Фантазии

— И кто же должен это делать? — скептически осведомился Юра. — Ты или я? — Ну, я буду рад, если ты мне позволишь… — Жан-Жак замешкался. Возможно, он все-таки зря начал этот разговор. — То есть, если бы тебе это понравилось, я и сам готов. В конце концов, честно было бы меняться, да? — Но ты хотел бы, чтобы это был я, — прямо произнес Юра. — Потому что я снизу. — Нет, — поспешно возразил Жан-Жак. — Вовсе не поэтому. И потом, я уже сказал, что готов. — Звучит довольно нерешительно, — Юра все же поднял на него взгляд, — для человека, который собрался меня связать и трахнуть. — С чего ты взял, что я собираюсь тебя трахнуть? — Жан-Жак расплылся в улыбке. — С того, что ты озабоченный? — Юра. — Жан-Жак, напустив на себя оскорбленный вид, прижал ладонь к груди. — Ты даже не представляешь, как тебе со мной повезло. Серьезно — парень, который тебя все время хочет и, самое главное, может, терпит твои выходки, и которого тебе даже не пришлось полжизни искать? А ты меня совсем не ценишь. — Угу. Парень, который так усердно меня домогался, что я до сих пор иногда думаю, не стокгольмский ли это синдром. — Ладно, я понял, — сокрушенно вздохнул Жан-Жак. — Нет, так нет. — Ну, подожди-и, — протянул Юра, и Жан-Жак едва сумел скрыть довольную ухмылку. Все-таки он редко ошибался в подобных вещах. — Что у тебя там? Наручники? — У меня ничего. Пока что. Я хотел сначала обсудить. — Пиздец, Джей-Джей. — Положено обсуждать такие вещи, — заметил Жан-Жак. — Хотя я понимаю, что ты любишь брать все нахрапом. Юра издал какое-то недовольное рычание, забрался с ногами на кровать, посмотрел на него из-под челки и буркнул: — Ну, давай, блять, обсудим. — Иди сюда. — Жан-Жак, который сидел, облокотившись спиной на изголовье кровати, протянул к нему руки, и Юра, хоть и дернул уголком рта, но встал на четвереньки, подполз поближе и оседлал его бедра. Жан-Жак положил ладони ему на пояс, погладил через ткань футболки и сцепил пальцы сзади. Когда-то ему не терпелось поскорее оставить Юрочку без одежды, но теперь оставлять его в одежде казалось даже более волнующим. Особенно если это не его одежда. — Мне нравится, когда ты носишь мои вещи, — сообщил ему Жан-Жак, осторожно прикасаясь губами за ухом. Юра мазнул его носом по виску, но отозвался сварливо: — Есть хоть что-то, что тебе во мне не нравится? — Не говори глупостей. Ты же знаешь, что я втайне возвожу тебе алтарь. Ты мое божество, феечка. — Божество не связывают по рукам и ногам. — Только… по рукам, — возразил Жан-Жак, в перерывах между словами водя языком по изящной ушной раковине. Сколько раз он уже это делал — и никак не мог устать. — По ногам будет неудобно. В другой раз. — Зачем тебе это? — спросил Юра, жарко дыша в его собственное ухо. Жан-Жак прижал его к себе ближе, поддел языком мочку, прикусил, приставил губы вплотную и шепнул: — Мне нравится контролировать твое удовольствие. Юра вздрогнул и завозился у него на бедрах, сдавленно засмеялся. Жан-Жак двинул тазом вверх, заставляя Юру съехать немного дальше, ему на живот, и наверняка ощутить его возбуждение. Юра снова обдал его шею горячим дыханием и признался: — Ты и так его контролируешь. — Связанным ты почувствуешь это острее. — Ты просто хочешь что-то сделать со мной, — сказал Юра. — Что-то, что я тебе не разрешаю просто так. — Юра. — Жан-Жак отстранился, взял его лицо руками — большие пальцы на висках, ладони закрывают уши, пальцы осторожно зарываются в волосы на затылке. — Я никогда не сделаю того, что ты мне не разрешаешь. Просто… ну, ты любишь говорить “нет”, когда, на самом деле, не имеешь этого в виду. Юра покраснел и поджал губы. Жан-Жак понадеялся, что он хотя бы не станет притворяться, будто это не так. Юра упорно молчал, глядя вниз, и Жан-Жак, наконец, добавил: — Но это можно потом. Мы все равно не готовы. Я собирался только узнать, хочешь ли ты в принципе… — Чего готовиться? — перебил его Юра. — Наручники покупать? Веревки? — А что тебе больше нравится? — спросил Жан-Жак, подныривая лицом и целуя его скулу. — Наручники? — Подбородок. — Веревки? — Губы. — Ремень, — ответил Юра и вернул поцелуй. Жан-Жак снова прижал его вплотную к своей груди, покачал на бедрах, помял губами губы, не пытаясь пролезть языком в рот. Юра положил руки ему на плечи — большими пальцами надавил чуть выше ключиц. Скоро он этого не сможет сделать. Не сможет, потому что я свяжу эти руки, эти изящные запястья, на которых синяки остаются, даже если всего лишь прихватить сильнее обычного — за спиной, или лучше над головой, примотать к изголовью кровати, там есть куда, оно не сплошное… Жан-Жак не размышлял о деталях, потому что не думал, что Юра так сразу согласится. Он ожидал, что первый разговор скатится в неловкие шутки, и теперь жалел, что на нем нет ремня. — Может, сперва так? — Жан-Жак переместил одну из ладоней ему на живот и ниже, недвусмысленно погладил натянувшуюся ткань штанов. Юра вывернулся, слез с него и устроился рядом, сведя вместе колени и вывернув икры в стороны. — Ты охуел теперь сливаться? Иди принеси ремень. Жан-Жак послушно отправился штурмовать недра своего гардероба. Выбор ремней у него был не слишком велик. Кожа, кожа... кожзаменитель, наверное, нельзя, синтетика может сильно натереть, тканевые — тоже синтетика, хотя было бы удобнее всего. Юра, наверное не стал бы возражать против ссадин, так же как не возражал против синяков, но вдруг будет слишком натирать и придется остановиться в самом разгаре процесса? Впрочем, кто сказал, что кожа не будет натирать? Вроде не должна — но что он об этом знает? Зато кожа точно лучше гнется — хоть и не так хорошо, как ткань… — Чего ты так долго? — произнес у него за спиной Юра. Жан-Жак развернулся к нему с заискивающей улыбкой. — Не могу выбрать. — Выбирай под цвет моих глаз, блять. Чего там. — Юра потянулся мимо него, выхватил черную кожу, пощупал пальцами, дернул, впечатал Жан-Жаку в грудь. — Вот, пошли. — Ты такой решительный, Юрочка, — усмехнулся Жан-Жак. — Может, все-таки начнем с меня? Хочешь связать мне руки и делать со мной все, что пожелаешь? — А ты что? — воинственно отозвался Юра. — Уже не хочешь? Жан-Жак сделал шаг вперед, к нему, вернул ладони на талию, потянулся целовать шею, опять подобрался губами к уху, потому что такое Юре легче было говорить, не глядя в глаза, и зашептал: — О, ты даже не представляешь себе, как сильно я хочу, Юрочка. Я уже вижу, как ты лежишь передо мной совершенно беспомощный и беззащитный, и я мучаю тебя, как мне в голову взбредет, ласкаю тебя всюду, просто целую тебя — и ничего больше, несмотря на твои мольбы — а ты не можешь мне помешать. Тебя это заводит? — Я тебе тогда с ноги уебу, — дрожащим голосом пообещал Юра. Жан-Жак улыбнулся, все еще не отнимая губ от умопомрачительно горячего ушка и ответил: — Если попробуешь, там хватит ремней и на твои ноги. Он услышал, как Юра сглотнул, и начал теснить его обратно к кровати. Он вовсе не чувствовал себя так уж уверенно, но Юра начнет паниковать, если это поймет, и тогда у них ничего не выйдет. Ну, и потом, он сам это предложил. Куда теперь отступать. Юра, наконец, упал спиной на простыни и попытался снять с себя футболку, но Жан-Жак перехватил его руки, которые тут же, недолго думая, потянул вверх, ему за голову, держась за них, подтащил его тело к изголовью, сложил ладонь к ладони, потом подумал и развел в стороны, попытался просунуть меж прутьями перекладин. Слишком узко. Юра тяжело дышал, отвернув голову в сторону, и Жан-Жак понимал, что он сделал все, на что был способен, и теперь ему не помощник. Что ж, Джей-Джей, ты, кажется, хотел беспомощности — вот и наслаждайся. Жан-Жак снова прислонил ладонь к ладони, осторожно обмотал запястья ремнем. Ровно обмотать не получалось, края впивались в кожу и вся конструкция съезжала — или получалось, но тогда не получалось застегнуть. Как-то же люди это делают. Жан-Жак чертыхнулся, на всякий случай сел Юре на бедра и схватил лежащий на тумбочке телефон. Спасибо, Гугл, что ты есть. Юра, наконец, обратил на него полный опасения взор. — Не фотай меня, дебил. — Будешь обзываться, я тебе это припомню, — пообещал ему Жан-Жак. Юра ударил его кулаком по бедру — не слишком сильно, очевидно, в качестве предупреждения. — Я тебя не фотаю, не переживай, феечка. Подожди немного. — А что ты делаешь? — настороженно спросил Юра. Гуглю, как связать человека брючным ремнем, что я еще могу делать. — Ищу подходящий саундтрек, — отозвался Жан-Жак. — Что тебя больше привлекает, “Депеш Мод” или “Найн Инч Нэйлз”? — Не смей, слышишь? Отпусти меня! Юра ударил его по бедру сильнее, но Жан-Жак уже отбросил телефон и, надеясь ничего не перепутать, снова сжал ремень, согнул пополам, продел перигиб сверху в пряжку, расставил петлю и, держа ее одной рукой, другой снова собрал Юрины ладони, накинул ремень на них, потянул в сторону свободный конец, спросил: — Не туго? — Джей-Джей, — неожиданно жалобно проныл Юра. — Мне страшно. — Но не туго? — Ты, вообще, слышишь меня? — Слышу. — Жан-Жак рывком стянул с себя майку. — Потерпи немного. Десять секунд. Потом поговорим. Пряжка была достаточно широкой, и Жан-Жак без труда пропихнул скатанную майку сквозь ее отверстие, подтянул к перекладине, просунул за нее, завязал двойным узлом, заставляя Юру податься на кровати выше, а потом схватился за стянутые ремнем запястья и подергал — вроде бы, прочно. Юра вцепился в перекладину пальцами, но дышал шумно и почти всхлипывал. Жан-Жак представлял себе все это несколько иначе, но отступать сейчас ему уже не хотелось. Тем более, что он, кажется, понимал, в чем дело. — Ты правда думаешь, что я сделаю с тобой что-то плохое? — спросил он. — То есть, я не заслужил даже капли доверия за все это время? Юра замотал головой. Волосы совсем закрыли ему лицо, и Жан-Жак убрал их, заложил за уши, посмотрел в широко распахнутые глаза. — Чего ты тогда боишься? — Не знаю, — едва слышно промямлил Юра. — Если ты настаиваешь, я тебя развяжу прямо сейчас. И больше не будем об этом. Ну? Юра промолчал, и Жан-Жак добавил: — В случае чего, ты всегда можешь уебать мне с ноги. Обещаю оставить тебе эту лазейку. Юра снова ничего не ответил, и Жан-Жак наклонился, прижал губы к его шее, проложил влажный след до ключицы, и Юра сдавленно охнул, кажется, дернул связанными руками, безуспешно попытался закрыть собственную шею подбородком. — Нравится? — спросил Жан-Жак, отстранившись. — Я же говорил, что ощущения острее, когда ничего не можешь сделать. Хочешь, я тебе скажу, чего ты боишься? Ты боишься, что тебе слишком понравится, и ты спалишься и покажешь мне во всей красе, что, несмотря на свой стальной хребет, ты хрупкая феечка, которая обожает нежности и ласки. Только я и так это про тебя знаю. Я все про тебя знаю, Юрочка. — Перестань, перестань, — забормотал Юра. — Заткнись, что за хуйню ты несешь. — Так что, развязать тебя? — Захлопнись и делай уже, что собирался. — Как грубо. — Жан-Жак прикусил кожу под кадыком, зализал, прикусил чуть ниже, одновременно пролезая правой рукой под Юрины ягодицы и прижимая ладонь пока что через ткань штанов. — Не надо стесняться того, что ты такой чувствительный. Это очень приятно. — Тебе повезло, блять, что у меня руки связаны. — Во-первых, мне не “повезло”. — Жан-Жак снова оторвался от его шеи и попытался поймать взгляд. Юра тут же зажмурился. — Я сам кузнец своего счастья. А во-вторых, как же уебать с ноги? Юра незамедлительно согнул ногу и невнятно пихнул его куда-то под ребра. Жан-Жак без труда выдержал эту коварную атаку, зажал его коленку у себя под мышкой и произнес: — Ладно, третий и последний раз. Развязать тебя? Ответь нормально. — Нет, — ответил Юра. — Нет, нет, нет. Доволен? — Вполне. — Жан-Жак с усилием выпрямил его ногу, вдавил в кровать, наваливаясь сверху, приподнял край его собственной свободно сидящей на Юре футболки, просунул голову под ткань, потрогал губами живот, лизнул немного соленую кожу, поднимаясь выше. Грудь вздымалась, сердце в какой-то момент заколотилось прямо ему в рот, и Жан-Жак успокаивающе погладил ребра, отчетливо проступившие в позе с заведенными за голову руками, осторожно взял зубами сосок, потолкал его языком, заставляя отвердеть, выпустил, а потом втянул в рот кожу под ним, ожидая вскрика боли, вместо которого услышал сдавленный стон. Юра терся стояком о его живот. Жан-Жак зализал побагровевший участок, опустился на пару сантиметров ниже и повторил успех. На этот раз Юра вскрикнул, и Жан-Жак немного испугался — он не удосужился выяснить, можно ли ставить засосы так близко друг к другу. Было как-то неактуально, потому что Юра редко позволял ему больше одного, а чаще ни одного не позволял. Сейчас он был не в том положении, чтобы что-то позволять, но все-таки мечтам о двух буквах “J” у него на груди придется отступить на второй план. Впрочем, Юра, как ни в чем не бывало, продолжал ерзать и выгибаться под ним, словно течная кошка. Жан-Жак снова примял губами его сосок, за что был вознагражден невнятным потоком нытья вперемешку с руганью. Какой же у Юрочки грязный рот, откуда только оно берется. Жан-Жак полез вылизывать второй сосок, покрыл поцелуями кожу между, вокруг, выше, ниже. Под футболкой было душно, нечем дышать, но Жан-Жак дождался, пока Юра протянет: — Джей-Дже-ей, — и, почти прижимаясь губами к его телу, отозвался: — Что такое, Юрочка? — Твою мать, вылазь, блять, оттуда. Жан-Жак, ухмыляясь, задрал, наконец, его футболку до самых подмышек, устроил подбородок между ребер, поглядел в лицо. — Хочешь смотреть? — У тебя вся рожа красная. — Это потому что ты такой горячий. Смотри внимательно. Жан-Жак опять принялся целовать, сосать и вылизывать уже пошедшую алыми пятнами и блестящую от слюны кожу. Юра стонал и ругался — по большей части, ругался, поэтому Жан-Жак, наконец, подтянулся на руках выше и засунул язык ему в рот, наслаждаясь воцарившимся молчанием. Юра действительно как-то неожиданно притих, и они около минуты целовались чрезвычайно нежно и аккуратно, как два девственника в пасторальной идиллии. Жан-Жак, все-таки оторвавшись, в конце концов, от безумно сладких в подобные моменты губ, прошептал в них: — Так-то лучше, феечка. Не трать силы на ругань, нам с тобой еще многое надо успеть, а время поджимает. — Почему? — испуганно спросил Юра. — Руки у тебя затекут. Юра откинул голову назад с раздраженным стоном, и Жан-Жак тут же поцеловал открывшуюся шею, провел ладонями вдоль тела, залез в штаны, сжал и чуть развел в стороны упругие ягодицы, не удержавшись, просунул между ними палец, нашел отверстие и мягко надавил, заставляя Юру снова тереться о него и хныкать. Жан-Жак милостиво избавил его от одежды ниже пояса. От футболки избавить бы уже не получилось, а та в результате Юриных ограничиваемых связанными руками движений по постели чуть сползла, закрыв правый сосок, но оставив обнаженным левый — и два засоса, один прямо под, другой ближе к центру груди, которая продолжала подниматься и опускаться в такт шумным вдохам и выдохам, и Жан-Жак, приложившись щекой к только что высвобожденной из штанины коленке, пробормотал: — Господи, ты меня с ума сведешь. — Что? Что я сделал опять? — вскинулся Юра. — Ничего, детка, Юрочка, крошка моя, феечка, котенок мой, все хор… Юра пнул его коленом в челюсть. — Ты совсем что ли поехал? В маразм впадаешь? — Я очень тебя люблю, — признался Жан-Жак, потирая ушибленное место. — Бля, ну какого хера… Я тоже тебя люблю, но ты для этого что ли меня связывал? — Руки не затекли? — Я не стал бы тут валяться и ждать, пока они отсохнут. Трахни меня или уже развязывай. — Ну, нет. — Жан-Жак встряхнул головой, которая минуту назад так некстати поплыла. — Я не собираюсь тебя трахать, я же сказал. — Что? Жан-Жак вместо ответа прошелся языком по внутренней стороне его бедра от колена до паха, одновременно отводя его рукой в сторону, задел зубами уже очень сильно натянутую кожу мошонки справа, слева, затянул в рот. Юра опять грязно выругался и назвал его мудаком, из чего Жан-Жак сделал вывод, что ему очень приятно и можно продолжать. Удобней было бы его перевернуть, но пришлось бы перевязывать майку, а тогда пропадет импульс, Юра наверняка начнет требовать, чтобы его отпустили — и Жан-Жак торопливо, но настойчиво облизал его яички со всех сторон, поддел снизу, но те слишком поджались к члену, чтобы лечь ему на язык — вряд ли он сможет кончить, если ему не помочь хотя бы парой движений, но кто знает, было бы лестно. Жан-Жак скользил ниже, вдоль промежности, возвращался назад, то дразня нежную кожу самым кончиком языка, то надавливая с силой. Юра жалобно поскуливал, но внятно не возражал, и Жан-Жак, наконец, подсунул ладони под его ягодицы, чуть приподнял и осторожно, но настойчиво впился зубами, отпустил, впился в другом месте, раздвинул в стороны, высунул язык и проскользнул им между, пошарил, стараясь протолкнуть внутрь. Юра тут же резко дернулся, и Жан-Жак напряг пальцы, удерживая его на месте. — Джей-Джей, не надо, пожалуйста, ради бога, только не там, пожалуйста, нет, нет, не надо, Джей-Джей, — как заведенный повторял Юра, все еще пытаясь отодвинуться, и взвизгнул, когда Жан-Жак царапнул зубами слишком глубоко, ахнул, когда он все-таки чуть раздвинул языком горячее отверстие, и поток “нет” и “не надо” превратился в невнятный скулеж и вой. Жан-Жак дал ему передохнуть, отстранившись, чтобы снова расцеловать — с внутренней стороны и сзади — чуть подрагивающие бедра, потереться о них щекой, а потом опять опустился ниже, вновь забираясь языком как можно глубже, хотя это оказалось трудно — римминг, видимо, легко удавался только порноактерам — пропихнуть язык сквозь сжимающиеся мышцы было нереально, да и Юра, не оставивший вялых попыток вырваться, не слишком содействовал. Жан-Жак уже стал думать, что ему и вправду не нравится. К тому же, предательски заныла челюсть. В конце концов, он оставил идею, что называется, трахнуть его языком, и принялся ласкать им вокруг, то чуть надавливая, то щекоча, то просто плотно прижимаясь и застывая на несколько мгновений. В какой-то момент Юра совсем перестал вырываться. В какой-то — начал качать бедрами ему навстречу. В какой-то — застонал громко, в голос, его имя и — пожалуйста, еще, да, прошу тебя, да, Джей-Джей, да, да — и Жан-Жак был бы совершенно счастлив, если бы челюсть не ныла столь нещадно. Все-таки он мужественно продержался еще несколько минут, пока Юра не начал откровенно трястись в его руках, и только тогда на ощупь отыскал его член, снял и растер по головке капли предэякулята, дернул вниз — раз, другой, вдавливая язык в то местечко, которое показалось ему наиболее чувствительным, замер и с десяток секунд подождал, собирая пальцами вязкие подтеки. — Бля-а-ать, — на выдохе протянул Юра. — Что? — спросил Жан-Жак, наконец, отодвинувшись. — Ебаный стыд, что. Сука, у меня голова сейчас лопнет. Жан-Жак в очередной раз подивился тому, что вот это матерящееся создание только что пищало и скулило, как какой-нибудь щенок. А до этого со всей дури съездило ему по уху. А до этого промямлило “мне страшно” не хуже подлежащей спасению бабы из второсортного боевика. Жан-Жак уже давно не пытался разгадать загадку о том, какой из Юрочек настоящий. Ну, похоже, что каждый. А может, настоящий еще спит где-то глубоко внутри и они встретятся потом — или настоящий еще не родился, еще в процессе рождения? В любом случае, Жан-Жак, конечно, был готов любить и любил их всех без разбору. — Ты чего завис? — спросил Юра. — Ничего. — Жан-Жак помотал головой. — Развязать тебя? — А какие еще варианты? — Ну, может быть, я передумал насчет трахнуть? — Давай только быстрее. — Юра пошевелил руками, дернул на себя, согнул и разогнул пальцы. Жан-Жак, пока он все это проделывал, всмотрелся в его полыхающее стыдом лицо и, в целом, остался собой доволен. — В самом деле, — отозвался он. — А то все высохнет. Юра вспыхнул еще ярче, и Жан-Жак раздвинул его ягодицы на сей раз пальцами, которые после языка не вызвали у Юры вообще никаких поползновений рефлекторно воспротивиться, хотя обычно вызывали. — Тем более, — добавил Жан-Жак, — я пока не знаю, как это развязывать. — Что? — Да ты не волнуйся. — Жан-Жак подмигнул, осторожно массируя пальцем отверстие. Юра поморщился и шевельнул бедрами. — Там вроде написано. Я просто не дочитал. Но если что, всегда можно разрезать. — Я тебе яйца разрежу, — пригрозил Юра. — Хороший же ремень. — Знаешь, Юрочка, — ухмыляясь и с усилием по уже подсыхающей слюне проталкивая внутрь него средний палец, произнес Жан-Жак. — По-моему, ничто не говорит о том, как сильно ты меня любишь, столь красноречиво, как твоя забота о моих ремнях. — Придумываешь хуйню на пустом месте, — припечатал Юра, не переставая отчаянно краснеть. Жан-Жак притворно тяжко вздохнул, вытащил из него палец и все-таки полез в тумбочку за смазкой.