Хейл-Стилински-Арджент

Айзек не удивляется, когда Стайлз привычным ну-ты-и-говнюк-Лейхи тоном заявляет, что летит в Париж. Айзек удивляется, когда Крис просит его взять джип. // Намеченный в ежедневнике (подарок Лидии) "ту ду лист" кривым стайлзовым почерком буквально вопит: вы, парни, пиздецки облажались. Вот прямо сейчас, в Руасси-Шарль-де-Голль в зоне выдачи багажа. – Где она? Где коробка?! – Стайлзу хочется кричать, драть глотку, потому что: какого, мать его, черта, Скотт? Тот переминается с ноги на ногу, оглядывается по сторонам, будто коробка (огромная двадцатидюймовая, кстати, коробка) стоит и машет им картонной рукой. – Скотт! – Я альфа, а не Комиссар Рекс. Может, стоит спросить у того парня? – кивает на уборщика устало, потирает пальцами переносицу: восьмичасовой перелет вымотал, размазал по спинкам дешевых кресел в салоне. – А это мысль, – Стайлз выглядит не лучше: взъерошенный, помятый, но бодрячком держится - закинулся энергетиком перед полетом и поцеловал Лидию (до вечера протянет, значит). – Мы просто обязаны найти ее, Скотт. Там же.. – Подарок на миллион долларов, ага, знаю, – Скотт перебивает и тащится в сторону того парня-поломойки (Крис написал, что ждет на парковке. Сообщение прислал двадцать минут назад). Парень с боевой готовностью помочь, но в английском не шарит. Хлопает кукольными глазами, пока Стайлз шерстит англо-французский словарь и пальцем в слова тычет: коробка, багаж, большой, потеряли. Машет руками: язык жестов, помоги. – Святые Звездные войны, да должен же здесь быть хотя бы один человек, который нас поймет! – будущий-детектив-Стилински не для того год отпахал в Академии ФБР, чтобы посеять багаж в аэропорту Парижа и не суметь его найти. Черта с два. И он ищет. Кроме того, знаете, находит. В зоне выдачи багажа, откуда поиск начали, только в очереди другой. Скотт молится на терпение Аржента: пятьдесят минут, Стайлз, серьезно? – Не моя вина, что там есть еще одна лента. Крис встречает их на парковке. Вернее, Скотта и розовый квадрат в упаковочной бумаге на своих двоих. – Как тебя пропустили с этим? – Я заплатил, – Стайлз ставит коробку на землю и упирается ладонями в колени, переводя дыхание. – Черт возьми, тяжелая какая. Арджент слишком Арджент, чтобы удивляться. Даже бровью не ведет. Говорит только: – Боюсь, места не хватит. Стайлз отмахивается: – Хватит, только подтолкнем немного. Скотт, не поможешь? Но Крис, конечно, оказывается прав: не хватит. – Что там? Возможно, стоит открыть? – Нет! Нет, не стоит, – Стайлз качает головой. – Это сюрприз, мы не можем. – Твой сюрприз для моей машины большеват. – Самую малость, Крис, самую малость, - Стайлз хлопает по плечу, мол, делов-то, разрулят, и готовится пальцы загибать. - У кого-нибудь есть идеи? Трос? - один. - Скотч? - два. - Портал? - три. – Ключ-карта к пятому измерению? Не, ну а вдруг, - четыре. – Айзек, - пять. – Айзек? Что? Нет. Не-а. Никакого Айзека. Скотт, скажи ему: Айзека не надо. Но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Стайлз в сердцах берет два биг-мака, большую картошку фри, бургер с беконом и кока-колу (не "лайт", ситуация тяжелая). На асфальте сидит, ногой качая, и ест все и сразу, пьет, чавкает, на Арджента, Скотта не смотрит. Те у машины стоят, говорят, но ему, Стайлзу, откровенно плевать (ха, на самом деле нет). Прислушивается: что-то о погоде, учебном триместре, Дитоне (да ну). Стайлз, кстати, нервничает жутко. Вытирает вспотевшие ладони о ткань джинсов, кусает губы. Пытается между делом, невзначай, но Скотт колотящееся в клетке реберной сердце слышит все равно. Он руку на плечо закидывает (идиотская тату по-прежнему глаза мозолит), молчит, хотя Стайлз знает, что бы сказать мог: ты, брат, в скайпе лажаешь неизменно, но здесь у тебя все шансы. Ага, спасибо, Скотт, и на том. Но когда ее видит, свою малышку, такую большую уже, с глазами его, медовыми, горящими, с перевязочками на руках, в комбинезоне (привет, Малия, это твоя дочь), с хвостиками нелепыми, смешными, зубами торчащими и, черт возьми, родинок россыпью на очаровательно-пухлых щечках, понимает: должен был сорваться раньше, приехать, не звонить, не писать, а просто быть рядом, не отпускать, не терять там, в Виргинии, с позорно убивающим "завершить звонок". Но вспоминает: Крис отец, не он, Стайлз, и не будет никогда. Вроде как уже привыкнуть должен, принять, понять, но здесь, в Париже, с ней рядом - это не взгляд в экран вперить в душной коробке Старбакса. – Привет, малышка, - переводит дыхание, улыбается, тянется, подхватывает на руки. - Надо же, как ты выросла! Уже совсем большая девочка, да? Стайлз радуется. Элли - нет. Смотрит огромными глазенками из-под сдвинутых бровей (Хейл точно), и взгляд: кто ты и зачем меня трогаешь? – Ты ей не нравишься, – замечает Айзек, который (ей-богу, каменное изваяние) стоит рядом с арджентовским джипом и Скоттом. Тот улыбается своей по-макколовски идиотской улыбкой, сияет прямо, но по привычке держится на расстоянии. – И тебе привет, Айзек, - у Стайлза настроение отличное, усталость только в красной сетке белков. Он решается: едет с Лейхи и малышкой, которая компенсирует причиненный айзековским пессимизмом моральный ущерб (Элли не хмурится теперь, смеется, хватая за нос). Скотт, напротив, забирается в тойоту Арджента, когда Стайлз плюхается на заднее сидение джипа с Айзеком, Элли и укомплектованной в багажник коробкой. Аэропорт остается позади. Сквозь заднее стекло видно, как тонет в серой дымке апрельского дня. – Как ты справляешься? - Скотт оборачивается, смотрит на Криса. – Айзек помогает, - отвечает просто. – А ты? – Элли изменила в лучшую сторону каждого из нас. Скотт кладет руку Ардженту на плечо, сжимает: так и есть. – Как Малия? - тот спрашивает прямо, без обиняков. Скотт вздыхает, улыбается грустно. – Она уехала. Сразу после выпускного. Помнит: рубашка на голом теле, поцелуи (останься со мной, Малия, прошу) и твердое "не пытайся меня найти, Скотт". Он обещал. Он посылал мир к чертям и выл на Луну. Малия говорила, что справится. Она не смогла. – Она вернется, - Крис знает: там не спрятаться. Нигде теперь. // Арджентовская квартира встречает их пустотой и белизной крашенных стен. Из мебели - стойка бара, диван и кухонные тумбы с новомодной встроенной плитой. – Здесь мышь повесилась, - вырывается у Стайлза. – Соболезную, - отвечает Айзек. В конце концов, к вечеру холостяцкая палата (не квартира, нет, стерильность больничная) превращается в общежитие вашингтонского кампуса. Элли уясняет: со Стайлзом можно играть, Стайлз - это смешно. Он козлом перед ней скачет, веселит, катает на спине, бодает. Весело обоим до колик и раскрасневшихся щек. Вокруг бардак в значении перевернутого всего: от диванных подушек до мозгов в айзековской голове. Лейхи прячется на строительных лесах за оконной рамой соседней комнаты. Там, с металлических балок, вид на Эйфелеву башню. Каждый раз представляет, что Эллисон - не его Эллисон - на самой верхушке стоит и рисует звезды, кистью мажет по черному холсту неба. А он дотянуться мечтает, прикоснуться. Жаль, не может. – Можно? – воспоминания раньше МакКолла входят, без стука, садятся рядом и костлявой рукой по-хозяйски обнимают за плечи. Там, в них - Эллисон, которая говорит, что его, Скотта, любит. Айзек здесь не пришей кобыле хвост. Но границы расстоянием, годами прошедшими стерлись. Легче. На один хотя бы взгляд. Скотт изменился: повзрослел, не смотрит теперь по-песьи верно, доверчиво. – Мне тоже ее не хватает, – зато чувствует, цепляется за больное, важное. Эл-ли-сон. – Ничего бы не вышло, – Айзек себя убеждать мастак. Выходит, кстати, неплохо: почти верит. Скотт вот нет. – Она не была последней. Но первой, кто его забрал туда, к звездам (с высоты падать больнее?). Айзек улыбается. Тут совсем рядом страшная черта. Ступить шаг - и сразу же летишь в пропасть. Она была. Забыть думать об этом. Притворяться. Выдумать, что упал и остался собой. // Утром Айзек просыпается от детского визга и плеска воды в ванной, неловко задевая Скотта локтем. Тот не шевелится даже, сном спит младенческим. Айзек сбрасывает с себя его руку и потирает затекшие конечности: тесно, неудобно, отвык спать с теми, кто трех футов выше. На стойке нелепая пародия завтрака: пережаренные тосты, открытая банка арахисовой пасты и размазанное по тарелке фруктовое пюре. Запачканный слюнявчик болтается, к вытяжке привязанный; ложки, вилки, пластмассовые зверята - все в одном. Айзек чувствует себя мамочкой: вытирает липкую столешницу, бросает в раковину игрушки. Ближе к ванной наступает в яблочно-арахисовую лужу. Замирает, вздыхает, стискивает зубы, потому что Стайлз. Одно только имя из себя выводит. Остальное же до бешенства буквально. Благо, пока контролируемого. – Стайлз, вытри за собой, – не просит, не приказывает - констатирует. Отец в детстве порядку научил. – Что ты там вообще... – начинает раздраженно. Делаешь. Вопрос-не-вопрос в воздухе повисает вместе с облаком пены. А Стайлз. Знаете, тощий, длинный, в трусах с санта-клаусами в девять утра, он - это то, что Айзек предпочел бы никогда больше не видеть. – Элли купаю. Да, кузнечик? Ты у меня сегодня будешь самой-самой красивой. – Я вижу, купать в твоем понимании значит затопить все, что под твоей задницей. – Бог ты мой, Айзек, с таким говенным характером ты никогда не найдешь себе девушку! Элли хихикает. Как выясняется потом, не над ними - Скоттом, который на пороге ванной разминает мышцы. Стоит в одних пижамных штанах, и, кажется, в этом доме какой-то чертов запрет на одежду, серьезно. – Доброе утро, – безрадостно говорит Айзек, и он почти уверен, что Элли пялится на кубики торса: ей год, парень. – Скотт, она тебе глазки строит! – Стайлз смеется, малышку треплет по голове. – Рано еще, кузнечик. Дядя Скотти большой мальчик. Та что-то балакает, протестует, машет руками: вода ручьями на плитку течет, о кафель каплями разбиваясь. – Что говоришь? В самый раз? Оу. Ну, Скотт, ты сам все слышал. – Да я и не против, – подыгрывает, улыбается. Элли, смущенная, за Стайлза прячется, держится крошечными ладошками, но поднимается затем, из-за спины выглядывая, голышом в ванной стоя, смеясь. Она на Стайлза похожа, да: родинки, ореховые завитки у висков, ямочки на коленках. Но Скотт первый, кто замечает: в ней Малии больше на один только волчий взгляд. // Крис возвращается из супермаркета, когда Элли бегает по квартире, а Стайлз поймать пытается, чтобы одеть, но поскальзываясь, падая, сбивая локти об углы стен. Однако ловит, наконец, подхватывает на руки, щекочет, целует в живот. Настолько хорош, что тянет на медаль "лучший отец года". Вот только не отец (по документам, правам, жизни). Крис губы растягивает в улыбке едва заметной, когда Стайлз справляется с липучками на подгузнике, присыпкой и пальцами, которые норовят в глаза залезть, ноздри, рот. Элли добирается до ушей, дергает за мочку, смеется, и Стайлз шутливо пугает: съем тебя. Счастливый, этот мальчишка, который из потерь соткан, у которого тьма в душе. Он здесь быть может столько, сколько потребуется: дни, недели. Он имеет право видеть, как растет его дочь. Крис говорит: это не был его выбор, Малия. Крис думает: черт возьми. – Ты был бы отличным отцом, Стайлз. – Но не для Элли. Арджент знает: Стайлз бы все отдал, чтобы она хоть раз назвала его папой. // Вечером Крис зажигает свечи на торте, и Элли тянется к огонькам, радуется, и Стайлз с ней вместе. Держит на коленях, смотрит по-детски восхищенно, завороженно. Скотт снимает на телефон, поет "с днем рождения, Элли", поворачивает камеру на Криса, Айзека (он Мелиссе фотоотчет обещал). – Мы любим тебя, кузнечик, – Стайлз целует в щеку, обнимает, прижимается к макушке. И мама тоже. Малия пропала; Питер с ней вместе, и это единственное, что за год узнали - не лучшая новость. Стайлз отправил ей фотку (всегда отправляет), подписал: наша девочка, Мал. Элли год, на именинном торте одна свеча, и Стайлз загадывает: хочу, чтобы ты снова увидела маму, малышка. Его, Стайлза, умерла, тогда, в десять. Сейчас девятнадцать, но не хватает, как в детстве, как тому мальчишке с дурацким именем. Никогда не будет теперь; это вырванный без анестезии и смягчающих обстоятельств сердца кусок. Это мама, одна, которую он другой не заменит. Черт возьми, напиши же хоть что-нибудь, Малия! Скажи, что рада, что с ней все хорошо; что она красивая; что угодно! одно слово. Всего одно слово, Мал. Она же твоя дочь. Стайлз задувает свечу на пару с Элли. Он к этому дню год готовился. Триста шестьдесят пять дней, и плевать, что Малии нет рядом. Он здесь. Он приехал ради кареглазой малышки, в которой его, Стайлза, кровь. Кивает Скотту затем, и тот вытаскивает коробку розовую в центр комнаты. Стайлз лыбится, самому увидеть не терпится, - будто не знает, - что там. Элли тянется к банту, дергает за ленты, ударяет руками по бумаге. Упаковку рвут вместе. Айзек шутит про воскового двойника, упаси боже, если так. Стайлз не язвит - с терпением пятилетнего ребенка ногами трясет, ну же. А потом видят: точная копия стайлзового джипа с оговоркой только на размер. – Роско-младший, – декламирует гордо, и Элли хмурит брови, и, кажется, в этот момент сердце Стайлза разбивается. – Тебе что, не нравится?! Малышка стоит, сложив ладошки на животе, смотрит на мини-джип, Стайлза, снова на джип. – Нет! Не может быть. Смотри, тут есть кнопочки. Видишь, на них можно нажать. И если потянуть за тот рычаг, Роско-младший поедет. Ну же, Элли, залезай! Тебе понравится. Она смотрит еще несколько секунд, но интерес берет верх (да, Стайлз, это твой ребенок). Он сажает в машину, сигналит, и гудок, правда, будто настоящий. Элли хватает руль, заинтересованная. И обоих затягивает. На сотню раздраженных айзековских вздохов как минимум. Стайлз в джипе сам почти сидит, когда Лидии голосом вспоминает: только попробуй забыть или заляпать. Это дизайнерская одежда. Убью тебя, если узнаю, что что-то пошло не так. – О, есть еще кое-что! Почти забыл. Стайлз лезет к чемодану и со дна достает несколько сложенных сикось-накось платьев (они были в чехлах, но, господи, Стайлз, это же лишний вес!) – От Лидии. Сверхмодная коллекция какого-то Хуасе, Херасе.. короче, вот! Помялись немного, но ничего страшного, – Стайлз кивает, всучивает Крису, а сам бежит к Элли. Скотт смеется: не жди, брат, радушный прием (и приветственного секса). Айзек ловит взгляд, усмехается: скажешь Лидии? Стайлз возится с Роско-младшим, толкает, имитирует звуки двигателя, тормоза, пока Элли, не переставая, долбит по гудку. К вечеру она настолько возбужденная, что отказывается вылезать из джипа и от Стайлза отходить. Тот о времени забывает: что спать пора, ребенок, режим. Крис качает головой, когда Айзек собирается напомнить: не сейчас. – Скотт! – зовет Стилински позже. – Свой подарок тащи! У того серебряный медальон, выплавленный из последней отлитой Арджентом пули. В центре - трискелион. Одевает волчонку на шею сразу, проходится пальцев подушечками по родинкам. У Элли зрачки - как две капли дегтя. Багровость его взгляда в них зеркалит до ошибочного четко.