***
— Как ты думаешь, что они со мною сделают? — спросил меня шеф, когда мы остались одни. — И как вам при этом помочь? Он смерил меня поистине странным взглядом. В отличие от остальных, я, практически, не демонстрировала ему свою ненависть. Она была у всех, в разных масштабах, конечно, но была. Я же ради интересного дела могла про неё тут же забыть. И получалось, что, если балроги жили ею, но боялись уйти, Оссэ идти было просто некуда, Майрону, несмотря на ненавистное обожание повелителя, тот нужен был, как таран для своих реформаций, то я иногда забывала напрочь про своё к нему отношение. Это падшего валу всегда забавляло. — Если сможешь, то говори и это. — Изолируют вас, скорей всего. У Намо есть чертоги. Можно выгнать, вообще, в Эа. — И что, по-твоему, хуже? — Чертоги Намо. — Обоснуй. — Есть у меня одна теория по поводу Эа… — Рассказывай. — Говорю сразу, теория не проверена, — поставила в известность его я. — На Арде не действуют многие законы физики. Так же есть я, способная поглотить всё. И существуют чертоги безвременья. Мелькор слушал меня внимательно. Но к чему я клоню, пока не понимал. — Мы внутри чёрной дыры, центром которой являюсь я. Мир сотворён по её излучине. То есть чертоги безвременья — поверхность чёрной дыры. Если прорвать их, то можно выйти в другой космос, подверженный другим законам. — А вот это уже интересно, — намотал себе на ус Мелькор. — Как ты думаешь, Эру знает об этом? — Вероятно, но утверждать на сто процентов я этого не стала бы. У него откуда-то есть знания, как функционирует человек и большинство животных. Здесь крайне мало новых видов, да и те, как эльфы, лишь калька изначальных. Он либо знает, либо у него с памятью проблемы и он сошёл с ума, попав в чёрную дыру. Винить его, впрочем, в обоих случаях нельзя. Мы многого о нём не знаем. А он не спешит открываться. Возможно, под надуманными предлогами, но всё же. — Ты его не ненавидишь, — с досадой отметил Мелькор. — Не считаю ненависть продуктивной эмоцией. Тем более он мне интересен. Каким бы он не был. — Он ограничивает творческое саморазвитие! И гасит самореализацию! — Да. Но для подобных действий у него должны быть причины. Даже ощущение полной власти над собственным творением — уже причина. И только не говори, что ты не способен её понять! — У него откуда-то есть шаблон того, как нельзя поступать, — продолжила я, — он его должен был где-то взять. Я ума не приложу, чем его могут огорчать гомосексуальные пары. А радостные эмоции для него — первый приоритет. Складывается такое впечатление, что Арда чуть изменённая калька Земли, моего первого мира. На собственные моральные бзики Эру слишком хорошо накладывается христианская мораль, ибо его отношение к порабощению плоти больше взять неоткуда, она для него, практически, не значима. А законы писал он. Мелькор нахмурился: — Ты думаешь, над ним тоже что-то стоит? — Всенепременно. Его позиция невмешательства до жаренного петуха должна была быть следствием чего-то. Иначе мы имеем крайне неприятную личность, которая, чтобы поставить тебя на место готова на всё. Даже на ложь, ибо он сам говорил, что все в итоге поймут всех. А Намо предрекает какой-то Дагор Дагорат. Кто-то из них врёт. А ложь ни к лицу обоим. Нет, я, конечно, могу пошутить, что Эру не умеет пользоваться понятиями и ты в его «все» не входишь, но это как-то слишком… — Понятно… — задумчиво пробормотал Мелькор. Он даже опустил, что большую часть диалога я обращалась к нему на «ты». Он уже собрался уходить, когда вдруг остановился: — Не правильно тебе имя дали. Ты не Унголиант, ты — Морлаттэ*.***
Мы с Оссэ сидели у меня в крепости и пили чай. Майа всё прикалывало то, что он ни один такой со странными вкусами. Чай был каркаде, и в кружках плескалось красноватая жидкость. — После того, как я выступлю на его стороне, мне назад дороги не будет. — А она сейчас есть? — Какая никакая, но есть, — Оссэ помотал головой из стороны в сторону. — Могла бы ты мне помочь? Я с интересом посмотрела на него. Чего он хотел? Мне было неизвестно. — Я оказался однозначно на его стороне, поскольку не выдержал и тебя поцеловал, — начал он. — Вот только чувство вины мне навязывать не надо. — Я тебя не виню, — он надолго замолчал, — я тебя хочу. Вот это новость! Впрочем, перед боем хорошо бы попробовать пожить полной жизнью. — Пошли, — я встала, взяла Оссэ за руку и повела его в сторону своей спальни. Он, как и прежде действовал, как ведомый, отдавшись в мою власть с головой. Поцелуи его окрыляли и активизировали. Ласки тела заставляли выгибаться мне навстречу. Когда я прикоснулась к его члену, его горло издало гортанный стон. Он и не знал, что так можно. Мои же губы в столь интимном месте его покорили. Он не знал, куда деть не то, что руки — глаза. Что же будет, когда мы дойдём до кульминации? Понимая, что при таком-то опыте ведущей оставаться мне до конца, я его оседлала. Он, уже немного осмелевший прошёлся руками по моей груди, задевая соски и, наконец-то, вырывая стоны у меня. Когда я села на его член и ритмично задвигалась вверх-вниз, он был вне сознания, на краю блаженства. И потому, не контролируя себя, бурно излился мне внутрь. — Это всегда так? — спросил он, пытаясь отдышаться. — Со всеми по-разному. — И, если бы Уинен?.. — Ты, думаешь, она захотела бы так закрепощать себя и привязывать себя к миру? — мне было некомфортно, что он вспомнил бывшую в такой интимный момент. — Нет, ты права, — он глубоко вздохнул. — Спасибо за опыт. Ты лучше. Откровенная лесть, сравнение, но мне приятно.