***
– Что ты притащил в мой дом? – голос Волдеморта был жестким и холодным. Северус уже начал забывать, что его пациент умеет так говорить. Но что было занимательнее всего – этот тон, обещающий как минимум парочку пыточных проклятий, сейчас не заставил его напрячься. Пока зельевар пытался сформулировать ответ на этот в крайней степени странный вопрос, Темный Лорд направил палочку на крупную, слегка взъерошенную серую сову, и проговорил заклинание, выявляющее анимагов. Сова вскрикнула, сильнее впилась огромными когтями в рукав плотной снейповой мантии, потом сорвалась в воздух и перелетела на высокий старинный шкаф. Очевидно, в человека превращаться не собиралась, но и в восторге от такого беспардонного обращения не была. Волдеморт повернул голову вслед за ней, и на его лице отразилось настоящее удивление. Абсурдности ситуации – а она была довольно-таки абсурдной – добавляло маленькое светлое перышко, кружившееся прямо перед его глазами. – Что это за птица? – Это сова, – тупо буркнул зельевар. – Вы сами приказали мне купить для вас сову. – Я приказал купить? – повторил Темный Лорд. За последние годы ему нередко приходилось разделять тело с животными, а Нагайну, последнюю из них, он даже одно время собирался сделать, ни много ни мало, следующим крестражем. Правда, в один день, задолго до того, как ослеп, маг не нашел змею в своем доме. Некоторое время пытался сообразить, как долго ее нет рядом – и не смог вспомнить. Наверное, Нагайна не стала утруждать себя прощанием, когда поняла, что не нужна ему. Волдеморт не собирался больше делить свою душу – просто не рискнул бы, догадываясь, что остановись он тогда на трех, или даже двух крестражах, его рассудок был бы гораздо устойчивее, и совладать с новым телом было бы проще. Поэтому лишившись верной Нагайны, он не испытывал потребности в новом питомце, так что заявление Северуса не имело смысла. Разве что... – Покажи мне, – потребовал Волдеморт, опуская палочку и протягивая руку к лицу пожирателя. Снейп с трудом удержался, чтобы не отшатнуться от бледной кисти, и позволил магу приложить холодные подушечки по-паучьи длинных пальцев к его виску. Для применения легилименции зрительный контакт теоретически был не обязателен. Опыт и воображение вполне могли его заменить, и все же волшебники предпочитали пользоваться этим простым и проверенным способом, который Волдеморту теперь был недоступен. Разумеется, это не стало ему помехой. Маг мысленно потянулся к сознанию Пожирателя, чувствуя теплую кожу и бьющуюся жилку под своими пальцами. Он испытал на мгновение жадное, почти неуправляемое желание почувствовать горячую, как сама жизнь, кровь на своих руках – согреться и обрести, наконец, подобие гармонии; а потом поистине вампирское наваждение так же быстро отступило. Волдеморт понял, что осязает теперь не только тело Северуса – доступные ему ощущения расширились на целое чужое сознание – неподатливое, скрытное и упрямое. Он истосковался по ментальной магии, по власти, свободе и контролю, которые она дарила, но не собирался вредить зельевару. Сейчас Волдеморт не пытался уличить его во лжи или предательстве – он уже понял, что именно произошло, и всего лишь хотел знать подробности. Впервые это случилось меньше месяца назад. Когда Волдеморт обнаружил себя на первом этаже особняка, у входной двери, и не смог вспомнить, как там оказался, то посчитал, что рассудок предает его. Сердце тогда колотилось как сумасшедшее, мышцы были напряжены, как перед прыжком, дыхание сбилось, и он понятия не имел, что могло так его напугать. Он явно совершил прогулку – как минимум, по коридору и вниз по лестнице. А вот сколько времени он потерял – определить было невозможно. Ни циферблатов часов, ни Темпуса в его мире больше не было. Темный Лорд мог приблизительно определить время суток – наличие Солнца над головой было для него таким же очевидным фактом, как присутствие людей неподалеку, или опасная близость столов и стульев, на которые можно наткнуться. Подобные провалы в памяти случались еще несколько раз, и всегда оставляли чувство незаконченности и недосказанности. И еще тоску, которая пожирала и выматывала его и без того потрепанную душу. Одну седьмую часть его души, если точнее. Это раздражало, злило, но с другой стороны, со времени своего возрождения Волдеморт не испытывал более ярких, тягучих, согревающих переживаний. Они не имели ничего общего с забытьем, в которое он неотвратимо проваливался каждую ночь, и с нормальным человеческим сном – тоже. Без сомнения, он что-то упускал. Но его недолго занимали эти происшествия – в его состоянии ему не удавалось убедить себя подолгу концентрироваться на какой-то мысли. Размышления ускользали, превращались в невнятный шепот и растворялись почти без следа. Возможно, подобные легкость и непростительная беспечность, временами накатывающие на мага, помогали ему не сойти с ума от беспомощности и боли, не переваривать собственный мозг, из раза в раз прокручивая в голове уже сотню раз передуманные мысли. Не имея сил и возможности действовать, оказавшись запертым почти без свежих впечатлений, он начинал ненавидеть самого себя, и это было довольно опасно. Важное начинало казаться бессмысленным, а тоска, которую приносили не то наваждения, не то помутнения рассудка, только усугубляла положение. Хотелось вырваться из плена этого нелепого тела, порождения неудавшегося колдовства, освободиться – отложить на время все планы, лишь бы не чувствовать изматывающего, раздражающего дискомфорта. То, что он увидел в воспоминаниях Снейпа, не особо прояснило ситуацию. Первое и очевидное – он был в сознании. Второе – его личность... если предположить, что это была именно его личность, а прочие варианты были весьма и весьма сомнительны, отличалась от той ее вариации, с которой он существовал сейчас. Это было не слишком удивительно – он бы и сам, пожалуй, затруднился бы вспомнить, каким был изначально. Безумный, жестокий и могущественный маг, полный амбиций юноша, обиженный, одинокий ребенок, уродливое и болезненное существо – все это был он, один период жизни перетекал в другой, оставляя контрольные точки – крестражи, слепки его мировоззрения и чувств в определенное время. Слишком много всего намешано было в его жизни, чтобы можно было сразу и наверняка разобраться в природе этого явления. И все же это было необходимо. Возможно, это шанс, которым можно умело распорядиться, или угроза для его душевного равновесия. И было еще кое-что – Волдеморту действительно было любопытно, какого Мерлина ему несколько часов назад позарез потребовалась сова? Пока Северус, слегка выбитый из колеи странным поведением своего пациента, проводил ежевечерние процедуры, взъерошенное чудовище поминутно вертелось и пыталось устроиться поудобнее. Предавалось оно этому занятию с таким энтузиазмом, что чутких ноздрей Волдеморта достиг сухой залежалый запах пыли, которую потревожила непоседливая птица. Темный Лорд вздохнул, не прерывая Северуса, который накладывал очередные компрессы, поднял палочку, направляя ее на сову... А потом вместо того, чтобы применить Аваду, только очистил облюбованный ею шкаф от пыли и наложил на стеклянные шкафы с ингредиентами защитные чары. Раз уж это создание понадобилось той его ипостаси, которая могла достичь недоступного ему теперешнему умиротворения и спокойствия, и даже контрабандой протащить в его жизнь отголоски этих забытых чувств – так тому и быть. Возможно, он и сходил с ума, но тогда это была новая, неизвестная ему разновидность безумия.***
Когда Северус трансгрессировал неподалеку от ворот Хогвартса, на него тут же обрушилась стена по-ноябрьски холодного дождя. Маг выругался, хотел было наложить на себя водоотталкивающие чары, но понял, что за несколько секунд успел промокнуть до нитки. Он заставил досаду уступить место философской покорности капризам осенней природы и, хлюпая промокшей обувью по опасно скользкой смеси из влажной пожухлой травы, грязи и опавших листьев, потом шурша мелким гравием, направился к входу в школу, где его ждали теплый душ, сухая одежда, Перечное зелье и много, много размышлений. Впрочем, еще не успев открыть дверь в свои комнаты, Северус понял, что в его планы добавился неожиданный пункт, угрожающий отложить все запланированные в высшей степени приятные процедуры на неопределенное время. В своей гостиной он обнаружил Люциуса Малфоя – очевидно, он попал сюда камином, прямо из кабинета директора, потому что чары на входной двери остались нетронутыми. Подобная бесцеремонность едва ли задела Северуса – он никогда не считал это помещение своим личным пространством и, в отличие от спальни и своей персональной лаборатории, защищал ее неприкосновенность почти символически. В резиденции декана Слизерина постоянно ошивались нерадивые, чем-то обеспокоенные, раненые или просто обиженные студенты, чьи носы ему было положено вытирать по долгу службы, а также их гиперзаботливые родители. Строго говоря, к последней категории и относился Малфой, но что-то подсказывало зельевару, что он явился не для того, чтобы осведомиться об успехах своего отпрыска. Люциус расположился в лакированном деревянном кресле с прямой, как палка, спиной, идеальной прической и художественно спадающими вниз складками дорогой темно-фисташковой мантии. Бросив взгляд на это великолепие, Северус решил не менять своих планов, и прежде привести себя в порядок. И не потому, что в вымокшей одежде он чувствовал себя жалким на фоне блестящего аристократа, снизошедшего до его уютной, но запущенной и мрачноватой гостиной, которую заполнили запахи книжной пыли и ментола. Кроме того, в комнате было тепло, почти жарко, и Снейп согрелся почти мгновенно. Строго говоря, хватило бы и высушивающих чар – пусть те и придали бы ему неподобающе нелепый и растрепанный облик, Малфой видел его в по-настоящему тяжелые времена и даже тогда никак не реагировал на его внешний вид, по причине деликатности или безразличия – не имеет значения. Но Северус не смог отказать себе в мелочном удовольствии заставить Малфоя ждать. Хотя бы потому, что знал – тот терпеть не может сидеть без дела, а его узкое деревянное кресло по воздействию на организм немногим уступает средневековой дыбе. Приветственно кивнув встрепенувшемуся было аристократу, Снейп, не останавливаясь, проследовал в свою спальню, а оттуда – в ванную комнату.***
Обычно Северусу неплохо удавалось манипулировать страстями старшего Малфоя, подталкивать того к нужным умозаключениям. Неплохо – потому что аристократ не был идиотом и обладал своеобразной, не всегда предсказуемой, логикой. Беспокойный, амбициозный маг был способен как доставить неприятности, так и стать неоценимым союзником. Северус до сих пор иногда мог его понять, но все же по-своему дорожил их отношениями – взаимовыгодными и почти не обременительными. Но сейчас, в кои-то веки Северус не знал, что ответить Люциусу. Чтобы удачно переплести ложь и правду, подать новости правильно, нужно самому разбираться в ситуации, дабы не попасть в идиотское положение, а этим зельевар похвастать не мог.