Рождённая тьмой

— Ладонная мышца у эльфов такая, что меня мучают смутные сомнения… не будут ли они вместе с приматами скакать с лианы на лиану? — тихо и безнадёжно проговорил Майрон. Мы получили первую не склоняемую никак ко тьме партию. Возможно, тут дело было в том, что мы на них напали, а их гордость и упрямство не позволяло им договариваться с теми, кто уже начал восприниматься, как враг. Как бы там ни было, мы могли их либо изучать, либо искажать, превращая их в орков. Это было первой попыткой шефа сотворить разумную жизнь. Ну, что можно сказать по этому поводу? Гениальность Мелькора вошла в резонанс с гениальностью учённых моего первого мира. Если Мелькор не мог своему созданию обеспечить эмоционально-интеллектуальную базу, то наши запарывали такие бессознательные моменты, как движение и в особенности дыхание. Им бы объединиться — вышел бы толк. — Майрон, это ещё один рудимент. Хотя и, честно говоря, у человека он развит так, что пользоваться им можно с трудом. — Сколько же их? — За девяносто. — Да, кстати, могу задать вопрос? — интересуется Майрон. — Конечно. — Ты столь много знаешь о следующем творении Эру, что становится интересно откуда? — Ну, не зря же я выбрала человеческое тело. Кстати, оно старело. Майар Мелькора это привело в задумчивость. Они не могли понять, зачем использовать Fana, могущее умереть. Я же сказала, что буду менять образы, как перчатки. И даже, если тело заболеет, буду отнекиваться, что ещё эти «валенки» не сносила. Майа вздохнул, пытаясь осмыслить не осмысляемое. В творение исключительно Эру было столько дыр, сколько ни один вала, за вычетом Мелькора не допустил. — Нда, уж… — Майрон, у меня появилась идея, как на сторону шефа привлечь эльфа… — задумчиво проговорила я, смотря на несколько взрослых особей, на разделочном столе. Уже занесённый нож Майрона застыл, так и не совершив надрез. — Мы, по-моему, уже перепробовали всё. Они, как изначально нас испугались, так и не идут на контакт. Их понимание справедливости не терпит изменения, они не хотят видеть альтернативы, если что-то выходит за их понимание морали оно окрещивается злом. Я кивала соразмерно его монологу и несколько раз угукала и тянула «ммм…». Майа пришёл к выводу, что, когда я не показываю видимого, узнать об этом можно было посредством междометий, интереса, я просто не слушаю. Это было даже удобно. Можно было сразу отметить угасание моего интереса. — Это да. Но мы имели дело только уже с выросшими эльфами. Если украсть детей грудного возраста и отдать на молочное вскармливание оркам, у нас есть шанс*. Майрон посмотрел на меня, словно я ему открыла глаза, на доселе невозможное. Сильнейший из майар приходил к мысли, что я была сумасшедшим гением. Я думала не так, как предпочитали мыслить остальные слуги Мелькора. Возможно, дело было в расщеплении моего ума, возможно ещё в чём-то, но мне приходили на ум возможности, не посетившие больше бы никого. — Ты хочешь сказать, что они очень быстро социализируются, проводя тщательный и детальный самоанализ? — с надеждой на успех вопрошает Майрон. Он хотел преклонения всех творений Эру перед его мощью. — Ну, не обладают же они генетической памятью. — В самом деле. О, посетившей меня идее, мы уведомили сюзерена. Он пришёл в восторг. И расцеловал меня в обе щёки, назвав самым ценным сотрудником. Майрон кинул на меня завистливый взгляд. Ему хотелось всегда и везде быть первым. Даже то, что фактически это место во многом было занято Мелькором, приводило его в уныние. Украденных эльфят было несколько. Тхурингветиль та, вообще, шутила про эльфийский детский сад. Орчихи не хотели принимать в свои объятия дополнительных детей, но шеф на них надавил своим авторитетом в лице хотя бы физической мощи. И тем пришлось. — Иногда твоя гениальность зашкаливает так, что меня это пугает, — выдаёт Майрон, рассевшись в своём кабинете. — Это скорее хорошо или плохо? — интересуюсь я, пригубляя красное вино из, сделанного самим майа кубка. — Скорее хорошо, но дико странно, — говорит Майорн, пристально смотря на мои губы. Его посетила мысль, что раз я столь странно мыслю, то меня можно попробовать соблазнить, влюбив в себя, и в итоге иметь меня исключительно на своей стороне. Всё лучшее должно принадлежать ему, а не Оссэ! — Ты как-то странно смотришь, — его пламенный прожигающий взгляд пылал какой-то маниакальной мыслью, это немного пугало уже меня. — Может, я влюбился? — В кого, в меня? — не догоняю я. Для меня любовь выглядела как-то неизведанно по прошлой жизни, что немного меня нервировало в этой. Меня было сложно восхитить, очаровать и влюбить. Хотя и очень легко со мною переспать. Физическое действие в моём исполнение не вязалось у меня с чувствами от слова никак. К тому же мне было очень сложно кому-то отказать. Доходило до смешного в виде секса на лавочках. — Ты здесь видишь кого-то ещё? — удивляется Майрон, подходя ко мне вплотную. Он опускается на колени перед моим креслом и целует колено, невнятно бормоча что-то похожее на «Госпожа». У него уже были отношения с Мелькором и он примерно представлял, что нравится падшему вале, потому, рассудив, что я всяко не буду привередливее Мелькора он решил придерживаться, уже испробованной линии поведения. Мне стало как-то некомфортно. Я не понимала романтику от слова совсем, и максимум мне было бы интересно самой поиграть в рыцаря, служащего своему сеньору. — Майрон, встань! — резко говорю я. — Почему? — вновь удивляется тот. Мэлько крайне нравилось, когда он ощущал чей-то дух в полной своей власти. Одним из его любимых сексуальных игрищ была асфиксия, когда он руками перекрывал кислород партнёру. Майрону приходилось только терпеть, ублажая странные потребности своего хозяина. А тут Унголиант не потерпела даже просто вид преклонения им колен. — Ты нравишься мне настолько, что у меня порой башню сносит от желания тебе принадлежать. Я сама, мастурбируя на тебя, обращалась к тебе «Владыка». Это только вносило больше удовольствия, — честно призналась я. Мастурбировала я крайне редко, а чтоб, ублажая себя, думать о ком-то такого и вовсе не было. Сие было впервые. И то на кого пал выбор несколько удивляло. Властный мужик, с прорывающимся комплексом неполноценности, гениальный в своём трудоголизме, имеющий маниакальное стремление к порядку и желающий быть единоличным диктатором Арды, для проведения соответствующих своим вкусам реформ, что может быть сексуальнее? Майрон стремительно встал и посмотрел на меня с высоты своего роста. То, что я сказала меня абсолютно не смутило, и в кресле я сидела расслаблено, закинув ногу на ногу и уместив руки на подлокотниках. Спина была прямая и выдавала королевскую осанку, что плохо вместе с тоном произнесённой речи сочеталось с её смыслом. С полным чувством собственного достоинства отдавать себя кому-то во власть. Такое для Майрона было в новинку. — Честно. Не ожидал. Но я рад, — искренне сказал он. Майа приподнял меня за плечи из кресла и, ориентируясь уже на свои собственные вкусы начал наступать. Первым делом он властно собственнически поцеловал меня в губы, раскрывая их как дорогую раковину из-под жемчуга, языком и проходясь им уже по нёбу и внутренним сторонам щёк. Потом, чуть отстранившись, он вовлёк меня во французский поцелуй. Всё это сопровождалось поглаживаниями плеч и груди. Спустив мою вязанную кофту до живота Майрон приник губами к моим соскам, то обхаживая их по кругу языком, то прикусывая. Моё дыхание участилось. Я сильнее прильнула к майа, на что он мне улыбнулся какой-то победоносной заносчивой улыбкой. — Твоя покорность не может не заводить, — с придыханием выдал Майрон. — Но окончание сего действа придётся отложить, я хотел тебе показать наш эльфийский детский сад. Когда он отвёл меня в покои, отведённые под ясельную группу для эльфят, я уже привела себя в порядок. — Добро пожаловать к нашему шалашу, — навстречу нам вышел громадный кот, увешенный золотом. Его я ещё не встречала. — Это — Тевильдо, — шепнул мне на ухо Майрон. — Он помимо главы ясельной группы, является главным охотником для продовольственных складов Мэлько и паном всех остальных котов. Я наклонилась к кошарику и почесала того за ухом, на что тот одобрительно заурчал. — Блохи не мучают? — озабоченно спросила я. Что такое блохи я знала. Мне самой в виде глюков являлись розовые блохи, которые меня к тому же покусывали. Я, вообще, была матерью блох, ибо перед их появлением они вылезали из моего влагалища и начинали пищать. — Всякое бывает, — отозвался растроганный участием Тевильдо. — Чистого спирта даме не нальёте? — А надо? — Не знаю. Это визитная карточка Бегемота. — А он тут причём? — Это кот Сатаны, вы, как бы, коллеги. — Рад за него. На этом наш разговор был окончен. А Майрон повёл меня к отличившемуся эльфёнку. — Мы их ещё никак не называли, но ушастик, поняв, что доступ к груди молочной матери имеет самый сильный и самый наглый, быстро стал таковым. Умная животинка. — Мама, — произнёс эльфёнок, указуя на Майрона, от чего тот выпал в осадок, а я совсем не по-женски заржала. — Ушастик. Последнее сопровождалось направленностью указательного пальца на себя любимого. — Ну, вот ты им расу обозвал. — А почему не имя дал? — Ну, так они ж все ушастые!

.***

Я сидела в крепости у себя в кабинете в окружении морских пауков, плескающихся в аквариуме, наших с Оссэ детей и ждала, когда меня навестит Майрон. Он обещал, что, как закончит свой шестопёр, сразу ко мне наведается, ибо ему не терпится меня взять. Думала я о вечном, а вечное у меня заключалось, как всегда в нелогичностях поведения шефа. — Слушай, ну как он может быть атеистом, ведь он знал создателя лично? — в который раз в пустоту спрашивала я. — Мне кажется, это ты на него дурно повлияла. До тебя он не отрицал объективную реальность, — ответил мне на, давно уже ставший риторическим, вопрос Майрон, вошедший в кабинет. Он сам был деистом и, по моему мнению, считал Эру лучше, чем тот был на самом деле, — Я даже думаю, что его не сажать, его лечить, по большому счету надо. Да только кто меня послушает? Он вёл на поводке большую собачку, предположительно волколака. И тот, поскуливая, с обожанием смотрел на своего альфу. — На, — Майрон протянул мне куртку из бычьей кожи, чем-то напоминавшую мне по отделке кожанку революционного формата. — Пёсик в первую очередь полагается на обоняние. И потому, если от тебя будет разноситься такой же запах, как от меня, он примет тебя за свою. В крайнем случае, за мою сучку. — Спасибо на добром слове!.. — обрадовалась я именованию «его сучки», — Ты зачем его привёл? — Это мой тебе подарок, — объявил Майрон. — Помню, что ювелирку ты не особо ценишь, называя по большому счёту бижутерией. А тут и охранник, и друг, и подушка. — Эээ… спасибо. Его как-то зовут? — Нет. Называй, как знаешь. — Значит, будет Мурзиком, — я присела рядом с волколаком и потрепала его по холке, а после и вовсе порывисто обняла. Волколак втянул носом, обнюхивая незнакомку в лице меня, но быстро успокоился, учуяв родные Майроновские запахи. — Я даже не знаю, как теперь отдариваться, — запаниковала я. Подобные подарки отдавали чем-то официальным. Как тот обмен войсками между Майроном и Оссэ. И потому надо было не ударить в грязь лицом. — Хотя… — протянула я, — Знаю. Васька!.. Иди ко мне, моя радость, иди к мамочке! Через пару мгновений к нам в кабинет заползла паучиха-многоглазик. Она была каракуртом, и потому расцветки она был вызывающей — чёрно-красной. — Она больше своего вида, — отметил Майрон. — Так я её мать, — тут же пояснила я, и без перехода развернулась к Ваське, — Вась, пойдёшь к дяде Майрону в телохранители? — А он хорошо кормит? — Нда… потом будут слагать легенды: «А Васька слушает, да ест». — Едой не обижу, — ухмыльнулся майа. — Если ещё, какие потребности есть, ты говори, не бойся. — Ну, вот и хорошо, что вы поладили, — улыбнулась я.