Хейл-Стилински-Арджент

[Я вспоминаю то, что я видел Той ночью на полу, когда мы были совсем одни].

Стайлз глушит мотор у ветклиники и через запотевшее лобовое стекло замечает Скотта. Он протирает стойку, словно работает в баре, и отхлебывает из банки «пепси». Дитона нет. Ветклиника открывается только через час, и Стайлз не знает, зачем все-таки приехал. Он опускает зеркало заднего вида и прикуривает спичкой. Стеклоочистители стоят на быстром режиме, из магнитолы какая-то херня по кругу поет о Белом кролике, как безумный контрапункт радио. Скотта больше не видно. Припев крутится у Стайлза в голове, как дерьмовая музыкальная тема к никсоновскому фильму. Он закуривает еще один «Данхилл» и скребет пальцем по колесику незаправленной «Зиппо». Ее отдала ему Кора в его позапрошлый уик-энд в Мексике, когда они вдвоем пили мескаль в паре десятков миль от аэропорта на станции техобслуживания, где они застряли на всю ночь из-за урагана, и он почему-то ее сохранил. Дешевые стеклянные дельфины, типа тех, что продают на гаражных распродажах, звенят над входом, когда Стайлз толкает плечом дверь. Его форма промокла и прилипла к телу, значок Шерифа болтается на дне оттянутого кармана. Внутри пахнет чесночным рисом, лимонным средством для мытья полов и сухим теплом - приятные ощущения после его промерзлой, как подвал, «хонды» с пустым детским креслом и запахом антибактериальных «клинексов», промокших от крови. Курчавая голова Скотта показывается из-за стойки, и его рука с пластиковой вилкой замирает на полпути ко рту. – Не хотел мешать, - говорит Стайлз и щелкает пальцем по керамическому лабрадору на стойке. Скотт пододвигает к нему свой контейнер с жареной спаржей. – Понятия не имел, что рихтовка кузова столько стоит. За эти деньги можно взять у перекупщика старый мерседес вроде двухсот тридцатого спорткупе. Так что с утра пришлось отогнать «додж» обратно. Закажу запчасти с «ДиДжиУай» и займусь этим, как только закончу с полом в детской. – Когда ребенок родится, ты будешь думать только о количестве подгузников и подогреве молочной смеси ближайшие месяцев пять, - и, начав эту тему, Стайлз понимает, что тянуть нет смысла. - Так как она? Мы с ней вроде как сильно поругались. – Знаю, - Скотт нагибается к холодильнику, и у него это непроницаемое лицо, как у бейсджамперов с «Ред Булла», и не поймешь, что он об этом думает. - Льда нет, - он закрывает дверцу и протягивает ему рыбные палочки с мордой щенка на упаковке. Она скользкая, как использованный презерватив, и пахнет собачьим дерьмом. – Сойдет, спасибо, - Стайлз прикладывает упаковку к разбитой голове. Всю дорогу ему казалось, что его стошнит. Пару раз он даже останавливался и вываливался наружу, но ничего не произошло. Рекламный щит на последней стоянке рекомендовал обратиться к Иисусу и/или его взбесившимися фанатами, пытающимися пропихнуть «Тему сегодняшней молитвы» в «Таймс». И умрешь ты в возрасте тридцати трех, в точности как Иисус Христос. – Не спи как можно дольше. Если это сотрясение, можешь не проснуться, - Скотт опирается на стойку. На нем джинсы «Ливайс», подвернутые снизу. Карман оттопыривает круглая коробка с жевательным табаком. - Это Питер? – Так очевидно? - Стайлз отдирает языком кровь, присохшую к небу. - Ты не ответил про Малию. – Ее положили в больницу на сохранение. Просто курс витаминов. И ее заставляют слушать нью-эйдж. Музыку для лифтов. Она в бешенстве. – Была угроза? – Она в порядке, - отрезает Скотт. – Не делай из меня идиота. Я знаю, что дело не только в курсе витаминов. И знаю ваши проценты покрытия по страховке. Если бы не я, она бы сейчас дома тебе жарила овсяные вафли. Я выпишу чек. Желваки на лице Скотта дергаются, и он кажется рассерженным, как всякий нападающий в регби. – Я прошу тебя больше никогда не говорить о том, что ты собираешься дать мне денег. Идет? - Скотт потирает лоб пальцами. И Стайлзу вдруг видится, что в школе Скотт будет одним из этих очаровательных активных пап, которых молоденькие учительницы - выпускницы педагогических колледжей со спелыми грудками и красными дипломами - норовят запихнуть в Ассоциацию родителей или попросить поволонтерить на осенней распродаже выпечки в спортзале. – Это мальчик, - говорит он. - Митчелл Дельгадо МакКолл, - Скотт вытягивает из рюкзака снимок УЗИ, и его лицо становится мягким. - Это на восемнадцатой неделе. Еще никто не знает. Она хотела мальчика. – Ну а ты? – Это неважно. Главное, чтобы был здоровым. Он все еще немного меньше, чем малыши должны быть на этом сроке, но я знаю, что скоро он их догонит, - добавляет Скотт и обводит пальцем головку ребенка на снимке. Кровь стягивается к затылку от того, что Стайлз это видит. Будем честны: что он знает о ходе беременности, кроме плановых визитов в элитные клиники Верхнего Ист-Сайда, где им предлагали турецкий кофе, 5D УЗИ плода и новейшие французские техники подготовки к родам? Беременность Лидии не меняла их распорядок вплоть до третьего триместра: они по-прежнему бегали трусцой в Центральном парке, посещали встречи членов филантропического фонда и ели крем-супы из шпината и злаковые йогурты. На вечеринке у бассейна по случаю их помолвки Лидия без труда скрыла живот под безразмерной дизайнерской гавайкой: она была уже на двадцать второй неделе и постоянно вспоминала ему те розовый коктейли и секс на крыше в Вегасе. Они скрывали ее беременность от газетчиков до конца третьего триместра, словно они были знаменитостями. Стайлз не думал о том, что Томас может не родиться. Стайлз думал о журналистах из «Мари Клэр» на их свадьбе и медовом месяце в Белизе. – Как-то, в конце прошлого года, я взглянул на Малию и заметил в ее лице мягкость черт и уязвимость, которых не было еще пару лет назад. Тогда я и понял, что мы уже давно не те, кем были раньше, - решает сказать Стайлз. – Сейчас мы ненамного старше, чем были наши родители, когда у них появились мы. Знаешь, мама сказала, он похож на меня. Его нос и овал головы. Но еще рано об этом говорить. – Вообще-то, у меня тоже есть новость, - начинает Стайлз. - Даже папе еще не сказали. Восемь недель, - говорит он. - Это близнецы. // Ее уже в седьмой раз перебрасывает на голосовую почту, когда она замечает мнущуюся на пороге кухни маленькую фигурку. – Не спится? - Элли раскачивается на пятках, заправляя чистые волосы за ухо. От ее смятой мальчишеской футболки еще тянется теплота матраса и египетского хлопка, и она по-прежнему пахнет медовой карамелью, которую они приготовили по рецепту из скандинавского журнала. В свои шестнадцать Лидия оставляла в «Фейсбуке» зимние фотоотчеты из шале Уиттморов в Куршавеле, планировала учиться в одном из университетов Лиги Плюща на самую престижную стипендию и в двадцать пять родить Джексону дочку в элитной клинике Италии. В восемнадцать она поступила на третий курс в МТИ, закупалась крошечными кожаными курточками в «Гуччи» для малышки своего парня и решила рожать после тридцати. Скоро ей двадцать девять. У нее одаренный сын, недвижимость на Ривьере и перетерпевший среднестатистические кризисы счастливый брак. Ее мать видела Элли один раз: два года назад, когда привезла Томасу на день рождения эту дорогую игрушечную железную дорогу от «Хорнби» в «Парк Хаятт». Они представили ее как дочь одного мексиканского приятеля, но после коктейлей с водкой мама прикурила «Собрание» от золотого «эс ти дюпона» Питера и высказалась о необходимости ДНК тестов и контрацептивов в упрек Стайлзу, пока дети были заняты «Летучим шотландцем». Но сейчас Лидия смотрит на лишенное детской пухлости серьезное лицо этой маленькой девочки, и ей становится стыдно, что в те годы она соглашалась с матерью в неуместности совместных каникул в Европе или занятий готовкой под французский джаз. – Хочешь, я сварю нам белый горячий шоколад? А ты можешь выбрать фильм на «Нетфликс», - предлагает Лидия. - Как-то в начальной школе Стайлз подложил мне в шкафчик кассету с «Дневником памяти», и она была до пленки липкая от мармелада и испортила мои лучшие туфли для танцев. Когда мы поженились, он сказал, что это была кассета его мамы. Знаешь, тогда все брали их в видеопрокате. И почему-то ей вспоминается, как дождливым летом после его второго курса они напились испанским вином в ее съемной квартире-студии на Манхэттене, занимались любовью и смотрели «Титаник» на французском через черно-белый проектор из колледжа. – Позвони ему, - говорит Элли, почесывая нос. – Голосовая почта. – Голосовая почта? И ты все еще не оставила ему ни одного сообщения? Если бы оставила, мы бы уже пересекли границу на грузовике с контрабандой оружия и красной икры и продали почку на черном рынке в Колумбии, где есть портал в межгалактику. Ты отдашь инопланетянам почку за Стайлза? Я бы отдала. А если продадим сразу две, может быть, нам еще дадут древнего телепатического двойного боевого слона или песика. – Если это аукцион, тогда я покупаю Элли целиком за безлимит на картошку фри с солью и чесночным соусом, - Стайлз сдвигает дверь в сторону, и Элли переводит с него на Лидию этот взгляд, каким обычно обмениваются родители, когда дети говорят что-то невинное и забавное про Санта-Клауса или секс. – Ты не инопланетянин. Тебе не нужна моя почка, - она сползает со стула и, проходя мимо него, толкает его плечом в бок. - Потом поговорим, мистер Большой Синяк. Я люблю тебя. – А я тебя от Луны и обратно. – А я от Юпитера и обратно, - она корчит рожицу и проскальзывает в приоткрытую створку, шлепая по полу прорезиненными носками. Лидия перехватывает его взгляд на себе, пока он не останавливается на вкладке форума с рецептом коктейля из шпината и статистикой перинатальной смертности. – Лидия... - Стайлз закрывает крышку ноутбука и берет ее за руку, и она в очередной раз думает, что наследники мировых корпораций на горных лыжах и солисты рок-банд в евротурах никогда не заказали бы одинаковые футболки с фамилией на спине для семейных поездок в Диснейленд, не будили домашних в Рождество протяжной «Джингл Беллс» и стуком противней с имбирным печеньем и не обещали ее еще плоскому животу пони и «Баскин Роббинс». Лидия поднимает его голову, обхватывая ее руками, и целует его, и этим поцелуем ей хочется передать, как важно для нее все это время было быть рядом с ним. // – И только мы решили, что вовсе он не идеальный и не поселился в палате своей беременной жены, как на тебе, он снова тут, - весело говорит ему ночная медсестра и открывает дверь в отделение. - Но чтобы при обходе в полночь я тебя не видела. – В двенадцать тридцать. – Ты другим глаза не мозоль. Они тут неделями лежат, но никто им не приносит королевства и императорских креветок. Ну да иди уже. И не надоедай ей, она под капельницей. Скотт проскакивает в ее палату по пропахшему хлоркой и увлажняющими кремами коридору и осторожно открывает дверь, на ходу спуская с себя джинсовку с нашивками скейтпанковского мерча. Малия, заметив его, вытирает запястьем мокрые щеки и по-ребячески морщится. С убранными за уши волосами, в его заношенном итальянском свитере поверх голубой больничной рубахи и в носках с пиццами она кажется такой родной и беззащитной, что Скотт не спрашивая ложится рядом и позволяет ей уткнуться холодным носом в его грудь, как делает всю последнюю неделю, зная, что ей это нужно. Он прижимается губами к ее пахнущей кокосовым шампунем макушке и забирается рукой под одеяло, оставляя ладонь на ее теплом круглом животе. - Он снова делает это, - говорит она. - Шевелится, когда ты рядом. Он тут, - она сдвигает его руку на свой левый бок, к которому он прижимается ногой. - Он разговаривает с нами. Давай, расскажи ему что-нибудь. - Я? - ее брови сползают к переносице, и Скотт смеется. - Сделаем это вместе, - он оглаживает ее живот и нагибается к ней, чтобы поцеловать. - Тогда останься, - Малия кладет голову ему на грудь. - Я скучаю по твоим бисквитам с маслом и яблочным джемом на завтрак. - Это был наш первый завтрак после твоего переезда. Почти пять лет назад, помнишь? - Скотт пододвигает ее к себе ближе. - Когда он подрастет, мы слетаем во Францию. Накупим сыра и бургундского вина. Как-никак, я все еще должен тебе каникулы в Париже и круассаны с ежевичным повидлом прямо в постель. - Плохие советы из ромкомов, - она опускает руку с катетером на живот и проталкивает свою ногу между его. - Давай просто полежим, ладно? Утром съешь мой суп с крекерами. - Я не уйду, - он целует ее в лоб. - Хорошо, что ты мой, - она поднимает голову, и их носы соприкасаются. - Твой, - подтверждает он.