Хейл-Стилински-Арджент

Это было четыре года назад. Маршрут до Досон-Крик на затертой карте и тысячи миль по канадским трассам. Малия бежала. Думала, навсегда. // В рюкзаке все самое необходимое и пачка мармеладных медведей за шестьдесят центов на завтрак. В голове Сиэтл, заправки и ночи по I-пятой автомагистрали до пункта нерастраченной молодости в окрестностях беглого себя. Там где-то в указателе "новая жизнь", а здесь все тот же Бикон, Скотт и воспоминания те же, давящие двадцатипятитонным автофургоном. – Пожалуйста, не надо, – просит она. Его поцелуев, его рук на голых бедрах, этого его по-песьи тоскливого взгляда, будто он завоет. Вбивать друг друга в кровать тоже определенно не стоило. – Что не так? – Все, – нервно отрезает она. – Я уезжаю, Скотт. – Но ты можешь поехать со мной в Дейвис. Ты же знаешь, Малия. Прошу, уедем вместе. – Нет, – заранее вызубренная речь. – Нет, не уедем. – Мал. – Мы не Стайлз и Лидия, Скотт, ладно? Нам не по пути. Это же не они едут в Куантико и мнут простыни во всех придорожных мотелях. Это Стайлз и Лидия. – Он же все еще нравится тебе, да? Ну конечно. Нравится. Прости, из башки не вышибить то, что у них есть дочь. Была дочь, - снова поправляет она себя. Элли по документам Арджент. Элли с Малией связывают только те девять месяцев, которые она ее в себе носила. Они со Стайлзом не парочка новоиспеченных родителей. И она, естественно, бежит не потому, что тут все буквально кричит, что они могли ими стать. Она знает, что нет. – Прости, – невесть зачем говорит Скотт. Малия никогда его не понимала. Он улыбается, а у нее слезы подступают к горлу перечной волной. "Неужели ты ничего не понял, Скотт? - хочется ей заорать. - Теперь каждый сам за себя. Нет больше стаи - развалилась". У нее нет права на еще одну человеческую слабость. – Не пытайся меня найти, Скотт. Она уезжает на рассвете с почти полным баком и комом в горле. Знает: назад пути нет. Ей удается обманывать себя на протяжении четырех лет. За это время она объезжает всю Канаду, меняет десятки рабочих мест и спит в откинутом кресле своей машины на мотельных парковках. У нее нет денег, чтобы заплатить за номер. Ей не хватает даже на нормальную еду, и она сбрасывает двадцать фунтов, глотая яичницу и морковные тосты в дешевых по местным меркам закусочных раз в день, но она многое перестает вспоминать. Не знает, что и за это придется платить. Малия снимает жилье в Досон-Крик в конце третьего года. Маленький городок на северо-востоке Британской Колумбии, минимум желающих потоптаться в душе и постоянная работа на одной из заправок. Ей исполняется двадцать один незадолго после этого. У нее больше нет сил бежать. В Досон-Крик тихо, пыльно и ветрено. В Досон-Крик воспоминания отдаются тупой болью в висках. Малия сходит с ума. / Ей снится Элли, и она качается на желтых качелях, которые отец когда-то поставил для них с Кайли на заднем дворе. У нее оранжевая бейсболка и зеленый галстук, ей около семи, и она напевает под нос что-то о медведях, Боге и правде, и Малия понимает, что узнает слова, застиранную скаутскую форму, которую сестра так любила. – Кайли? А она замолкает. Замирают обтянутые футболкой плечи, разбитые локти в зеленке и хвостик. Малии не хватает воздуха. Перед ней - Элли (глаза, медом налитые). Элли в одежде Кайли, Элли с ее пупсом на по-детски квадратных коленках, семилетняя Элли-скаут. Сходство до косточек, натягивающих в плечах синтетическую ткань, и корки запекшейся крови, и крови в уголках губ, на руках и слипшихся прядках. Сходство до пулей выстреливающего звериного рыка. Сходство до скрежета по железу. Перед Малией Элли. Элли с вырванной грудной клеткой и застывшим на синеве губ "мне больно, мама". и пустые резиновые глазницы. У Малии в глотке непрожеванный крик, застрявший в бесконечности рецидивов одного и того же кошмара. У Малии забитая фанерой дыра в окне и сбитые костяшки. У Малии лунатизм в топе вредных привычек. Она режет ступни и не смазывает их йодом, копит усталость в мешках под глазами и не помнит, как шлялась по улицам посреди ночи. – Я слышал, кто-то забрался во двор к Кларкам пару дней назад. Они думают, это тот аутист, отец Дуглас. Впрочем, он вряд ли купит новые качели для их детей. Вечером Малия забивает окна. Утром работник окраинного тату-салона предлагает ей свою куртку. Малия перестает спать. Местные клеят на столбы объявления о пропаже собак. По новостям передают: на улицах Досон-Крик замечен койот. Часом позже шериф стучит в дверь дома Отца Дугласа с ордером на обыск. Сосед лениво отмечает, что Патрик не появлялся у себя уже несколько дней. / Она встречает Питера Хейла, когда здоровый сон не купить уже даже за баснословные бабки, а пустые банки из-под кофе вполне сойдут за сносную пародию на пирамиду Хеопса. Малия чинит снек-автомат в комбинезоне с эмблемой местной заправки и фактически не удивляется, когда люксовая тачка Хейла останавливается возле одной из бензоколонок. Питер, что странно, не удивляется тоже. – Плачу кредиткой, – говорит он вместо приветствия, и Малия еле сдерживается, чтобы не стереть гадкую усмешку с этого его по-ублюдски идеального лица. Она пробивает карту, пока вылизанный до блеска начищенных ботинок и рожи Питер насвистывает мелодию популярной рок-песни и стучит пальцами по прилавку, выводя ее из себя. – Могу я задать один вопрос? – Нет. – Все равно спрошу. И, постой, ты не обязана отвечать, – Питер замолкает. Малия уверена, что он намеренно тянет время. В конце концов, он нашел ее, и это не просто так. – Чего ты хочешь? – это выходит хрипом, а хотелось отрезать. Малия устала. Она вся грязная, взмыленная и серая, со спутанными засаленными волосами и неприлично торчащими пястными косточками. И Питер замечает, что она выглядит не хуже обычного. Она выглядит отвратительно. – По-моему, заставлять работников носить эти комбинезоны верх кощунства, – ни с того ни с сего заключает он. Она злится. Впечатывает кредитку ему в грудь и просит не отвлекать ее от работы. Ей плевать, как он выбрался из Айкена и где протирал свои роскошные брючки все эти годы. Ей плевать даже на то, почему он в Досон-Крик. Она запрещает себе думать о том, что Питер знает, как помочь. Она запрещает себе просить у него помощи. Он понятия не имел о ее беременности. Он был заперт в психушке четыре года назад, и его тут быть не должно. – Не пригласишь отца на чай? – Не пойму, где ты его видишь. – Значит нет? Ладно. Ужинаем в ресторане? Разумеется, за мой счет. – Знаешь что, Питер? – (он ждет, что она за рубашку схватит, но нет). – Не путайся под ногами. Малия чертовски красиво уходит. Питер думает, это от него. / У нее в запасе ночь и четыре часа, и она счищает с тарелки нетронутую яичницу и забирается с ногами на пожелтевший матрас. Малию тошнит, и ей смазливое лицо Питера хочется выблевать вместе с кофе. Всегда боялась смотреть в глаза отца. Простодушный, принял за чистую монету, что приемная девочка осталась, а родная - нет. Для него же обе свои, не чужие, обеих обнимал, танцевал в нелепых костюмах, держа за руки, катал их на шее и разрешал возить по своему лицу маминой помадой. Тогда были семья и поцелуи на ночь. Тогда не было ненастоящих родителей. И не было Питера Хейла. Малия должна его ненавидеть за то, что зачал урода. И себя, потому что поверила Стайлзу, когда он твердил, что она больше человек, чем койот. Она оседает в Досон-Крик на одиннадцать месяцев. Так или иначе, койот принимает это за вызов. / Следующим утром она находит Питера в единственной закусочной, где подают ветчину и натуральный йогурт. Он невозмутимо сидит с местной газетой и делает вид, что не заметил, когда она ударяет ладонями по столу. – Зачем ты притащился сюда? Спокоен, собран. Он не смотрит на нее, но отвечает так, будто все очевидно, будто вопросов лимит и минус один соответственно. – Вероятно, чтобы найти тебя, милая. Ее это бесит. Все в нем, даже ровно вздымающаяся грудь. – Чего ты хочешь? – она сжимает зубы. – Правильнее будет спросить, чего хочешь ты, Малия. – Я хочу, чтобы ты убрался отсюда. – И снова неверный ответ. Ты хочешь, чтобы я помог тебе. – Да не нужна мне твоя помощь, Питер, – раздражается она. – Тебе нужны объяснения, и я готов дать их, но взамен на одну маленькую услугу, – он улыбается. Малия ненавидит его за каждое слово, брошенное ей в лицо, как единственно-верное. Ненавидит за то, что он вечно прав. – Ты боишься, но не того, что теряешь контроль. Последствий. Знаешь, в чем заключается твоя природа. – Чего ты хочешь? – Оушен Фронт Уолк, 3211. Отправляйся туда. Обещай мне, и я скажу больше. – С каких это пор я должна доверять тебе? – Я видел ее, Малия. Твою дочь. Дитя оборотня и пустого мальчишки. Зачатая в любви, она хранит силу, что сводит зверя с ума. Койот приручил тебя, и это он ходит белыми. Твоя ошибка. – Ты ни черта не знаешь. Он гнусно хмыкает. – Так или иначе, у тебя есть месяц в запасе и план Б, к твоему сведению, любезно мной предоставленный. Если же хочешь, чтобы твоя дочь стала следующей, - оставайся. Питер бросает на стол газету. Свежую, где титул черным по белому перечеркивает то, что люди зовут верой: "Нападение дикого животного. Священник Патрик Дуглас найден мертвым на стоянке Dave's No Frills". // Это было три дня назад. Маршрут до Лос-Анджелеса на залитой карте и десятки миль по влажным от дождя калифорнийским трассам. По адресу съемное жилье вперемешку с квартирами в собственности. Венис-бич и трехэтажный кондоминиум, выкрашенный в белый. Малия ощущает прилипшую к спине рубашку, пока давит на пластиковую кнопку звонка. Силы кончились еще на прошлой заправке, кажется, в Писмо-бич. Она слышит работающий телек (это бокс), скрип отодвигаемой пластиковой мебели и шлепанье босых ног. А потом дверь открывается. Спортивные штаны, жесткие волоски под пупком, забитое мускулистое предплечье. Малии не нужно видеть его лицо, чтобы узнать: это Скотт. И говорить себе, что не разрыдается, пока он жмет ее к своему поджарому соленому телу с такой силой, словно боится, что спит.