Я сияю.
Стар лежит на постели в полной, тщедушной темноте Хэллоуина. Ей снится сон. А может и не снится. А может она ходит во сне, бормочет в ночь лихорадочный бред. А может она вышла в астрал, схватила сонный паралич. А может… Ладно. Стар точно не знает, где находится, но у нее перед глазами пятна искристые, мухи цветные, фейерверки взрываются, и тело, кажется, сжалось до размеров зародыша. Ощущения четкие, жуткие, как и все вокруг; слышно, как пыль оседает на пол и ее тело, как за окном шуршат деревья и ходят люди. Это так странно — будто громкость всего мира поставили на максимум. Это так
страшно…
Стар дышит тяжко, не двигается. Она чувствует себя старой и иссохшей мумией, но все-таки как никогда
живой. Смешно, — и ее смех пузырями прокатывается по воздуху, а пузыри настоящие, лопаются, брызгают на занавески и на пол. Красиво. Слышно, как бежит время, падает вместе с мыльными каплями.
Становится страшно смеяться.
Стар одна дома в эту ночь Хэллоуина; ее платье бумажное, розовое-розовое, конфетное совсем, макияж стерся, маска потеряна, и только щеки горят натуральным румянцем. Она похожа на завернутую в фантик карамельку, милую принцессу из долбанной сказки, и комната ее — хоромы, большие-большие, плывущие и накренивающиеся то влево, то вправо. Может, она уснула на корабле? Может, она летает в космосе? Стар не знает и этого, только лежит в позе (ирония) морской звезды, таращится красными глазами в высо-о-окий такой потолок и хрипит:
— Только сладость.
Правильно. Без гадостей в этот Хэллоуин.
Вокруг нее пляшут феи. Они зовут ее по имени, ласкают кожу, расчесывают длинные волосы, звенят колокольчиками смеха. Их крылышки маленькие, хрустальные и яркие; феи похожи на пчел, но совсем немного! А точка на потолке наливается
ЯРКО-РОЗОВЫМ и взрывается: на лицо Стар в итоге капает нечто вязкое и блестящее. Она улыбается совсем по-идиотски и проводит пальцем по щеке, растирая краску из
потолочного волдыря. Ха, хи. Стар
не в лучшем состоянии.
Дельфины под кожей Стар Баттерфляй плавают, визжат и извиваются тугими хвостами, разгоняя кровь. Она их чувствует, как мать чувствует свое дитя под сердцем. Блестящие пряди волос красиво отсвечивает луна; Стар знает, что к Хэллоуину полный диск в небе — лучшая декорация, плюс никакого света в хоромах принцессы Звезды. Даже смешной ночник в виде тыквы — к черту.
Стар делает глубокий вдох, хочет встать, но руки и ноги будто примерзли к постели, что странно, поскольку Стар не холодно, — ее хрупкое упоротое тельце наоборот, скрючивает жар. Она и впрямь Звезда, судя по температуре. И смеются на сей раз только кислотные феи…
— Ле-тим с нА-а-а-Ами, Стар! — пищит крохотная кудрявая куколка над ее головой, скаля острые зубки. А Стар что? А она шуршит платьем-фантиком, пытается встать, взять под контроль свое тело. Не может. Вместо этого улыбается фее и ее подругам так, будто и впрямь
счастлива, пытаясь дотянуться до реальности, словно утопающий к воздуху, но свет искажается, отдаляется и взрывается. Луна шепчет Стар: «тебе крышка, принцесса».
И Стар начинает рыдать.
Если она — конфета, то в начинке обязательно будут жуки и колючки, и фантик оцарапает пальцы в кровь, которая капает с потолка, со стен, из носа Стар. Ее колотит: страх и ненависть, боль и тоска, ощущение, что во всем этом сказочном гипертрофированном мире она абсолютно, то есть совсем…
— ОДНА!
Горло сухое, язык как наждак, тело не слушается. Тошнит. Дельфины под кожей умирают, истошно вереща изнутри Стар и своими воплями протыкают ее внутренности и кости острейшими кинжалами. Боль и ломота, смех тысячи неизвестных созданий и комнаты — тоже; а хрустальные феи, мягко улыбаясь, ныряют в кислотные ванны, на глазах Стар начиная покрываться волдырями и истекая кровью. Их кожа растягивается, словно жвачка…
После все
схлопывается.
Я Сияю.
Стар открывает глаза. Поворачивает голову набок.
Рядом с ней лежит Марко: такой настоящий, самый лучший, любимый Марко Диаз, который всегда ругает ее за побеги в наркотическую Нетландию и всегда, — за это же — прощает. И быть может ради него одного Стар соберет свои силы и смелость в кулак и оправится от пагубной привычки, превращающей ее из веселой румяной принцессы в монстра со впалыми щеками и потускневшими паклями волос.
— Марко меня любит? — вопросительно пищит Стар. Ее пальцы чуть дергаются, ровно как и губы Марко.
— Да, — уверенно отвечает он и ловит ее губы своими, запечатывая все чувства внутри Стар, которая превратилась в сосуд бреда, боли и страха.
Платье шуршит; Стар целует Марко так самозабвенно и с самоотдачей, что даже больную голову настигает стрела-мысль —
все нереально. Марко — фантом, комната не стоит вверх тормашками и Стар уже давно не красивая веселая девочка, рисующая фей в блокноте. А поцелуи — хуже наркотика, заталкивают ее на самое дно, будто накинули на шею петлю и тяжелый валун тянет вниз. Туда, в самом деле, Стар и дорога.
Марко любит ее, Стар любит Марко. Вот так все просто, — и бумажная яркая юбка сминается на бедрах, и чьи-то пальцы (не разобрать в томлении сна чьи) пробираются внутрь. Она всхлипывает, хрипит, таращится наверх и наблюдает за тем, как потолок постепенно отъезжает все выше и выше, к небесам.
Стар чувствует себя еще хуже, чем можно было подумать.
Пальцы совершают неприятные резкие толчки внутрь. Стар совсем сухая и ей больно, но по-крайней мере хоть так она становится ближе к выходу из Нетландии. Ее губы прокушены, тело горит огнем, рука между ног нервно дергается, а феи выныривают из своих царских ванн и пляшут вокруг глупой принцессы, став теперь скелетами с крыльями. Зовут к себе.
Я сияю.
Марко обнимает ее крепко-крепко, защищая от каждого из кошмаров и сладких грез, а Стар не в силах даже посмотреть на него. Влагалище саднит, пальцы болят, но она знает — жива. И все еще
сияет.
Марко целует ее в обе щеки, говорит:
— Ты такая красивая.
И вот тогда кричат все.
***
— Пожалуйста! Стар, умоляю!
Ее тащат по полу к ванной. Холодно-тепло, холодно-тепло… Больно. Голос только знакомый очень, осуждающе-умоляющий и остающийся с ней даже в моменты опьянения. Он, думает краешком сознания Стар, останется с ней и после смерти.
— Стар, господибожемой...
Дельфины разбиваются о скалы, и по морю расползается бордовый цветок. Будто вино пролили на голубую скатерть.
— СТА-А-АР!
На лицо брызжет вода, и испуганный крик эхом разлетается и бьется о кафель ванной комнаты. Стар хочет верить, что Марко не обнаружил ее вот так — с пальцами во влагалище и бессознательным взглядом мертвеца — и что это все еще ее маленький сон, затянувшийся сли-и-ишком надолго…
— Стар! Боже, ну какая же ты глупая! Пожалуйста, услышь меня!
Холодная вода сталкивается с теплыми живыми руками. Принцесса остается без своей фантиковой обертки и блюет в ванную, даже не замечая этого.
— Скоро приедут врачи, потерпи, продержись, пожалуйста…
И Стар продержится. Не нырнет следом в кислоту.
Она
СИЯЕТ ради Марко.
