Хейл-Стилински-Арджент

[Твой вкус все еще на моих губах, как бы я ни пыталась его стереть].

Скотт не заходит - топчется на пороге, сжимая в руках шлем, и снег блестит в его вьющихся волосах. Малия не удерживается и стряхивает с темных вихров, и он перехватывает ее ладонь, прижимая к своим губам. – С Рождеством, – он захватывает один палец и целует его, касаясь языком, и у Малии из груди вырывается тяжелый, молящий почти вздох, но себя в руки берет и отстраняется. Она не думала о нем полтора месяца. Она все решила. Там, где они вместе, - ничего нет. – Скотт, – Малия отходит. Он не держит; у мальчика-игрушки выпотрошенная рука и вата наружу. Они друг с другом спят и делают вид, что так - это нормально. Если бы секс без обязательств не был только клише. А затем дверь ванной открывается - распахивается, - и голый Стайлз Стилински одновременно спасает ситуацию и делает хуже. – Мал, у тебя там ни одного полотенца, так что я... О, Скотт. Говнюк, я хотел сказать. Знаешь, пошел ты. Ты еще вчера должен был притащить сюда свой зад. – Прикройся, – Малия со Скотта куртку буквально срывает и кидает в Стайлза и его раздутое эго. Она раздражена. Она не понимает, чего пытается этим добиться. Они были вместе, но он с Лидией сейчас, но Малия не была бы Малией, если бы ее трогало, что он голый. И что у них с Лидией. Она кидает ему куртку, потому что хочет, чтобы он оделся и убрался отсюда на пару со Скоттом. Тот здесь не больше пяти минут провел, но Малия злится. Она не хочет думать, что выведена тем, что он не позвонил. Скотт чувствует, и Малия на нем срывается, и она ненавидит, что он знает. Знает ее всю, потому что впитывал. Ей тошно от того, что любит. Выжать - желчью разольется недосказанность и затопит ее неустойчивый мирок. Скотт говорит со Стайлзом, и он спрашивает о Лидии, и тот отвечает что-то вроде "она решила, что общество дифференциальной топологии - самое то в Рождество", но Малия угадывает в этом "мы поссорились, я уехал, и теперь я должен извиниться". Она думает, что не заставила бы его просить прощения; не позволила бы сделать это. Лидия - гений. Странно, что не поняла: у них "прости" не стоит и цента. А затем Скотт зовет ее, пока Стайлз копается в холодильнике, и она осознает, что он смотрел на нее все это время. Не на Стайлза, нет. На нее и их желтые стены. – Вечеринка в особняке одного парня, они с Лиамом в лакросс играют. В шесть будем там, но я должен взять «додж». Ты со мной? – Оставим его здесь? Малия косится на Стайлза, который вдруг обнаруживает яичницу на плите. Он пританцовывает, залезая туда вилкой, и болтает с набитым ртом - Малия решает, что это что-то вроде "я говорил, что ты никуда не денешься". – Иди попробуй, Скотт. Оказывается, наша Мал умеет готовить, – Стайлз шутит, но Малия раздраженно выдыхает и говорит Скотту, что если он хочет ехать, они должны сделать это прямо сейчас. Она переодевается рядом с ним, и ей плевать, что Стайлз тоже неподалеку и у нее под майкой голая грудь (Лидия говорила, что девушки носят бюстгальтеры, но у Малии один-единственный и то завалялся где-то в Бикон Хиллс). Скотт по ней взглядом скользит, незаметно пытается, но она ловит. Ведет руками по телу, опуская рубашку, и делает вид, что не чувствует. Он улыбается, перехватывает ее ладонь и тянет за собой. Возле байка застегивает на ней шлем, хотя противится: если нас занесет, это не поможет. – Тш. Просто держись за меня. Ей неудобно; она вертит узкими бедрами, пытаясь устроиться сзади, сжимает его плечи, но затем опускает руки ниже, обхватывая живот, и чувствует, как напряжен пресс, и хочет. Не может. Он гонит к Венис-бич, и снег летит ему в лицо, и снег обжигает пальцы, которыми цепляются: он - за руль, она - за его промокшую джинсовую куртку, руки скользят по бокам, и он оборачивается на светофоре в один момент, и она думает, что вот та улыбка, в которую влюбилась Кира и та-самая-Эллисон-Арджент. Но не влюбилась она. А затем стягивает шлем возле его квартиры и говорит, что уезжает во Францию. – На уикенд? – спрашивает Скотт. – Навсегда. // В Лас-Тунас трехэтажный особняк, бассейн с подогревом, толпа смазливых игроков в лакросс, которые сидят на допинге и белковых батончиках, и сотни литров алкоголя - в ящиках, бутылках, пивных бочках и фонтане для пунша. Скотт приносит ей стаканчик с текилой и спрашивает, все ли в порядке, а Малия уверена, что это она должна: там, на Венис-бич, Скотт сказал только "я бы попросил тебя передать привет Айзеку, но ты знаешь, что он больше во Франции не живет". Нет, он улыбался, он добавил, что, конечно, рад, но он не был. Если Скотт знает ее, то она знает его тоже, и она поняла, что он отшутился. И он умолчал. – Скотт, – Малии приходится кричать, хотя он садится рядом, и она чувствует его распаленное тело своим даже под слоем одежды. Он оборачивается к ней, пытается наклониться ближе, но потом между втискивает в санта-клауссной шапке голову паренек. Хватает за плечи, орет одну из песен Синатры в уши, а Малия особым дружелюбием не отличается - руку срывает, но парень в кондиции той самой, когда стучат в висках кровь и приглашение остаться, даже если не просили. Даже если лучше бы убрался. Скотт вежливый; Скотт хлопает его по плечу и тянет Малию подальше от бассейна и усилителей звука, а минутой позже они оказываются прижатыми друг к другу возле задней двери. Он выдыхает ей в губы, но не целует - отстраняется, потому что она отворачивает голову. – Хочешь уйти отсюда? – Да. А еще знать, что скрываешь. Там, на Венис-бич, ты не сказал мне. Хотел, но не сказал. – Разве? – Ты понял, о чем я, Скотт. Он не успевает ответить: между вырастает агрессивно-депрессивный Лиам, у которого новая вспышка РПВ и разрыв с Хейден на злобе дня. Бросает Малии что-то вроде "он нужен мне больше, чем тебе, по крайней мере сейчас" и выглядит, как девочки в тринадцать. – Дай мне минуту, – просит Скотт и отводит Малию в сторону, держа ее руки. – Ты знаешь, я не стал бы ничего скрывать от тебя. Скоро вернусь, – обещает он. Улыбается и ведет ладонью по ее щеке. Малия не знает, что видит его таким в последний раз. Отпускает. Курчавая макушка теряется среди масок Темного лорда и Железного человека. Толпа сгущается; танцуют под орущего ремиксованного Синатру, плещутся в бассейне, девушки срывают верх от бикини и прыгают в объятиях лакросских качков. Малии душно; она оттягивает ворот рубашки и толкает заднюю дверь. Ветер бьет в лицо, раздувает короткие пряди, и она прячет руки подмышками, ступая по песку. Впереди - Тихий. Гремящая в доме музыка отдается где-то за полосой горизонта, которая тонет в черноте океана. Садится у самого края, и волны лижут носки кед, кусают пальцы. В Калифорнии не тает снег; блестит на песке, отливая белым. Малия вздыхает. Малия знает, что оставляет его. Скотт МакКолл будет счастлив однажды. Может, и она тоже. – Мал, – Стайлз за ее спиной икает. Они сюда вместе на скоттовом «додже» приехали, но он тут же затерялся в толпе (где-то между текилой и русской водкой). Малия удивляется, как еще на ногах стоит. – Мал, детка. – Оставь это, Стайлз, – хмурится она. Он пьяный; он выпил достаточно, чтобы нести еще большую чушь. – Где Скотт? – С Лиамом, – отвечает сухо и коротко, надеясь, что свернет с пути к ней. Вместо - падает рядом. Буквально - на нее валится, и Малия отпихивает от себя, собираясь встать и уйти, но Стайлз хватает ее за руку, и взглядом: останься. Он не просит - умоляет. Стискивает ладонь, будто боится. Будто не сможет один. – Что с тобой? – Я так устал, Малия, – он запускает руку в волосы. Зрачки бегают, но не от того, что выпил. Выбился из сил. Заебался. Знает его. Знает пустого мальчика больше, чем саму себя. Он - в ней. Запечатан, вырезан там, где носила его дочь. Перестать думать об этом. Синдром фантомной конечности - его ампутировали, а боль осталась. Малия не имеет права при нем сдаваться. – Я устал ругаться с Лидией, – а он продолжает и из бутылки хлебает снова, снова. – Я устал, что она хочет иначе. То, что я не могу дать, потому что я не какой-нибудь там Аарон Хотчнер. Я устал, что она всегда будет достигать большего и требовать, чтобы я достиг еще больше, потому что так там у них, черт возьми, принято. Я устал, что Хэнк, который протирал штаны в ФБР все эти годы, пока я из кожи вон лез, получил горячее дело и доступ к базе, а я греб сраные бумажки. Стайлз пьет; дышит тяжело, но Малии нет дела, да? – Но знаешь, от чего я реально пиздецки устал? От стандартов. От того, что наша дочка там отдувается за продиктованное дерьмо, потому что она не такая, как все. Кто придумал это, Мал? Кто поставил на детей клеймо? Я восстанавливал ее проект с нуля, сидя на парах, я клеил это в коридоре, когда меня выгоняли, я вернул даже чертового Дерека с его кислой миной и фермой, потому что это было так важно для нее! У нее была жилетка в крови, когда позвонила. Разбила нос в школе - так Крис сказал. А теперь знаешь, что сказала она? "Стайлз, моей супермамы больше нет". Тебя, Мал! Потому что ей было плевать на фонтан крови и на себя даже. Потому что тогда все, чего она боялась, - это потерять тебя. Ее маму. Я потерял, Малия. И я каждый день спрашиваю себя, почему не был рядом, когда она просила. И я ненавижу себя за это. У него язык заплетается, но смотрит на нее, а у нее ком раздирает глотку. – Становится поздно однажды. А потом это происходит. Он бросает бутылку и целует ее, обхватывая лицо. А она отвечает. Чувствует его скользкий и влажный язык во рту, вкус текилы, пока он пробивается дальше, и у нее сердце колотится бешено, потому что он делает все, как раньше. Они целуются, как в ту ночь, когда их ребенок уже был в ней. Когда губами жался к животу, когда еще не знали оба. Он забирался руками под ее рубашку тогда, сжимая грудь, и он делает это сейчас, смело, по-свойски. Он горячий, у него кровь кипит, гоняется по венам, и Малия обжигается. Это отрезвляет. Дыхание сбито; опухшие губы и отравляющее послевкусие. И Скотт, стоящий на песке. Со стаканчиком текилы. Расплескивается - случайно. Малия вскакивает на ноги и - не встречаются взглядами - толкает плечом, проносясь мимо. Пахнет отбеливателем и разлитой «Сиеррой». Скотт не знает, что видит такой в последний раз. Стайлз смотрит вслед, а затем его тошнит. Он не ел; Скотт помогает подняться. Скотт - друг. Вуди, выброшенный на свалку из распродажной коробки. // Утром у Стайлза трещит голова. Он выпивает три стакана воды с шипящей таблеткой аспирина в одном и так некстати вспоминает о них с Малией. А Скотт стоит возле ее двери с оставленным в щели адресом парижской квартирки.