Одержимость

Жить с Джуном оказалось невероятно сложно. Он был на самом деле совсем другим, чем представлялся вначале. Нет, кое-какие особенности натуры проскальзывали и раньше, но честность и щепетильность зашкаливали все мыслимые пределы. У нас разгорались нешуточные баталии по поводу того, что он без разрешения не трогал в квартире вообще ничего. Приходилось уговаривать, убеждать, настаивать… Отбиваться от денег, которые он когда-то брал за свои услуги и которые вознамерился вернуть во что бы то ни стало. Ремонт стал еще одним камнем преткновения — у нас не хватало времени, чтобы заняться им вплотную, и тогда я, плюнув на уговоры, нанял бригаду втайне от Джуна. Самым трудным было не пускать его туда, выдумывая разные уловки. Чистовую отделку мы бы сделали сами, но вот грязную работу оказалось лучше поручить специально обученным людям. Я с содроганием ждал реакции на самоуправство, надеясь только на то, что бригада успеет залить пол и оштукатурить стены до скандала. В пятничный вечер я готовился к серьезному разговору, перебрал десяток аргументов, но все они были слабоваты против его упертого: «Неправильно». — Потому что люблю. Потому что считаю, что раз мы семья, то и расходы у нас должны быть общие, как и горести с радостями. Или я ничего для тебя не значу? — я прямо у порога встретил сердитого Джуна и едва сдерживался, чтобы не упереть руки в бока. — Егор! Я прижал его к двери, запустил руки под футболку, наслаждаясь теплом. — Ты не ответил. — Значишь, — проворчал он, — слишком много значишь. На кухне заверещал таймер духовки, я неохотно оторвался от приятного занятия и пошел вынимать пиццу. В комнате в это же самое время надрывался телефон. Я чертыхнулся — бросить горячий противень не мог, а пока пристраивал его на край раковины, пока перекладывал готовую пиццу на блюдо, звонок уже прекратился. Я догадывался, кто это мог быть, и собирался перенабрать как можно скорее — мама терпением не отличалась, в отличие от фантазии. Джун сидел на диване и вертел в руках мой телефон. Я похолодел: забыл закрыть жорикову программку, и теперь она сдавала меня со всеми потрохами. — Э-э… Я все объясню, — проблеял я. — Тебе мама звонила, — он протянул мне телефон. — А-а… И все? — Про следилку я знаю, — Джун пожал плечами. — Вот просто знаешь, и все? — Видишь ли, на тот момент, когда я о ней узнал, ты был единственным человеком, кому до меня было хоть какое-то дело. Гражданство я получал не совсем законным способом, могло всякое быть, — он пожал плечами, — а так хоть какой-то шанс быть опознанным и похороненным под своим именем. — Я… — спазм перехватил горло, и я не смог продолжать. — Любишь, — кивнул Джун. — Я тоже тебя люблю. — Я удалю. — Нет, лучше и мне такую поставь. Нам же нечего скрывать друг от друга? Я согласился: нечего. Теперь уж точно нечего. Телефон разразился нетерпеливым звонком снова: мама желала общения. Я и так изрядно сократил встречи с моими стариками и сейчас испытывал легкое чувство вины. — Алло, — я включил громкую связь. — Сынок, ты обещал приехать три недели назад! Я понимаю, дело молодое, но родителей забывать негоже. И почему бы не приехать со своей девушкой? Ты нас никогда ни с кем не знакомишь, как будто стесняешься. Джун сидел рядом выпрямившись и, кажется, не дышал. По глазам я догадывался, что он стопудово отправит меня к предкам на дачу. Одного. Такой ссылки я не хотел. — Мама, знаешь, давно хотел сказать и не решался. По телефону, конечно, не очень хорошо, но иначе не могу. Я могу приехать не один. Вернее, не могу приехать один. — Егорушка, конечно! Я пирогов… — Мама, я живу с парнем и люблю его. Если вы от такого неправильного меня откажетесь и не захотите считать сыном, я пойму. В общем, вы там с отцом подумайте и перезвоните, если хотите, чтобы мы приехали, — я неловко попрощался и нажал отбой. Джун не мигая смотрел на меня так, что стало не по себе. — Может, не пригласят еще, — я жалко улыбнулся. — Или ты не хочешь? — Поеду, — он ловко повалил меня на диван и лег сверху. — Пусть увидят всю глубину твоего падения. Мама перезвонила через полчаса. Джун как раз закончил коварно отвлекать меня от грустных мыслей и просто лежал сверху, время от времени касаясь губами щеки. Я с трудом нащупал на полу телефон и ответил. Мама сухо сказала, что ждут нас завтра в десять, и попрощалась. — Уже хорошо, что не прокляли, — Джун сел на край дивана. — Пойду поищу в чем ехать. Я запоздало сообразил, что у него совсем нет выбора, на одежду он обращал мало внимания. Пришлось тащить яростно сопротивляющегося Джуна в торговый центр и почти насильно покупать джинсы и пару футболок. — Зачем? — шипел он, а я любовался, как ладно сидят голубые джинсы на его заднице. — За надом, — отрезал я и отнес на кассу еще и черные. Пусть будут. А потом перед выходом он заметил на манекене водолазки без рукавов — летний вариант. Женские. И купил сразу три. Я благоразумно промолчал. Назавтра всю дорогу до дачи, где круглый год жили родители, я нервничал. Джун положил руку мне на колено и успокаивающе гладил. Ворота были открыты, и пришлось заезжать сразу во двор. Мама стояла на крыльце со скорбным видом, как будто позируя для памятника. Даже привычный пучок на затылке и тот сегодня выглядел особенно строго. — Здравствуй, мама, — я обреченно выбрался из машины, Джун немного замешкался. — Здравствуй, сын, — напряженно сказала мама, старательно не смотрела на машину, где Джун нарочито медленно отстегивал ремень безопасности, неспешно открывал дверцу и неторопливо прикрывал ее. Джун подошел и вежливо поздоровался. Мама, наконец, соизволила взглянуть на него с высокомерием британской королевы, разглядела его и уже вполне по-человечески всплеснула руками и воскликнула: — Ой, какой худенький! Лед был сломан. Мама вернулась в свою колею и обрела почву под ногами: откормить! Худоба Джуна была вызовом ее кулинарным талантам и ее сердобольности. — Мама, а где отец? — мы пили чай на открытой террасе, и она не уставала подкладывать Джуну кусочки повкуснее. — Отец? А он к соседу пошел, что-то там помочь надо, — мама теребила полотенце, врать она никогда не умела. — Ты же его знаешь, не может отказать, когда просят. — Мама, — я хотел сказать, что взрослому человеку глупо прятаться в доме и выдавать себя сигаретным дымом, но она уже суетливо собирала чашки. — Мальчики, хорошо, что вы приехали. Как раз с той стороны под окном вскопать надо, хочу розы посадить. И Джунчику полезно будет на свежем воздухе поработать, а то вон какой бледненький… Джун положил в рот последний кусок печенья. — Где копать? — спросил он и встал, едва сдерживая смех. — Мама! Он копать не будет! Я сам. — Мальчику полезна будет физическая нагрузка, — стояла на своем мама. — И вдвоем вы быстрее справитесь. — Там же не гектар копать, — прорычал я. — Джун копать не будет! Дай ему хотя бы один день отдохнуть от лопаты в тенечке с книжкой! — я прикусил язык, но было уже поздно. — А кем вы работаете, Джун? — мама внезапно перешла с ним на «вы», и это было плохим признаком. — Могилы копаю. Надежда, что Джун как-то аккуратно обойдет эту тему, умерла, не родившись. Я застонал в голос: вопросы погребения были маминым пунктиком на протяжении многих лет. Она не только собирала деньги на похороны, но и непременно хотела обсуждать тонкости самого процесса, отдавая «последние» распоряжения, напоминая, где лежит «смертный узелок», и регулярно проверяя, не забыли ли мы чего. Отец уже устал огрызаться, я же малодушно старался поменьше приезжать. Лицо матушки просветлело. — Дорогой мой, ты же по свойски подберешь мне хорошее местечко на кладбище? Джун растерянно посмотрел на меня, не зная, что делать, я пожал плечами. — Конечно, — осторожно сказал он наконец. — Ты же понимаешь, на этих остолопов нет никакой надежды. На старом кладбище, где у нас место есть, можно только урну подхоронить, а я не хочу, чтобы сожгли… — А вы когда примерно собираетесь преставиться? Сколько у меня времени есть, чтобы… Мама впервые в жизни растерялась. — Я не так, чтобы скоро, чисто гипотетически… Мы все должны думать о… — Я сделаю все возможное, — заверил ее Джун. — Но я работаю там последний месяц. Давайте мы съездим, да вот хоть прямо сейчас, выберем местечко, и я прямо при вас… — Э-э, — только и смогла сказать мама. — Она же обвалится… — Досочками укрепим и щитом сверху накроем. Егор, едем? Я выразил полную готовность исполнять пожелания. — Ну, на самом деле я не думаю, что это такая уж срочность, — мама нервно засмеялась. — Можно как-нибудь потом, когда уж помру. А то вдруг еще лет десять проскриплю, — и она быстро ушла в дом. На моей памяти это был первый раз, когда она так легко соскакивала с любимой темы. — Ну ты мужи-ик! — Отец вышел через французское окно на террасу и от избытка чувств хлопнул Джуна по плечу. — Все тридцать протянет и всю плешь проест. Дай пять! Я смотрел, как отец пожимает руку Джуну, и чувствовал, как внутри разливается тепло и умиротворение. Вот так, наверное, и выглядит счастье. — Ладно, парни, не филоньте, — отец пришел в отличное расположение духа оттого, как его супругу ловко щелкнули по носу, но самому потом возиться с грядками не хотелось, — там копать два квадратных метра. А потом в баньку с пивком. Только найди ему, — он кивнул на Джуна, — чего из старых маек, а то работать в таком прикиде поди несподручно. Джун прижал руку к горлу, прикрытому высоким воротом голубой водолазки и посмотрел на меня несчастными глазами. Вчера я снова не сдержался, и его шею украшали пара чудесных засосов, за которые был наказан укусом в плечо… Кажется, со спокойствием и пониманием я поторопился.