бейджике значилось, что поблагодарить за помощь следовало бы некоего Гладио С. Так я и поступил, а после этого поспешил уйти из шубного салона, торопясь принести обед другу в обувной напротив.
Собственно, мобильный контейнер с подогревом, куда я упаковал нехитрую снедь, приготовленную вчера, был поводом, который я же и сочинил на тот случай, если пришлось бы объяснять моему другу Фосу Ят Эну, зачем это меня понесло в универмаг, если ничего покупать в ближайшее время я не собирался, о чем ему и заявил в ответ на предложение подобрать еще сколько-то пар обуви. Когда еще.
Но голос Хелоны оставить меня в покое отказался и в подсобке «Варелли», где мой друг привычно обедал, и вечером, когда я отвечал невпопад, обсуждая с ребятами новую песню за ужином, и теперь, в цветочном отделе совсем другого торгового центра. Или того же самого?
Хватит. Сумасшедшим я становиться не планировал, так что сейчас все-таки переборол эгоистичные порывы и выполнил указания своего лечащего врача. Аккуратно.
— Господин, вам плохо? Скорую вызвать?
На меня участливо посмотрели зеленые глаза. Большие и добрые. Прекрасные. Не такие, как у Хелоны, а всё же… И в голосе хозяйки этой красоты мне почудилось нечто родное. До невозможности. Нет, у меня ведь не осталось живых родственников, когда родители!.. Верно?
Я отвел взгляд, чтобы эта милая женщина, возможно, моя ровесница, которая решительно подставила свое плечо, помогая мне сесть у прилавка, не подумала, что клиенту захотелось поговорить с ее, да, внушительным бюстом, а не ею самой, прочитав имя, аккуратно выведенное на табличке, вставленной в бейджик.
— Спасибо, Аквила [1]. Не беспокойтесь, пожалуйста, я в порядке. Со мной иногда подобное случается, не обращайте внимания.
Она медленно и осторожно разжала пальцы на моем предплечье. Левом.
— Но я могу вам хоть как-то помочь?
Я постарался улыбнуться ей как можно благодарнее. Да, мне было стыдно. Манипулирование, давление на жалость… В свое оправдание я мог бы сказать лишь вот что: ничего подобного устраивать в цветочном отделе, где она работала, я не собирался ни спонтанно, ни по заранее намеченному плану.
— Вряд ли. Хотя стакан воды оказался бы очень кстати, а еще вы могли бы мне рассказать что-то занимательное о прекрасных цветах, которые продаете здесь, пока я восстанавливаю дыхание.
Аквила К. ответила на мою улыбку своей. Допускаю, что отчасти нервно и с толикой недоверия. Поначалу. О, я ее отлично понял: час ранний, охранника еще нет, а у нее вчерашняя выручка хорошо просматривалась в антикварном кассовом аппарате. Но вот описание моей наружности в то время легко укладывалось ровно в три слова на одном из местных диалектов: кожа да кости. То есть выглядел я достаточно безобидно, чтобы не сойти за грабителя, который позарился на чужое с утра пораньше.
Но если по существу… Лгать незачем. Здесь все свои. Аквила очень быстро в то утро перестала воспринимать меня в качестве потенциальной угрозы, потому что после комы я и выглядел, и был жалким и слабым, тогда как моя новая знакомая отлично владела карате, а еще природа щедро одарила ее физической силой. Впечатляющих масштабов! Но я, разумеется, ничего подобного не знал. Пока.
— Договорились. Скажете, если вам станет хуже, и я немедленно позвоню в больницу. Овис [2], налей, пожалуйста, воды нашему гостю!
За кадками и вазами чем-то мелодично звякнули, и вот уже девочка в черном платьице, по виду одногодка старшей дочери Хелоны и ее рыжего змея, выступила из-за карликовой пальмы, чтобы торжественно поднести мне, иначе не скажешь, бокал с каким-то растительным узором на боку. Неужели это была самая настоящая гравировка? Невероятно. Откуда настолько дорогая вещь могла попасть сюда, в обыкновенный цветочный?..
— Большое спаси!..
Мне стоило огромного труда не подавиться, благодаря девочку. Нет, вода оказалась не слишком холодной или горячей, да и голова моя кружиться почти совсем перестала, но… Я никогда не видел маленькую помощницу Аквилы. Отчего же тогда она показалась мне знакомой? Смуглянка с глазами вроде тех, какие бывают при альбинизме, цветная питательная краска для волос, но так часто делают, например, у той же дочери Хелоны прическа, насколько я помнил, тоже была оттенка, далекого от природного.
Цветочница постарше бодро ударила меня ладонью меж лопаток, а вторая, помладше, глянула так, словно хотела прочесть мысли. Если и не все, так пару-тройку из тех, которые не давали вдумчиво и спокойно пытаться жить дальше. Без Хелоны.
— Вы спросили мою приемную маму о растениях, господин. Какие именно вас интересуют?
***
— Невкусно получилось, ребята. Извините, я…
Оба моих друга, Фос Се Йя и Фос Ят Эн, переглянулись. И стали наперебой уверять меня, что желтовато-коричневая гороховая жижа с обугленными вкраплениями неправильной формы если и не была верхом кулинарного мастерства, то съедобной имела право считаться. Вполне. Я вяло спорил, ковыряя вилкой и ножом подгоревший результат своих трудов у плиты… А в голове у меня в это же время крутились образы самых разных фрезий. Почему-то мне казалось, что крайне важно понять, какие именно цветы получила некогда моя невеста от другого.
Ведь белые фрезии — совсем не то, что красные, я уж молчу о бледно-фиолетовых! Да, все они цветы, разумеется, но вот символическая природа каждого растения… Или я чересчур много анализирую, закапываясь куда-то в исторические дебри примерно времен королевы далекой страны британцев, названную когда-то Викторией?
Цветочница Алого и ее маленькая приемная дочь рассказали мне, подтверждая результаты очередных поисков, которые я проделал в интернете, что их клиенты время от времени интересовались как заимствованными, кинмокскими, например, так и местными символическими значениями тех или иных растений, не забыв уточнить, что эти характеристики могли совпасть далеко не во всем и не то чтобы всегда, но… А если зайти с другой стороны? Я старательно принялся работать челюстями, стремясь одолеть гороховую кашу с кусочками ароматизированной сои, которую сжег. Друзья последовали моему примеру.
Итак, фрезии. Сейчас, как и двадцать, и тридцать лет назад здесь, на Земле, в моде была античная культура. С некоторым процентом более поздних интерпретаций таковой, в частности — появившихся в ту эпоху, когда на территории европейских государств обрел популярность так называемый язык цветов, согласно которому фрезии превратили в символ полного доверия к тому, кого так хотели одарить те или иные люди. Еще это был символ восхищения умом получателя такого подарка. Но почему букет, преподнесенный Хелоне ее будущим супругом, именно с изломанными стеблями? Только ли из-за давки в трамвае или троллейбусе? В моей голове что-то хрустнуло. Неужто зуб сломал из-за ужина? Или?..
— Фос?!
Кухня, где мы с ребятами ели, покачнулось, накренилось… Или нет. Се Йя зачем-то вдруг отшвырнул свою вилку, потянулся за аптечкой, которую мы держали в посудном шкафу рядом с банкой прессованного чая и столовыми приборами. Кажется, он, Ят Эн ли что-то у меня спросил, но мне как ваты кто вложил сразу в оба уха. Я хотел и не мог расслышать как следует, почему…
— Алло, скорая? Записывайте адрес!
***
Очнулся я, должно быть, вполне благополучно. В своей комнате? Да. Во всяком случае, гор лекарств на тумбочке у кровати не было, когда я очень осторожно и медленно приоткрыл глаза. Ну да, все правильно. Я лежал на кровати. В домашней одежде, которая была на мне, когда я ужинал и почувствовал себя неважно. Опять. Но тогда едва-едва начали сгущаться сумерки, а теперь уже окончательно стемнело. Мои друзья, должно быть, уже спали. Да и меня клонило в сон…
— Я была такой с рождения. Ты мне веришь?
Кажется, мне снилась Хелона. И тот вечер, когда мы с ней… Не помню, было ли ей приятно со мной. Зато я, похоже, не забыл окончательно, как она смущалась и норовила то запахнуть на груди блузку, то словно бы невзначай одернуть юбку. Средней длины. Тогда у нее не было денег на платья в пол. Я вспомнил, как она судорожно теребила и мяла шершавую простынь. Вспомнил, как Хелона отворачивалась от меня, пряча глаза. Как утверждала, краснея всё больше, что ей не больно и что крови нет и не предвиделось не потому, что я не был первым мужчиной в ее жизни. Поверил ли я ей? Не знаю. Так было ли ей приятно? Думаю, нет. А мне? Хм… Не особо. В памяти все отчетливее стали проступать обрывки воспоминания, которые вдруг отчего-то собрались мне присниться.
Те неловкие, торопливые содрогания на старой простыне совсем не были похожи на секс, описанный в книгах о чувствах, которые Хелона редактировала, чтобы заработать на кусок хлебозаменителя. Рис она в то время не любила. Пожалуй. И рыбу. Впрочем, какая теперь-то разница?
— Иди ко мне.
Почему Хелона, сегодняшняя Хелона, полуобнаженная, восхитительно красивая, призывно, озорно и ни капельки не испуганно улыбнулась из темноты, сидя на безразмерном диване так близко, что?..
За моим левым плечом что-то мелькнуло, зашуршало… Кажется, чешуей.
— А можно?
Знакомый голос. Но чей? Спокойно. Это по-прежнему сон! Или уже нет?.. Хелона с готовностью кивнула, глядя сквозь меня.
— Врач разрешил. Помнишь? Я давно успела соскучиться по твоим объятиям. А ты по моим, любимый?
— Еще как, жена моя.
— Рада слышать подобное.
Так вот кто!.. Я хотел проснуться, но не мог. Даже просто отвести взгляд, зажмуриться — не вышло. А муж Хелоны, отталкивая меня с дороги, заспешил к ней, стаскивая через голову рубашку прямо на ходу. Вот жалобно треснула, отлетая, пуговица. Еще одна. Еще…
Будильник Ят Эна выдернул меня из этого кошмара в тот момент, когда Хелона медленно склонила голову поближе к пряжке на ремне мужа, чтобы высвободить его из штанов зубами, а он зарылся пальцами левой руки в ее прическу, хмыкнул и обернулся, швыряя мне в лицо правой цветы, вытащив их буквально из воздуха. Это были фрезии. Желтые. А их стебли почему-то никто помять не захотел.
________
1. Макото стала Аквилой (Орлицей на латыни), потому что орла в Древнем Риме считали священной птицей Юпитера.
2. Сецуну зовут Овис (на латыни Овцой). На ней черное платье в связи с сюжетом и с тем, что ее в черном рисовали. И еще по той причине, что одним из священных животных Плутона древние римляне считали черного барана.
