Или же?..
***
— Что вы сказали?.. — шипит сквозь зубы Стар, злобной фурией нависнув над облаченным в хилые доспехи Фергюсоном, помятым и уставшим после битвы с неуловимым Людо. Сбившиеся в кучку остальные приспешники выглядят не лучше, а кто-то и вовсе из последних сил держится на ногах. — Н-нам… не удалось о-о-от-т… отнять п-палочку, Госпожа, и-из-з… — едва шевеля языком и трясясь, как осиновый лист, бормочет Фергюсон, не сводя глаз с покрасневшего лица Стар. За всей этой сценой наблюдает Марко, сидя недалеко от трона Стар за столом и элегантно попивая чай, поддерживая блюдце щупальцем. — У вас, кучка болванов, вообще хоть когда-нибудь что-нибудь шло, как положено?! — взвизгивает Стар, заставив свою нелепую армию испуганно прижаться друг к другу, а Марко слегка поморщиться. — Вы не можете отнять гребанную палочку у маленькой уродливой птички?! Издеваетесь надо мной, или как?! — Л-людо стал намного сильнее, и… — бормочет Келли, а у самой губы трясутся и тело ноет и болит. Стар замирает и исподлобья устремляет взгляд голубых глаз на толпу «воинов». Убогие, жалкие, слабые — их тоже очень легко ненавидеть и совершенно точно есть, за что. — Вон, — чуть слышно цедит Стар, сжимая руки так сильно, что длинные ногти впиваются в кожу. Конечно, горе-приспешников и след простыл, и пока Стар все еще стояла на месте, чуть ли не пар из ушей пуская, Марко только низко и тихо смеялся над ней. Естественно, это не осталось незамеченным для Стар; она делает вдох и рывком оборачивается, скривив губы и как никогда сильно мечтая отрубить голову нахальному мутанту с фиолетовым отростком. — Что ты находишь в этом смешного, осьминог-переросток? Тебя забавляет то, что мы ни на шаг не приблизились к своей цели из-за этих ничтожеств? Марко невозмутимо отпивает из белой чашечки и отставляет с легким звоном посуду на стол. Его фиолетовая кожа в красно-коричневом свете, отраженном от стен убежища, выглядит необычно и в каком-то извращенном смысле прекрасно. Его так легко ненавидеть хотя бы потому, что он — воплощение серьезности, хладнокровия и целеустремленности, всех тех качеств, которыми не славилась она; он похож на ядовитый кинжал, убивающий медленно и со вкусом, в то время как Стар была бомбой, уничтожающей нелепо и всех, без разбору. Он прикрывает глаза и откидывается на спинку стула. Уголок губ ползет вверх, а щупальце ложится на закинутые одна на другую ноги. — Сколь долго ты продолжишь играть в кошки-мышки с Людо? Эти несчастные оборванцы, — он неопределенно машет рукой в сторону места, где пять минут назад стояли побитые слуги Стар. — не виноваты в том, что ты предпочитаешь игры реальной битве. — Этот Людо мне столько крови выпил, что скоро я просто спущусь на Землю и выстрелю ему в голову чем-нибудь, — злобно цедит Стар, выпрямившись и скрестив руки на груди. — Без палочки невозможно закончить дело, Марко, ты прекрасно знаешь. А мои тупоголовые солдаты не могут расправиться даже толпой с, черт побери, крошечным птенчиком! За что мне все это… Марко хмыкает. Какая же она отвратительная — капризная, нетерпеливая, глупая девка, абсолютно лишенная стратегического мышления. Еще эти глаза на выкате, которые так сильно хочется вырвать и сожрать, эти волосы, из которых он, Марко, сплел бы себе ожерелье — заместо золота сойдет… Ненавидеть ее проще простого. Ненавидеть ее даже правильно, ибо такие девицы всегда всех бесят, даже тех, у кого крепкая броня и опыт, пронесенный через годы и войны. — А ты, — она тычет пальцем с длинным ногтем в его сторону, — мог и помочь вместо того, чтобы вешать мне лапшу на уши! Только и делаешь, что строишь из себя самого умного, но ничего путного не предлагаешь! Марко выгибает бровь и с легкой усмешкой слушает ее тираду, наблюдает ее кривляния и какую-то совсем детскую, такую очаровательную ненависть. Она не останавливается, оскорбляет его, надеясь сыграть очередную драму, вывести его из себя и посмотреть, что же будет. Девчонка жаждет драки, хочет покормить любопытство, словно цирковой трюкач, сующий голову в пасть ко льву. Снова и снова, снова и снова… Стар очень любит играть. Порой ее игры заходят слишком далеко из-за ее безумия и глупости. Марко же терпеть не может такие неизящные, полные бесполезных эмоциональных растрат, игры.Или же?..
***
Ненавидеть друг друга можно так долго. Это может обретать самые разные краски — красные (значит кровь), черные (значит пустота), фиолетовые и синие (значит синяки и ссадины на молочно-белой коже). Это просто и легко, потому что ненависти может быть много, в самых запущенных случаях — искренней. Он ненавидит ее даже тогда, когда она покорно выгибается на дряхлой пыльной кровати. Он ненавидит ее красные губы, обхватившие кончик склизкого мокрого щупальца, ненавидит подернутые влюбленной пеленой глаза, ее трепещущие ресницы и острые клычки, больно кусающие его губы. Марко так сильно ненавидит ее, что возведенная за долгие годы броня невозмутимости начинает рассыпаться, уступая место чему-то безумному и яркому. Чему-то, от чего он уже давно, казалось, отвык. Высоко над ними с огромных острых сталактитов стекает вода и падает на постель, на голое тело, на волосы. Одна капля скользит по щеке Стар, когда она становится на четвереньки; Марко ловит капельку щупальцем и подносит ее к губам. Усмехается, — соленая. Стар вскрикивает; ее ладони покрыты кровавыми мазками из-за того, что она слишком сильно сжимала кулаки. Марко обвивает ее плоский живот монстр-рукой, не давая сдвинуться с места, а вторую кладет на затылок и пригибает Стар силком к постели, двигаясь в ней. Стар в ответ бормочет что-то обидное, а после ее слова сменяются полукриком-полустоном. Хриплым и пробирающим до костей от удовольствия. Щупальце — холодное и мокрое. Проходится мягкими скользящими движениями от затылка до копчика, от груди до лобка, и сверхчувствительное сейчас тело Стар дрожит. Она учащенно дышит и нервно слизывает остатки помады и крови с губ. Ей хорошо и страшно одновременно. Ей ненавистна и любима каждая секунда. — Чтоб ты… — она сбивается на выдохе и жмурится от пробирающего тело наслаждения. — Чтоб ты сдох, ублюдок… Чтоб ты… Марко тянет ее монстр-рукой за волосы и заставляет замолкнуть. Быть может, вместо этого надо было ее поцеловать, но Марко скорее удавит себя своим же щупальцем, чем позволит ей (или себе?) такую роскошь. Стар говорит что-то еще и сжимается, взрывается так, как умеет только она — уничтожая все, что так или иначе в близости с ней. Выживать всегда удается только Марко. — Ты должен умереть, недоразумение, — шепчет она почти с мольбой, смотря на него из-под полуопущенных ресниц таким взглядом, что, верно, ему бы спрятаться. — Сдохнуть и прекратить сводить меня с ума. Марко на это лишь хмыкает. Ненависть — странное чувство, такое многообразное. И она может быть даже такой.