Хейл-Стилински-Арджент

[Если бы ты показала мне фотографию моей жизни, в которой нет тебя, я бы не поверил].

Малия стягивает с Томаса полотенце-пончо, пока он долбит пятками по матрасу, выбивая из него запах синтетики и стирального порошка. - Малия? - зовет он, просовывая сырую голову в ворот чистой футболки для лакросса. У них он из раза в раз отказывается из нее вылезать, а потом снова приезжает Лидия, обычно взвинченная из-за долгого перелета, воды безо льда, вонючих калифорнийских такси и гиперинфляции, оставляет дыры в их линолеуме и заставляет ревущего, не желающего возвращаться обратно Томаса снять футболку, вдобавок со всем недовольством высказывает Скотту, что после них он становится неуправляемым. Малию это бесит. - Ну да, циничные бюрократы, которые трахают няней своих младенцев из пробирок и делают деньги на героине с Ближнего Востока, их жены, пристрастившиеся к алкоголю и сексу по телефону, и дети постарше, в десять таскающие противозачаточные из родительских заначек, - все они определенно лучше влияют на Тома, - однажды сказала она Лидии. - Ты выросла на шоу Джерри Спрингера, - раздраженно ответила ей та. - Я выросла в лесу, - отрезала Малия. - Малия? - снова зовет ее Томас, ерзая на их со Скоттом двухспалке. За окном идущие с пляжа скрипят шлепанцами и резиновыми надувными кругами. - Хочешь, чтобы я включила тебе третьи «Тачки»? У нас остался замороженный йогурт. «Бен энд Джерри», по-моему. Но Томас не в своей манере вертит головой. - Почему папа сердится на маму? - спрашивает он, поднимая на нее свои огромные карие глазенки с пучком девчачьих ресниц. - Потому что взрослые иногда делают глупые вещи. Много глупых вещей. - Каких глупых вещей? - Разных, - отвечает Малия так, чтобы это имело не больше смысла, чем предвыборная программа Трампа. Она зареклась, что как только Томас станет сыпать вопросами, она не будет ему врать. Так или иначе, она уже достаточно морочит всем голову: о наплевательском отношении к браку, неготовности к беременности и ее крошечному исходу, или о направлении в центр планирования семьи, датируемом прошлой неделей. Скотт всегда мечтал стать отцом до тридцати, ему ужасно хочется ребенка. Он решился сказать ей об этом всего раз. Она не ответила. - Ты тоже делала глупые вещи? - снова любопытствует Томас, окончательно отколупывая белую краску с номера 11 на синтетической футболке. Снизу от парковок поднимается жаркое марево и запах подгорелых морепродуктов. - Все взрослые делают глупые вещи. - О боже! Тогда я не хочу становиться взрослым, - потрясено заключает он. - Ты там поосторожнее со своими желаниями. Иногда они исполняются, - в конце концов, говорит Малия. // Стайлз стонет, опрокидывая одной из своих волосатых ног пустой пластиковый таз, который Скотт по доброте душевной еще ночью вытащил из-под раковины и примерно трижды мыл и в который Малия ни за что больше не сложит белье после стирки. Стайлз уснул, когда с занимающимся рассветом спала влажная духота, из открытого окна потянули запахи соленого летнего утра, запищал фургон доставки, в снек-барах заработали кондиционеры. Но теперь он проснулся, а Скотт и Томас наверняка еще даже не дошли до полок в супермаркете, где лежат сливочное печенье, толстое овсяное в шоколаде и «Скотч Фингерс» в фольге. Малия все ждет, что сдавленные стоны как-то сами собой сойдут на нет и ей не придется обсуждать его жену, консервированного угря в бутылке, компромиссы и убогость супружества. И она не станет стараться перевести разговор на себя, делая вид, что на самом деле они говорят о ней, а не о нем. Но потом он встает, в загаженной футболке и сверхмодных трусах-боксерах. Его небритую щеку рассекает длинная вмятина от подушки, глаза запавшие и налились кровью. - Куда нас занесло? - На Дорогу из желтого кирпича. - Это где Великий Лев всех спасает? - Ты перепутал с Нарнией. Здесь лев трусливый и бесполезный. Стайлз хрипло усмехается, проводя ладонью сначала по одной стороне скулы, затем по другой. От него пахнет теплым сонным мужчиной. Малия понимает, что после четырех лет со Скоттом этот запах не пробуждает в ней ничего, кроме чувства неудобства. - Трусливый и бесполезный лев, у которого внутри ничего не осталось, - хмыкает он. - Знаешь, они говорили ему вложить душу во все, что он делает. Он так и поступил. А теперь они спрашивают его, почему он такой пустой. - Тебе двадцать восемь лет, ты же не мальчик, - Малия взбалтывает сахар и соль в пластиковом стакане из детского набора с Молнией МакКуином. На самом деле, она взяла его разве что из-за Томаса, а не потому, что проторчала в отделе с подогревателями бутылочек нового поколения, детским питанием и силиконовыми сосками неестественно долго. - Что это? - кривится Стайлз. - Раствор от обезвоживания. - Я должен выпить стакан соленой воды? После того как меня тошнило всю ночь? - Да. Малии хочется, чтобы он избавил ее от необходимости поддерживать разговор. - Ты изменилась. - Я делаю это не ради тебя, а ради Томаса, - сухо замечает она. - Иногда я жалею, что так просто отпустил тебя. - Ты знаешь, что я со Скоттом. - Да. Он любит тебя больше всего на свете. И я знаю, ты его тоже любишь. - Тогда зачем все это? - раздраженно спрашивает она, недовольная тем, что они все равно начали говорить о ней. - Знаешь, Лидия... она согласилась только на Томаса. А незадолго до того, как все это... в общем, я случайно нашел ее направление в центр планирования семьи. Она неохотно призналась, что хотела поставить спираль, и это при том, что я постоянно говорю ей, как сильно я хочу второго ребенка. У меня из семьи всегда были только отец, Скотт и Мелисса. После того как мама умерла. Я всю жизнь хотел большую семью. Чтобы состариться среди карапузов-Стилински, которые забирались бы ко мне на коленки и спрашивали про дедушку Скотта, возившегося со своей подержанной «хондой» и кучерявыми внуками по воскресеньям. У него ведь... у него тоже почти никого не осталось. Поэтому не отнимай это у него, ладно? Возможность стать отцом, завести большую семью. Не лишай его удовольствия хлопотать с подгузниками, слюнявчиками и силиконовыми прорезывателями снова и снова, пока это не осточертеет настолько, чтобы выругаться, но все равно потом думать, какой ты гребаный счастливчик, что имеешь все это. Имеешь счастье видеть в детях не только себя, но женщину, которая тебе их родила. Однако Стайлз не знает, что говорит о том, о чем она уже приняла решение. Так или иначе, она готова провести оставшуюся жизнь в «Чак энд Чизес», если это сделает Скотта счастливым.