[Я не хочу просто ребенка, Я хочу этого ребенка].
devics - salty seas
За два дня до Рождества Стайлз приходит к МакКоллам, заходя через вечно открытую заднюю дверь в кухню с продуктами под мышкой и Томасом в нейлоновом демисезонном комбинезоне. Ветер завывает через вентиляционную решетку, стеклопакеты запотели. Стайлз ставит пакет на стол из нержавейки и вынимает упаковку помятых кусков «Уандербрэд», швейцарского сыра и копченую ветчину для сэндвичей. - Мы просто зашли, и все? - спрашивает Томас. - В самом деле, жучок, это же не проникновение со взломом. Мы всегда заходим через заднюю дверь, - бодро отвечает Стайлз и берет из шкафа коробку хлопьев. - Бог ты мой, «Печенюшки». Целую вечность не ел «Печенюшки». - Мама заходит через переднюю. - Мама пользуется звонком. Но когда у Скотта и Малии родится малыш, никто не будет звонить, потому что малыш может спать. Поглядите на него, мистер Соня! - восклицает Стайлз, когда Скотт появляется в кухне. От него тянет хозяйственным мылом и постелью. - На завтрак флоридские сэндвичи. Малия все еще спит? Кстати, у вас есть салями? Я не нашел. - На второй полке маринованная свинина, - Скотт опускает руку Томасу на голову. - А где мама? - Она дома собирает чемодан. В двенадцать у них с папой самолет в Нью-Йорк. Папа сказал, что полетит с ней, потому что там будет дядя Питер. Можно мне хлопья? - И вовсе я не так сказал, - отмахивается Стайлз. - Руки, мистер, - добавляет он, когда Томас обхватывает пластмассовую канистру с молоком. - Успокойся, мужчина, - отвечает он со вздохом, соскальзывает со стула и лениво ползет в ванную, шурша комбезом. - Он набрался этого от Элли, - объясняет Стайлз. - Не спрашивай. При Лидии он ведет себя так, словно целовал камень Красноречия. - Хочешь оставить Тома с нами? - Скотт подцепляет полоску сыра. - Всего на два дня, мужик. Можете врубить ему «Марио» или документалки про китов от Би-би-си, и вам не придется устраивать вечер викторин. Два дня секса в «Холидей Инн». Клянусь, после того судебного процесса в Окленде и бессонницы у Томаса я готов сделать это даже в сортире или прыгающем замке. - Ну все, ни слова больше. - Видит бог, через год-другой ты будешь молить, чтобы сплавить своего орущего карапуза - или сразу двоих - на меня вместе с мокрыми подгузниками и сцеженным молоком в бутылочке, чтобы нормально поспать с Малией хотя бы пару часов, - он вталкивает оставшиеся куски хлеба в тостер. - Так все в порядке, мужик? Как-то нерадостно ты выглядишь для того, кто так мечтал набросить брачную петлю на шею, - шутит Стайлз. - Да ночь была трудной. - Помощь нужна? - Нет. - Ладно, - Стайлз отворачивается, облизывая пальцы в арахисовой пасте. - Ставлю двадцатку, у них есть список «Девчонки из кампуса, которых можно отжарить на трезвую голову». В смысле у всех этих женатых венчурных капиталистов в отглаженных костюмчиках с Уолл-стрит. У них стояк на рост на фондовом рынке, - хмыкает он. - Тебе не обязательно ездить с Лидией на все пресс-конференции и собрания партнеров, ты же это знаешь? - Слушай. Семейная жизнь как сериал «Все любят Рэймонда», только не смешной, - говорит Стайлз. - Выпью пивка с Рамиресом в салат-баре на Пятой авеню. Не пущу я ее туда одну, и не смотри на меня так. Теперь я мужик в семье. - Ну сейчас-то мне можно хлопья? - раздевшийся до трусов, недовольный Томас стремительно идет по курсу на Стайлза и пихает мокрые ладошки ему в лицо. - Я их вымыл. Вы знали, что на одной руке живут где-то сто пятьдесят микробов? Армия клонов. Можно дать им имена. Роботы-войны! Берегись, Йода! Где твой световой меч? - А чего это ты разделся? - Потому что я решил, что больше не хочу носить одежду. Я хочу тост с арахисовой пастой из космических орехов, - заявляет Томас, забираясь на стул и складывая руки на голом животе. - Это что, всего лишь «Скиппи»? - разочарованно выдает он. - Космическую еще не подвезли. Я намажу тебе эту, а ты иди и надень штаны. - Не хочу. - Томас, - выделяет Стайлз. - Не хочу надевать штаны, - повторяет он. - Хочу ходить голышом, как Джей-Джей. Хочу жить в Мексике. - В Мексике нет рождественской елки и Санта-Клауса. - Не хочу елку, - Томас барабанит ногами по перекладине складного стула. - А ну давай прекращай это. Дома ты себя так не ведешь. - Я хочу к маме, - стонет он. - А, по-моему, кто-то собирался с нами заворачивать рождественские подарки и лепить из теста армию имбирных Чубакк, - Малия останавливается возле Скотта, и он запускает руку под ее футболку. Ладонь естественным жестом скользит на живот, и Стайлз это замечает. - О горе мне, это мой случай! - голосит Томас. - Зеленая глазурь для Йоды! Он впихивает в себя ложку хлопьев, разливая молоко по столу. Стайлз тем временем оглядывается на Скотта - тот о чем-то тихо говорит с Малией под работающим кондишном с принципом нагрева. - Все еще тошнит? - спрашивает он, ткань ее футболки натягивается над его ладонью со стороны правого бока. - Немного, - отвечает ему Малия. Ее худая рука с плотно севшим на пальце обручальным кольцом несмело сползает к животу на руку Скотта. - Ну, какой срок? - интересуется Стайлз, уже когда они докуривают на истоптанной разносчиком газет лужайке возле поваленного соседского гнома. Скотт в толстой куртке на футболку и шлепанцах скрипит резиновой подошвой, переминаясь с ноги на ногу. - Десять недель, - не сразу признается он. - Угроза выкидыша все еще есть. Это... случалось и раньше. Один раз. Нашему... Ребенку было бы уже пять. Стайлз прикидывает: новогодняя торчковая вечеринка в Лас-Тунас. Скотт не обвиняет его, и это хуже, чем если бы он сделал это. «Она уехала в Париж, беременная моим ребенком. И меня не было рядом, когда она потеряла его». - Мне жаль, мужик. - Просто не говори никому. Не сейчас, ладно? Может быть, спустя несколько недель. Когда мы будем знать наверняка. Когда мы будем готовы. Вечером они сидят на диване, Томас с мокрыми после ванны волосами и сырым Базом у груди сопит на коленках Скотта. Под потолком мигает гирлянда, отсвечивая лампочки в работающем телике и тарелках с размазанным по ним томатным соусом и остатками спагетти на краях. Скотт водит ладонью по еще плоскому животу своей жены, отхлебывая кока-колу из банки и ощущая приятное тепло под рукой. Малия пахнет мятой и корицей. Ее тело рядом, теснота их дома с не распакованными после переезда коробками и пластмассовыми биониклами Томаса и зарождающаяся в ней новая жизнь наполняют его чувством, что они могут все. Малия опускает пуховое одеяло, чтобы посмотреть на их сплетенные руки на ее животе, и Скотт ощущает, как она напрягается. Они не говорили об этом. О том, что появление малыша в их семье может не случиться. - Возможно, я боюсь потерять его, - нехотя объясняется Малия. - Возможно? Она смотрит на остатки фарша, растекшиеся по тарелке. Скотт смотрит туда же. - Меня тошнит даже от запаха твоей кожи. - Я плохо пахну? - пытается пошутить Скотт, но Малия не улыбается. – Послушай, с ним все будет в порядке. Или с ней, - он облепляет ее живот второй ладонью и нагибается к нему. - Не успеем оглянуться, и нам понадобится обустраивать детскую, выбирать имя и закупаться этими крошечными хлопковыми комбинезонами и пачками подгузников. Наш малыш все еще там, я его слышу. Его сердце бьется так быстро. - Он еще даже на ребенка не похож. - На десятой неделе у него уже есть ручки и ножки. И он поворачивает голову в ответ на раздражители. Я читал пособие, - говорит Скотт. - Он весит меньше унции. Это одна третья пачки «эм энд эмс», представляешь, какой он маленький? Но его сердце уже бьется. - Ты читал пособие? - удивляется Малия. - Хочу быть готовым, - он не добавляет, что готовым ко всему. - Кому бы ты хотела рассказать первому? - спрашивает он, водя пальцами по ее животу. - Мелиссе, если бы она уже не знала об этом. Кайли. Сестры типа делятся этим друг с другом. Она бы заставила нас дать ему имя, которое выбрала бы сама. Что-то вроде Кэла или Митча. А для девочки... может быть, Хейли. - Митч мне нравится. А Лидия? - Сказала бы я Лидии? Чтобы она высказалась о необходимости занятий йогой, французских витаминах для беременных и эко-обуви для младенцев? Ну уж нет. - И все равно бы ты ей сказала, - подлавливает Скотт. - Не я, а мой увеличившийся живот, - отвечает Малия. - Ну а ты? Кому бы сказал ты? - Знаешь, иногда мне кажется, что сразу всему миру. Это все для меня в новинку. Я видел, как мои друзья готовились стать родителями, но сейчас это я, и у меня нет права списать ошибки отцовства на молодость или неопытность. Я должен поступить правильно. И я обещаю тебе, что сделаю все возможное, чтобы быть лучшим отцом для нашего ребенка. Это то, чего я хочу. - Тебе не нужно. Ты уже делаешь все. - В один день наша семья станет больше. Я знаю, мы справимся, - Скотт подтягивается, чтобы поцеловать ее, и этим поцелуем ему хочется передать, как много она для него значит. - Мы все сможем. Мы, большая тройка: ты, я и наш малыш. Через пять дней они оба смотрят на монитор УЗИ аппарата. Из пособия Скотт знает, что малыш уже умеет сжимать и разжимать кулачки, вытягиваться, брать в рот большой палец, икать и зевать, хотя они не могут этого заметить. Скотт наклоняется к Малии, когда доктор Симмонс отводит вымазанный гелем узи-датчик и вытирает ее липкий живот бумажными полотенцами. - Видно что-то, нет? – спрашивает Малия. - Не то, чего ожидаешь на одиннадцатой неделе. - Еще… еще неполные одиннадцать. - В понедельник будет. Только десятая сейчас, - говорит Скотт. - Размер матки не соответствует сроку беременности. Сердечко не бьется. Плод перестал развиваться предположительно пару дней назад, - сообщает Симмонс. – Мне очень, очень жаль. Я вас оставлю ненадолго. А потом… мы еще поговорим.